Злодейство? Умышленная случайность? Историко-психологический детектив по материалам угличского дела
Три взаимоисключающие версии угличского дела оставили нам современники, и до сих пор, вне зависимости от его истинного влияния на ход истории, нас волнует это трагическое событие, разгадка тайны, которой уже четыре века.
В 1584 году закончилось полувековое царствование Ивана Грозного. Скончался царь Иван духовно и физически изнурённым пятидесятитрёхлетним человеком.
Старший из его сыновей, Иоанн Иоаннович, был убит отцом в припадке гнева. Следующий – Фёдор Иоаннович – был человеком крайне недалёким, почти слабоумным.
Официальная летописная традиция создала светлый образ царя-юродивого, печальника и молитвенника за страну, мало разбиравшегося в делах земных, но видевшего далеко «духовными очами».
А. К. Толстой опоэтизировал этот образ в замечательной трагедии «Царь Фёдор Иоаннович». Впрочем, в своей сатирической поэме тот же Толстой характеризовал его уже иначе: «Был разумом не бодор, трезвонить был горазд». Да и народ без особого восторга относился к такому государю.
Шведский король говорил, что «русские на своём языке называют его durak». С самого начала царствования Фёдора большим влиянием пользовался брат его жены Ирины Борис Фёдорович Годунов. После смерти в 1585 году дяди царя по матери Никиты Романовича Юрьева царский шурин стал фактически единоличным правителем государства.
Младший брат царя, царевич Дмитрий (на его матери Марии Фёдоровне Нагой Иван IV женился седьмым или шестым браком за четыре года до смерти) после вступления на престол Фёдора Иоанновича получил в княжение Углич – город, часто передававшийся в собственность удельным князьям Московского дома. Фактически отправка в Углич была ссылкой опасных конкурентов в борьбе за власть. Удельные права князя ограничивались получением части доходов с уезда. Административная власть принадлежала присланным из Москвы служилым людям, и в первую очередь дьяку Михаилу Битяговскому.
15 мая 1591 года царевич играл во дворе. Во время игры он упал на землю с ножевой раной в горле и тут же умер. Во двор Угличского кремля сбежались горожане. Мать царевича и её родственники обвинили в убийстве присланных из Москвы людей, которые и были растерзаны толпой. Прибывшая из Москвы через несколько дней комиссия пришла к выводу, что страдавший эпилепсией царевич играл ножом и в припадке сам на него накололся.
Выступивший в качестве претендента на русский трон и царствовавший в Москве в 1605–1606 годах молодой человек утверждал, что он – Дмитрий, спасшийся от убийц благодаря подмене. Ставший царём после его свержения князь Василий Шуйский, глава угличской комиссии, заявил, что Дмитрий был убит в Угличе по приказу Бориса Годунова. Именно тогда Дмитрий был канонизирован.
Итак, три версии: погиб в результате несчастного случая; убит по наущению Бориса Годунова; пытались убить, но спасся.
.jpg)
Царевич Дмитрий Иванович
Миниатюра из «Титулярника»
Самозванец ли Лжедмитрий?
Последняя версия довольно редко проникает на страницы современной литературы, а между тем возможность спасения Дмитрия допускали многие солидные учёные. И. И. Костомаров как-то заметил, что «легче было спасти, чем подделать Дмитрия». Авторы, считавшие, что в 1605–1606 годах на русском престоле сидел подлинный Дмитрий, обращали внимание на то, что молодой царь вёл себя слишком уверенно для авантюриста-самозванца.
Он, похоже, верил в своё царственное происхождение. Вот некоторые факты. Василий Шуйский был приговорён судом Боярской думы к смертной казни за заговор против Лжедмитрия. Казалось бы, вот лёгкий и желанный случай отделаться от одного из самых опасных свидетелей, своими глазами видевшего мёртвое тело царевича в Угличе. Но «царь Дмитрий» дарует ему жизнь и даже прощает его.
Он не боялся и разоблачений из Польши, иначе не пошёл бы на обострение отношений с королём Сигизмундом III, отказавшись принять из рук посла королевскую грамоту, адресованную великому князю, а не царю всея Руси. Это был не просто театральный жест – в Польше эти действия были восприняты как недружественный акт. И даже во время мятежа, лёжа на земле со сломанной ногой после вынужденного прыжка из окна второго этажа, Лжедмитрий продолжал уверять собравшихся вокруг него стрельцов, что он – законный царь Дмитрий Иванович.
С поразительной, напоминающей Петра смелостью молодой царь нарушал сложившийся при московском дворе этикет. Он не вышагивал медленно по дворцу, поддерживаемый под руки приближёнными, а стремительно переходил из одной комнаты в другую, так что его личные телохранители порой не знали, где его найти. Толпы́ он не боялся, не раз в сопровождении одного-двух человек он скакал по московским улицам. Он даже не спал после обеда.
Царю прилично было быть спокойным и неторопливым, истовым и важным. Этот действовал с темпераментом Ивана IV без его жестокости. Всё крайне не похоже на расчётливого самозванца. Вспомним, как старательно пытался Пугачёв копировать формы екатерининского двора. Считай Лжедмитрий себя самозванцем, он уж наверняка сумел бы заранее освоить этикет.
Самозванство Лжедмитрия доказывали его нерусским происхождением, видя в нём ополячившегося украинца или белоруса. Однако в конце прошлого века в ватиканском архиве нашлось собственноручное письмо Лжедмитрия на польском языке. Документ одновременно и независимо друг от друга изучали крупнейшие учёные-слависты С. Л. Пташицкий и И. А. Бодуэн де Куртенэ.
Их вывод: письмо составлено человеком, для которого польский язык был родным. Но переписал его (а письмо – автограф Лжедмитрия) человек, говоривший по-польски с русским акцентом. Об этом свидетельствуют сделанные им ошибки. Например, слово «imperator» он написал так: «inparatur». Кроме того, он систематически стилизовал латинские буквы под соответствующие начертания московской скорописи рубежа XVI–XVII веков.
Вероятно, письмо составил один из польских приближённых Лжедмитрия, а уж переписал он сам. Тем самым русское и даже московское происхождение Лжедмитрия было вполне доказано.
Однако сама по себе уверенность Лжедмитрия в своём царском происхождении – не доказательство. Поразительно, с какой лёгкостью мать царевича инокиня Марфа (в миру Мария) признала сына в Лжедмитрии. Но её показания вряд ли следует принимать всерьёз, ведь она не раз их меняла. Уверенная в убийстве сына 15 мая 1591 года, она полуотказалась от своего утверждения после работы следственной комиссии; потом торжественно признала Лжедмитрия своим сыном, а после его низвержения и воцарения Шуйского не менее торжественно отреклась от него, уверяя, что назвала его сыном под страхом смерти. Царица, конечно, лгала: каждому было ясно, что Лжедмитрий просто не мог убить мать царевича.
Вероятнее другое: велика была у этой женщины ненависть к Борису Годунову, велико было искушение из ссыльной монахини, которой, по некоторым сведениям, приходилось даже самой стирать бельё, превратиться снова в почитаемую государыню царицу.
Может быть, в документах Лжедмитрия сохранились какие-нибудь доказательства его правоты? До нас дошли его письмо папе римскому Клименту VIII и грамоты, в которых он объявлял русским людям о своём спасении. Никаких подробностей в них нет. Казалось бы, чудесно спасшемуся монарху следовало бы вознаградить тех, кто помогал ему бежать, кто, рискуя жизнью, укрывал его многие годы.
Это нужно было и для того, чтобы снять с себя подозрение в самозванстве, и чтобы показать себя благодарным, и чтобы сделать этих преданных подданных достойным примером для подражания. Но Лжедмитрий молчит о них. Предполагалось, что такого рода документы были уничтожены при Василии Шуйском. Но ведь сами грамоты Лжедмитрия сохранились. Почему же в них нет этих сведений?
Известно, что Лжедмитрий в кругу близких к нему людей рассказывал, что был спасён иностранным врачом Симоном, подменившим его в постели, в результате чего был убит другой мальчик. Об этом говорят многие иностранцы. В наиболее чёткой форме эти объяснения сохранились в дневнике жены самозванца Марины Мнишек и в показаниях её отца Юрия Мнишека. Однако русские источники не говорят ни о каком враче-иностранце, жившем в Угличе.
К тому же, положив в постель другого мальчика, Симон ничего не добился бы: царевич погиб среди бела дня, в послеобеденное время, играя во дворе. В этом единодушны все русские источники: как придерживающиеся версии о несчастном случае, так и обвиняющие Бориса Годунова в убийстве. То есть Лжедмитрий не знал обстоятельств смерти своего прототипа.
Не просто обстоит дело и с эпилепсией, которой страдал царевич. Даже сегодня её не удаётся излечивать, а у Лжедмитрия не наблюдалось никаких симптомов от появления в Польше в 1604 году до смерти в 1606-м. Правда, без всякого лечения у эпилептиков бывают временные улучшения, причём отсутствие припадков может длиться годами. Но у больного эпилепсией с детства непременно должны проявиться «своеобразные изменения личности», которые современная медицина считает «очень важными в диагностическом отношении».
К ним относятся вязкость мыслей, медлительность, прилипчивость, слащавость, злобность, особая мелочная аккуратность, пониженная приспособляемость к изменяющимся условиям, склонность к резким аффектам и т. д. Образ Лжедмитрия по русским и иностранным источникам предстаёт настолько противоположным этим чертам, что его можно назвать антипортретом эпилептика.
Всё это полностью разрушает легенду о тождестве Лжедмитрия и царевича Дмитрия.
Лжедмитрий и Романовы
Но откуда же тогда у Лжедмитрия уверенность в своём царском происхождении? Не был ли он с детства подготовлен к этой роли? Ведь слухи о появлении самозванца возникли уже через семь лет после смерти Дмитрия, за шесть лет до первого выступления Лжедмитрия. Когда первые вести о самозванце достигли Москвы, Борис Годунов сразу заявил боярам, что это их рук дело.
Вскоре после вступления Бориса на престол по обвинению в заговоре были приговорены к ссылке пятеро двоюродных братьев покойного царя Фёдора – сыновья боярина Никиты Романовича Юрьева. Старший из Никитичей Фёдор – будущий патриарх Филарет и отец первого царя Дома Романовых Михаила – был насильственно пострижен в монахи в Антониево-Сийском монастыре на Двине. Ещё в 1602 году сообщалось, что старец Филарет мыслит только о спасении души и о своей бедствующей семье: «Лихо-де на меня жена и дети: как-де их помянешь, ино-де рогатиной в сердце толкнет». Он даже будто бы мечтал, чтобы они скорее умерли, а «я бы-де стал промышляти одною своею душою». Прошло всего три года, и донесения резко меняются.
Перед нами не смирившийся человек, потерпевший жизненное крушение, а политический борец, заслышавший звуки боевой трубы. Летом 1604 года в Польше появился Лжедмитрий, а уже в феврале 1605-го пристав доносит, что старец Филарет живёт «не по монастырскому чину, всегда смеётся, неведомо чему, и говорит про мирское житьё, про птицы ловчие и собаки, как он в мире жил».
Другим монахам Филарет гордо заявлял, что «увидят они, каков он впредь будет». Радость Филарета Романова по случаю появления самозванца была не напрасной: он и впрямь скоро показал монахам, «каков он впредь будет». Меньше полугода прошло с того дня, когда пристав отправил в Москву донос на опального старца Филарета, как он был уже по приказанию Лжедмитрия торжественно возведён в сан митрополита Ростовского. Одновременно получил боярский чин другой из братьев Никитичей, оставшийся в живых, – Иван.
Как только Лжедмитрий объявился в Польше, годуновское правительство поспешило объявить, что он – самозванец Юшка (в монашестве Григорий) Богданов сын Отрепьев, дьякон-расстрига Чудова монастыря, состоявший «для письма» при патриархе Иове. Вопрос о тождестве Лжедмитрия и Отрепьева не решён окончательно, но всё же это наиболее вероятная гипотеза. Так вот, Отрепьев некоторое время жил на дворе у Романовых.
Не они ли готовили юношу к роли самозванца, не они ли воспитали его в убеждении, что он – подлинный наследник царского трона? Не раскрытие ли этого заговора, при котором будущему Лжедмитрию удалось бежать, было причиной жестоких опал, обрушившихся на романовскую семью?
.jpg)
Ты пойдёшь, тело, во сыру землю
Червам, тело, на источение;
Вы, кости, земли на предание,
А я, душа, к самому Христу на спокаяние.
Духовный стих. Художник И. Глазунов
Несчастный случай
Остаются ещё две версии: закололся сам или убит по наущению Бориса Годунова. Обе имеют сторонников и сегодня. В пользу первой говорит следственное дело, в пользу второй – вся русская историческая традиция XVII века. Насколько же достоверна информация, сообщаемая этими источниками?
Следственное дело представляет собой запись показаний десятков людей, частью очевидцев. Вот как вырисовывается из этого документа происшедшее в Угличе 15 мая 1591 года. Царевич давно страдал эпилепсией, падучей болезнью, «чёрной немочью». Его мамка Василиса Волохова показала: «И преж того, сего году в великое говенье (Великий пост. – В. К.) та ж над ним болезнь была – падучей недуг, и он поколол сваею* и матерь свою царицу Марью; а вдругорядь на него была та ж болезнь перед великим днем (перед Пасхой. – В. К), и царевич объел руки Ондрееве дочке Нагово, одва у него Ондрееву дочь Нагово отнели».
Андрей Нагой, двоюродный дядя царицы, это подтверждает: «А на царевиче бывала болезнь падучая; да ныне в великое говенье у дочери его руки переел, да и у него, Ондрея, царевич руки едал же в болезни... Как на него болезнь придет, и царевича станут держать, и он в те поры ест што попадетца». 12 мая припадок повторился. В субботу 5 мая царица ходила с сыном к обедне, а потом отпустила гулять во внутренний дворик дворца.
С ним были мамка, кормилица Арина Тучкова, постельница Марья Колобова и четверо сверстников. Дети играли в тычки. Эта игра упомянута разными свидетелями: «играл царевич ножиком» Волохова, «в тычку ножиком» (дети), «тешился с робяты, играл через черту ножем» (Андрей Нагой). Прочие говорят о том же: «тыкал ножем», «тешился в тычку ножем» и т. д.
Одиноко стоит утверждение, что Дмитрий «тешился сваею в кольцо» – очевидно, тут перепутаны две любимые игры покойного царевича. Сама же игра в тычки состоит в том, что проводится черта и за неё броском, как можно дальше, втыкают ножик в землю. Во время игры у царевича начался очередной припадок.
Многие угличане давали показания о последовавшей затем трагедии. Предоставим слово очевидцам и родственникам. Михайло Нагой, брат царицы: «Царевича зарезали Осип Волохов, да Микита Качалов, да Данило Битяговской».
Григорий Нагой, другой брат: «набрушился сам ножем в падучей болезни». Василиса Волохова: «И бросило его на землю, и тут царевич сам себя ножем поколол в горло». Дети: «Пришла на него болезнь, падучей недуг, и набросился на нож». Арина Тучкова: «Как пришла на царевича болезнь черная, а у него в те поры был нож в руках, и он ножем покололся».
Марья Колобова: «И его бросило о землю, а у него был ножик в руках, и он тем ножиком покололся». Андрей Нагой: «Сказывают, что его зарезали».
Всё горе, весь гнев подбежавшей матери вылились на Василису Волохову. Она начала бить её поленом и «голову ей пробила во многих местех». Здесь-то и были впервые названы имена предполагаемых убийц: царица «почала ей, Василисе, приговаривать, что будто се сын ее Василисин Осип с Михайловым сыном Битяговского да Микита Качалов царевича Дмитрия убили».
Сторож расположенной здесь Спасской церкви зазвонил в набат. Стали сбегаться люди. Одним из первых прибежал пономарь Фёдор Огурец. Ему от имени царицы приказали идти «на колокольню и сильно звонити». На следствии выяснилось, что приказ отдал Михайло Нагой, «чтобы мир сходился». С этого времени набат звучит непрерывно. Колокольный звон стал зловещим аккомпанементом дальнейших трагических событий.
Толпа выволокла и растерзала Михайла Битяговского, его помощников Данила Третьякова и Никиту Качалова, его сына Данила Битяговского, а также Осипа Волохова, сына Василисы. Погибло семеро холопов Битяговских, Волоховых и Третьяковых. Убили трёх посадских людей, которые были дружны с Битяговским. Жену Битяговского Авдотью с двумя дочерьми тоже хотели убить, но архимандрит и игумен одного из угличских монастырей «ухватили Михайлову жену Битяговского з дочерьми и отняли их и убити не дали».
Три дня спустя Нагие начали задумываться над последствиями своих действий. Стало ясно, что вот-вот из Москвы прибудет следственная комиссия. За подготовку доказательства вины убитых взялся Михайло Нагой, причём крайне наивно и примитивно. По его распоряжению городовой приказчик Русин Раков собрал оружие, чтобы положить на всё ещё не погребённые тела.
Был найден подходящий нож – такой, каким мог быть убит царевич. Им оказался нож Григория Нагого. Кроме того, Михайло Нагой поручил своему холопу положить железную палицу Битяговского на его тело. Оружие должно было иметь картинный, обагрённый кровью вид. И вот Раков и один из холопов Нагого принесли курицу, два ружья, пять ножей и палицу, велели зарезать курицу и натёрли её кровью оружие, Раков сам же и рассказал комиссии о подробностях этого фарса.
.jpg)
Лжедмитрий
Рисунок из «Краткой русской истории» Ф. Пуцыковича
Следствие
Вечером 19 мая в Углич приехали следователи. Внимание всегда привлекала личность главы комиссии – будущего царя князя Василия Шуйского. Это был отпрыск одной из самых знатных фамилий Русского государства. С Шуйскими издавна связывали аристократическую оппозицию центральной власти. Дед князя Василия Андрей Михайлович был главой боярского правительства при малолетнем Иване Грозном. В 1543 году его по приказу 13-летнего великого князя убили псари.
В царствование Фёдора Иоанновича, при правлении Бориса Годунова Шуйские подверглись опалам и репрессиям. Погиб в тюрьме князь Иван Петрович, герой обороны Пскова от войск Стефана Батория. Родной брат Василия Ивановича Андрей был сослан. Общим суждением стали считать Василия Шуйского противником Годунова.
Правда, вызывает недоумение, как Борис решился поставить его во главе комиссии, расследующей столь щекотливое дело. Распространена версия, что он послал Шуйского в Углич, чтобы подчеркнуть свою незаинтересованность.
Но точно ли Василий Шуйский был ярым противником Годунова? Его отец, в отличие от деда, был очень близким Ивану Грозному человеком, может быть, даже был опричником. Родной брат князя Василия Дмитрий, как и Борис Годунов, был женат на дочери Малюты Скуратова, то есть они были в свойстве. Брат Андрей обвинялся всего лишь в соучастии в заговоре, а с Иваном Петровичем Шуйским Василия Ивановича связывало весьма отдалённое родство (пятиюродные братья).
Лично князь Василий был в опале очень недолго. Опытный и трезвый политик, он не имел оснований при жизни Бориса вступать с ним в конфликт. Легенда же о вечном противоборстве Шуйского и Годунова – плод позднейшей историографической традиции.
Итак, вечером 19 мая комиссия прибыла в Углич и начала работу. Следствие велось публично. Воспользовавшись тёплой майcкой погодой, свидетелей допрашивали прямо во дворе Угличского кремля. Кругом толпились любопытные. К чести следователей, надо сказать, что пытка не применялась ни разу. Кажется, что при таком ведении следствия фальсификация показаний и давление на свидетелей были затруднены.
Тем не менее в деле немало такого, что вызывает сомнения в его объективности. Прежде всего, не внушает никакого доверия личность Василия Шуйского. Он по очереди придерживался всех трёх версий угличского дела. Как глава следственной комиссии он подтвердил, что царевич сам закололся в эпилептическом припадке.
Затем он признал Лжедмитрия и заявил, что не видел в Угличе тела царевича. Наконец, вступив на трон после свержения Лжедмитрия, он торжественно объявил, что царевич «заклан бысть» от «лукаваго раба Бориса Годунова», и установил почитание мощей нового святого. В связи с этим Н. И. Костомаров писал, что «следственное дело для нас имеет значение не более как одного из трёх показаний Шуйского, и притом такого показания, сила которого уничтожена была дважды им же самим».
Легенда о мученике
Оставим на время следственное дело и выслушаем по древнему правилу другую сторону: те источники, которые говорят, что царевич был убит по приказу Бориса Годунова. Впервые эта версия (дополненная чудесным спасением) появилась в стане Лжедмитрия, ведь Нагие обвиняли в убийстве не Годунова, а Битяговского и других. Второй раз она всплыла ровно через 15 лет после угличских событий. 17 мая 1606 года был свергнут и убит Лжедмитрий.
19 мая царём «выкликнули» Василия Шуйского. В извещавшей об этом грамоте бояр глухо говорилось, что царица-инокиня Марфа Фёдоровна и Михайло Нагой с братьями «подлинно сказывали», что царевич Дмитрий «умре подлинно и погребен на Угличе». Сам Шуйский в своей грамоте вовсе умалчивал о смерти царевича. Однако слухи о новом спасении «царя Дмитрия» возникали в разных концах страны.
Необходимо было не только разоблачить Лжедмитрия, но и предупредить появление новых самозванцев. Приходилось считаться с возможностью утверждений, что в Москве и впрямь убит Гришка Отрепьев, а подлинный Дмитрий жив. Нашли лучший из возможных выходов: царевича объявили святым. Сомнение в его смерти было бы сомнением в святости, сомнение в святости – сомнением в самом вероучении.
2 июня 1591 года Освящённый собор и Боярская дума решили, что «царевичю Дмитрею смерть учинилась Божьим судом». Ровно через 15 лет, 2 июня 1606 года, в Москву торжественно въезжали мощи нового чудотворца – святого великомученика Дмитрия-царевича. Толпы народа запрудили улицы Москвы. Описание торжеств «перенесения мощей» было разослано по всей стране. Особенно подчёркивалась их «нетленность» – важный признак святости.
Предположительно, первое литературное изложение версии об убийстве царевича – так называемая «Повесть 1606 года» – написана, как установлено, рьяным сторонником Шуйского и, следовательно, является пристрастным выражением взглядов его партии. Повесть полна несообразностей; автор не знает многих несомненных фактов, путает имена участников событий, не упоминает Осипа Волохова и Данила Битяговского, которых обвинили в убийстве Нагие. Тем не менее она стала источником ряда сказаний на ту же тему, созданных на протяжении XVII века.
Год от года, сказание от сказания версия убийства царевича обрастала подробностями и бытовыми деталями, не противоречащими следственному делу, но и не поддающимися проверке; создающими иллюзию авторства очевидца. В то же время все они грешат теми же ошибками и, прежде всего, незнанием главных действующих лиц трагедии. Автор одного из таких «источников» даже не осведомлён о том, на каком берегу Волги находится Углич.
Много подобных исторических произведений было написано при первых Романовых, особенно при Михаиле Фёдоровиче, и все они сообщают об убийстве царевича, ведь канонизация Дмитрия, да ещё проведённая при участии Филарета Никитича, отца царя Михаила, лишила ортодоксально верующего русского человека возможности трактовать это событие иначе. Тем показательнее, что один автор, писавший о Смутном времени, – князь Иван Андреевич Хворостинин – вовсе умолчал о смерти Дмитрия. Это был весьма своеобразный человек.
Сын опричника, он начал службу при Лжедмитрии и был его приближённым. Впоследствии его дважды заточали в монастыре (первый раз в славящемся строгостью Иосифо-Волоколамском, второй – в далёком северном Кирилло-Белозерском) и оба раза возвращали. Он был вольнодумцем и эрудитом: при обыске у него нашли латинские книги; доносили, будто он не прочь отъехать за рубеж и в письмах жалуется, что в Москве «все люд глупой, жити... не с кем».
Подробно описав действия Лжедмитрия, Хворостинин тем не менее умалчивает, что же произошло с настоящим Дмитрием. Не означает ли это, что он, один из наиболее осведомлённых людей своего времени, не верил в убийство царевича?
Итак, повествовательные источники, сообщающие об убийстве, в той или иной степени основаны на официальной версии 1606 года, появившейся в определённой политической обстановке и закреплённой культовыми мотивами. Они противоречат друг другу в деталях и сходятся лишь в одном: царевич убит по приказу Бориса Годунова. Чем дальше отстоят они от смерти Дмитрия, тем больше в них подробностей. Всё это лишает их достоверности. Они не дают достаточных оснований для обвинения Бориса Годунова в убийстве царевича Дмитрия.
Четвёртая версия?
И всё же версию об убийстве нельзя просто отбросить. Прежде всего, следственное дело, хотя в нём нет прямых подтасовок, источник не намного более достоверный, чем сказания и летописцы.
В самом деле, кто мешал следователям при неграмотности большинства свидетелей (даже некоторые из подписавшихся скорее рисовали, чем писали своё имя) записывать совсем не то, что говорилось?
Непосредственными свидетелями смерти царевича были мамка Василиса Волохова, заинтересованная доказать, что он погиб от несчастного случая, а также мелкий придворный служитель, две женщины и четверо детей. Неужели у князя Шуйского не было достаточных средств воздействия и помимо пыток, чтобы запугать их и получить нужные показания?
Навязчивое повторение, что «царевич покололся ножем сам», подозрительно. Это говорят не только очевидцы, но и почти все остальные свидетели, более пятидесяти человек, причём часть из них прибавляет, что об этом «им люди сказывали». Это особенно странно: из того же дела известно, что угличане были уверены в убийстве царевича и жестоко расправились с предполагаемыми убийцами. Тенденциозность следственного дела очевидна.
Распространено мнение: Годунов не был заинтересован в убийстве Дмитрия, так как сын от седьмой (или шестой) жены всё равно не имел права на престол. К тому же возможное рождение детей у царя Фёдора обессмыслило бы убийство. При всей внешней логике эти утверждения не выдерживают самой снисходительной критики.
Четырнадцать лет спустя имя Дмитрия даже без твёрдой уверенности в его подлинности всколыхнуло всю Россию. Множество людей становилось под его знамёна. Никто не вспоминал, что он рождён от незаконного с канонической точки зрения брака. Именно правительство Годунова и развивало для компрометации Дмитрия мысль о его незаконнорождённости, причём ещё при жизни царевича.
У Бориса были все основания желать, чтобы Дмитрий не дожил до совершеннолетия. В случае бездетной смерти царя Фёдора сын Ивана Грозного был, естественно, наиболее вероятным претендентом на престол. Во всяком случае, он имел больше прав и чем Борис Годунов, и чем крещёный татарин Симеон Бекбулатович, которого Иван IV на один год ставил в «великие князья всея Руси». А Симеона Бекбулатовича, никогда не игравшего серьёзной политической роли, Борис Годунов боялся смертельно. Тем более ему был бы опасен Дмитрий. Опасен он был и в случае рождения ребёнка у Фёдора, трудно было надеяться на появление у слабоумного царя полноценного сына. А такому наследнику был бы вполне реальным соперником его дядя – царевич Дмитрий Иванович.
Вступление на престол Дмитрия было бы полным крахом Годунова. Независимые друг от друга свидетельства говорят, что в Угличе рос ярый враг царского шурина. Авраамий Палицын сообщает, что Дмитрий часто «в детских глумлениях» говорил «нелепаа» о Годунове, тому же все передавали «в десяторицу лжи составляюще».
О том же пишут жившие в России иностранцы. Дмитрий был не по годам умён, часто говорил: «Плохой какой царь мой брат. Он не способен управлять таким царством», – и нередко спрашивал, что за человек Борис Годунов, говоря при этом: «Я сам хочу ехать в Москву, хочу видеть, как там идут дела, ибо предвижу дурной конец, если будут столь доверять недостойным дворянам».
В царевиче рано проявился жестокий отцовский нрав и садистские наклонности. Однажды он вылепил из снега несколько фигур, каждой дал имя одного из бояр и стал отсекать им головы, ноги, протыкать насквозь, приговаривая: «С этим я поступлю так-то, когда буду царём, а с этим эдак». Первая в ряду фигура изображала Бориса Годунова. Так что для преступления, если оно имело место, были серьёзные основания.
Но значит ли всё это, что Годунов действительно подсылал убийц, что Битяговский и Качалов перерезали царевичу горло? Вряд ли Борис решился на столь опрометчивый шаг. Где была гарантия, что убийцы не были бы схвачены и допрошены, что они стали бы молчать? Да и кто и за какие деньги пошёл бы на этот акт, сулящий так мало шансов на спасение? Слишком умён и осторожен был Борис Годунов, чтобы подсылать к царевичу Дмитрию наёмных убийц.
Быть может, ему и не надо было этого делать? Он мог избавиться от опасного мальчика гораздо проще. Описание припадков царевича в следственном деле достоверно и вполне соответствует клинической картине эпилепсии. Для этой болезни характерны сумеречные состояния, при которых больные опасны для самих себя и для окружающих.
Если такому ребёнку-эпилептику дать в руки нож или свайку, да ещё в период учащения припадков, ждать конца пришлось бы недолго. При таком допущении мамка Василиса Волохова, которой и был поручен надзор за ребёнком, оказывается непосредственной виновницей его гибели. Не потому ли царица Марья обвинила и жестоко избила её сразу после смерти царевича? Кстати, именно так и рисовалось дело Алексею Толстому: в трагедии «Царь Фёдор Иоаннович» Клешнин по поручению Годунова посылает Волохову в Углич с наказом «блюсти царевича» и намекает, что «никто не властен в животе и смерти. А у него падучая болезнь!»
Такой путь – наиболее безопасный для правителя и не оставляющий следов – вполне соответствовал психологии Бориса Годунова, всегда стремившегося покончить со своими врагами тихо, без шума и театральных эффектов.
Из книги «Кому ты опасен, историк?» М., 1992 г
* Свая или свайка – толстый гвоздь или шип, который броском втыкают в землю, попадая в кольцо (игра в свайку).
Ещё в главе «Семья - дом - отечество»:
Злодейство? Умышленная случайность? Историко-психологический детектив по материалам угличского дела
Потерянный город. Очерк лихвинского лиха. Во глубине России
Клара Голицына: Ощущаю время, но следую своей интуиции