Журнал «Социум» №4. 1991 год

Зодчие

«Поэт больше, нежели кто-нибудь, должен быть сыном своего времени», – эти слова Виссариона Белинского можно в полной мере отнести к советскому поэту Дмитрию Кедрину. Пик его творчества пришёлся на тридцатые годы нашего века – время перелома, время репрессий, время тотальной индустриализации страны. Что ж, поэт не выбирает время, скорее наоборот. Есть в стихах Кедрина и героические образы женщин-лётчиц, и поэтическая декларация конституционного «права на отдых», и клятва верности Родине, но даже и в этих «программных» стихах чувствуется искренность поэтического восприятия мира.

Основные черты его лирики – приверженность философскому осмыслению повседневной будничности жизни, тревога за человека, глубокое, проникновение в природу бытия.

История в творчестве Дмитрия Кедрина занимает особое место. Целый ряд стихов, баллад и поэм посвящён этой теме: «Конь», «Набег», «Ермак», «Песня про Алёну-Старицу». Но, пожалуй, наиболее полно отразила дух русской истории его поэма «Зодчие», написанная в 1938 году.

Её тема – легенда об ослеплении Иваном Грозным гениальных русских строителей Храма Василия Блаженного, что на Красной площади в Москве, Бармы и Постника, – отражает великое противостояние гения и власти. Поэт берётся за эту тему, будучи сыном своего страшного времени, подаёт её в расчёте на подтекстное восприятие.

Перечитаем же ещё раз эту поэму-балладу, эти трагические, как сама судьба поэта, стихи.

Как побил государь

Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье своё
Приходить мастерам.
И велел благодетель, –

Гласит летописца сказанье, –

В память оной победы
Да выстроят каменный храм!

И к нему привели Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.

Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар и жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвёртым,
Крепко за руки взявшись.
Стояли сии мастера.

Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
«Можем!
Прикажи, государь!»
И ударились в ноги царю.

Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестясь на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.

Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев.
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.

И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.

Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились учёные люди.
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!

Был диковинный храм
Богомазами весь размалёван,
В алтаре, и при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью

Монаха Андрея Рублёва
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом...

А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Таровато кричала купцам:
«Покажи, чем живёшь!»
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.

Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Чёрной Орды.

А над всем этим срамом
Та церковь была –

Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту, –
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту...

А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошёл его царь –
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
«Лепота!» – молвил царь.

И ответили все: «Лепота!»

И спросил благодетель:
«А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?» –
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
«Можем!
Прикажи, государь!»
И ударились в ноги царю.

И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих.
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!

Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
Их клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Тёмных,
На стылое лоно земли.

И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
«Государево слово и дело!» –
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.

И стояла их церковь

Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд...
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.

1938 г.

Журнал «Социум» 1991 год №4

Ещё в главе «Неравнодушное зерцало»:

Зодчие
Чудо-дерево резное!