Ученый, предприниматель, общественный деятель, благотворитель
Журнал «Социум» №25. 1993 год

Живое и мёртвое на дереве жизни

Скульптура Н. Эпельбаума «Лесная песня». 1982 г.
Скульптура Н. Эпельбаума «Лесная песня». 1982 г.

Слова об апокалиптических чертах сегодняшнего экологического кризиса стали привычными... Они как бы утратили свой смысл. И эта утрата примирена с неестественной для естества мыслью о противостоянии: живое против живого... Или так было всегда? Что у нас за спиной? Кто мы – в последней декаде последней сотни тысячелетия: возлюбленные дети, сироты или пасынки и падчерицы природы? Об этом и пойдёт речь в философских эссе Алексея ГРЯКАЛОВА, предлагаемых вниманию читателей.

Нет серьёзного отношения к миру...
Мы все шутим. Никто ни к чему
не относится всерьёз, забыли, что
солнце видит и земля слушает.

Василий Розанов

УЗОР ЖИЗНИ неразделим и бесконечен, человек видит солнце и темноту – их бытие, оживлённое взором, становится человеческим, и сам человек, стоящий посреди мира, узнаёт и истолковывает себя. И до того, как первый человек нарёк имена всем скотам и птицам небесным, и всем зверям полевым, сотворённая природа существовала, но – неназванная – не была человеческой, а имя сохраняется и после того, как нарекавший уйдёт.

И страшно бросать мир, где дерева были – моими деревами, берег – моим берегом, пчела на цветке – моей пчелой на моём цветке. Придёт другой, с разрушающей рукой и топчущей подошвой, сожжёт деревья, развеет пепел, разлетятся роями пчёлы... И пусть на месте дикого луга зацветут яблони, но... пропал луг, пропало в терновнике гнездо – и нечему напомнить обо мне, жившем тут, не станет следов в природе – и нет памяти, нет рода, нет связи.

Бесконечно разделяя, все мы становимся воровской шайкой, так разохотившейся и разросшейся, что ворует уж собственное добро. Сегодня, в конце века, виден конец этому воровству. Пропадает природа – и вместе с нею пропадаем мы.

Плакаты и патриархи призывают правильно жить. Любите братьев меньших! Любите друг друга... – и свистит ветер в правильных словах. Что питает любовь? Как природные родники пропадают, так пропадают и родники любви. Для неё почти не осталось места в жизни, ей привычно подчиняется лишь быстро проходящая молодость: и, действительно, кажется иногда, что любовь – морок, не разбирающий ни ночи ни дня.

Человек ложно встал в центр бытия – узор жизни, играющий вкруг него, перестаёт быть собой... превращается в линию, черту: гордыня обернулась пленом, а любить может только свободный. Боящийся в любви несовершенен! Природа потому бедствует, что человек потерял себя.

Некому слышать, и некому говорить.

СТАРИНА не доверяла природе. Сквозь неё – сквозь зеркальце – вглядывалась в неведомое... Боже страшный, Боже чудный, живый в вышних, седяй на херувимах, ходяй во громе, обладая молниями, призывая воду морскую и проливая на лице всея земли. Боже страшный, Боже чудный, сам казни врага своего диявола, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь, – так спешил сказать каждый во время грозы.

Природа бедно кормила и худо обогревала, никогда не прибивалась к дому и могла быть равнодушно-чужой. И судьба каждого – в глубине – была природной... неприрученной – зубчатый жёрнов естества тяжело катился по каждому колоску. Власть природы была привычной, хоть и непонятной. Уходила привычно молодость и наступала старость, которую не мог осилить и богатырь, а новая молодость напрасно гадала о следующем миге ночи и дня.

Непредсказуема природа-судьба. За нелюбого замуж выдали? – судьба; всякая тварь паруется в мае, того и человеку надобно? – природа. Дети во всякую весну рождаются у бедняка – природа; нет наследников у богатого? – судьба! И Бог, иногда казалось, сам подчинялся тому, что создал в первые дни, уступил природе, создав её, а в ней много, много ненужного!..

Волки кобылу разорвали у бедняка – природа виновата, осот ржицу забил – природа, мыши напали – она. Не то беда, что во ржи лебеда, а то беда, что ни ржи, ни лебеды. Природа чувствовала нелюбовь и ограждала себя. В тёрнах хоронились подходившие к межам мавки, в лесу княжил лешак, под кручей на берегу сбивались русалки, и каждый, кто проходил или проезжал по гати ночью, видел бледные тени. Домовой жил в каждом доме, как живёт и теперь.

Закона и сатана не нарушает, а для природы закона нет. Поставили мост – речка снесла. Построили миром мельницу, ветер издалека искру принёс – остались одни жернова. Нет у природы жалости к человеку, и у человека к ней жалости – нет. Выжигай её, гни к земле, разрывай её норы, сбрасывай гнёзда с ветвей, зори её потомство! Побеждай её, пока слаба, чтоб не догнала, грозя!

Человек природе не нужен, собой она дорожит, себя холит-лелеет. Тело – и то человеку не подвластно, оно – бешеная природа, не слушается, болит, в страсти буйствует – своё тело чужим кажется, как дальняя сторона...

...С Богом живут, без Бога думают, что живут, и не знает никто, где природа и случай ждут. И потому не доверяй благополучию, не гордись доставшейся по случаю силе – её стережёт зависть, не доверяй ничему. Природа скрутит любого, издали пригонит табун хворей или одинокую кобылу – старость. Молодости не радуйся, она скоро проходит, молодой женой не красуйся, а то ведьма-соседка нашепчет на след порчу тонкими губами – материнка, стронувшись с места, вопьётся в нутро... Даже и в Светлое Воскресение природе не доверяй, вслед за молитвой скажи: мороз, мороз, поди к нам киселя с молоком хлебать, чтоб тебе жито в поле оберегать, градом не бить, червем не точить и всему бы полю целу быть!..

УЗОР ЖИЗНИ неразделим и бесконечен, человек видит солнце и темноту – их бытие, оживлённое взором, становится человеческим, и сам человек, стоящий посреди мира, узнаёт и истолковывает себя.

Автор рисунка: В. Тилковский

КТО С ДЕРЕВА убился – бортник, кто утонул – рыбак, а в поле лежит служивый человек. Кругом страшно человеку, природа не прощает. Зорил гнёзда? – птичка- матерь кинет на крышу жаринку, когда сладко заснёшь. Природа всегда чужая. Ведьме, дурачку убогому, страннику чуть открывается, а для других – загадка. И темней всего людская натура.

Горазда спешно меняться, прислуживает и слову, и буйству. Но в этой внешней изменчивости скрывается тайна: при всей изменчивости – измене – в глубине природен человечишка и постоянен. Не добр и не зол, а одинаков – природен. Сам взращивает, сам греет, чтоб заморозить, сам порождает и сам посылает на смерть.

Неприручаемая – и в храме буйствует природа. Зверя бьёт зверь, человек – человека. Одинаковый огонь прожигает и душу, и крышу. Природа для каждого готовит удар, и запас у неё безмерен. И потому, пока живой, учись у неё. Человек перед тобой – нагибай его в пыль, природа жали не знает.

Девку завлекай, горячи дуру – и бери её, не допускай сухоты. В драке бей, чтоб до души достало... да и есть ли она у чужого? Своё нутро ублажай, чтоб боялось чужое.

...Сома, выплывшего погреться, закололи мужики косами, повезли на телеге – липкие усы поволоклись по дороге, а хвост доставал передка. Пиявки отрывались и падали в горячую пыль... Кто в сите, тот и в славе! В церкви богатый стоит в золотых воротах, а бедный позади, и слова ему не ясны. Богатый гребёт в аппетит, а бедный, пока конец не отлетит!..

ХОТЬ СТРАХОМ, а держалась жизнь. Да и не один же страх владел, хотели ж как лучше – одной семьёй. Межи да грани – ссоры да брани! Задумывали дело божественное... да в него из-под ружья, поголовно, безжалостно. А кто упирался, того, как былку, – через колено переломить – и в огонь.

Гори, гори ясно! Естество расцвело, прикрываясь словами и властью, прекратилась естественная жалостливая мера – одна волчья натура клокотала. Власть отдалилась беспредельно, не признавала ни слов, ни слёз... – где они энти Соловки, кум дорогой? – а зараз узнаешь! – и на снег пожитки выкидывал сосед соседу. За пятки волокли старуху с печи, чтоб рассыпанное под ней пшенцо собрать... Жили великим далёким будущим, не жалели своего и били – во все времена, в память, в веру, и в родник, и в берег, и в лес.

Сила солому ломит. Поголовно качнулись в новую жизнь, страшно не подчиниться команде. И при царе... поголовно лишь бычков кастрировали, а теперь по головам – бить. И подрядился тогда хранить природу один страх.

ЭТА ОТДАЛЁННАЯ – не своя власть, прикинувшаяся роднёй, отдалила природу, Власть и страх слились воедино, природу хранила власть, и природа, отгороженная страхом, совсем перестала быть своей. И теперь, когда чуть присмирел страх, природа ближе не стала, мы мерим её прежней чуждостью.

Мы ничуть не поменялись в последних днях: вместо страха-чужака растим свой собственный. Пусть нас боятся: и травы, и звери, и люди... и власть! Мы, как и прежде, парализованы страхом, он проник в наше нутро, стал невидимым и потому неуязвимым, мы сейчас чаще всего лишь отрицаем то, чему недавно молились... или делали вид, что молились.

Сегодня мы – сами из себя – ничего не способны создать, утратили чувство и той бедной свободы, что была у древних, знавших заговоры и веривших, что земля слышит...

ИСТОРИЯ ЛЮДЕЙ во многом написана страдающим телом, его летопись и есть правда рассказа-жизни. Отделившаяся от человека власть отделила его и от природы – человек становится для неё чуждым носителем господства, не хранит и не бережёт её: они разделены. И соединение возможно лишь там, где природа будет ощущаться как собственное тело.

Без страха нет страсти жить?..

Не это ль есть - "подняться над природой"?!

Не это ль есть – «подняться над природой»?!

СОВРЕМЕННЫЕ ЛЮДИ утратили чувство величия естества. Непонимание святости естества проявляется в жестоком отношении к живым существам: кровь исключается из средств общения человека с Богом – и зверобойство переходит в человекобойство. Это мысль Василия Розанова.

Идея, равнодушная к естеству и плоти, обречена на поражение – утрачивается родство духовного и естественного, пропадает «древний Эрос» – то милое и тёплое мироощущение, в котором всё живое понималось человеком как единокровное себе. «Эрос, – писал Платон в диалоге «Пир», – живёт не только в человеческой душе, но и во многих других её порывах, да и вообще во многом другом на свете – в телах животных, в растениях, во всём, можно сказать, сущем, ибо он бог великий, удивительный и всеобъемлющий, причастный ко всем делам людей и богов». Корыстное отношение к естеству разрушает надежду каждого на желанную встречу.

Эрос в культуре прямо противостоит «скопленной сексуальной стае», о которой писал Элиас Канетти, когда каждый хочет любви, и в то же время каждый хочет быть сам по себе: порождается массовое безумие – внезапное превращение самого осмысленного в самое бессмысленное.

НЕРАЗУМНАЯ АЛЧНОСТЬ пищеварительной философии нашего времени связана с идеей прогресса, ложно представляемого как идеальный путь к светлому будущему. Главное – жить лучше и лучше?

Но ужас бесконечного прогресса, предупреждал Георгий Федотов, в том именно, что прогресс, накопляя ценности, бессилен искупить его самого: от греха и смерти. Нужно обладать жестокостью утратившего память существа, чтоб весело ступать по бесчисленным гробам того кладбища, в которое превращена земля. Самое высшее в мире – это человеческая личность. И если она погибнет, чего стоит мир её созданий, её отпечатков, кристаллизованных в культуре? Мы спешили всё взять из природы. Соединили идею прогресса с незамутнённой верой в конечное дело, вознесённое над каждым днём, каждым телом и судьбой. Природа обитания казалась неподлинной, достойной лишь изменения.

Отвергнутый от природы человек холит и лелеет собственное существо, противостоящее другим: такой человек с лёгкостью даёт волю инстинкту – отсюда злая эротика в политике и культуре... – отдавшийся инстинкту человек осторожно следит за инстинктивной свободой других и со злой радостью замечает распад и гибель культуры. Равнодушное недоверие к общей жизни – вот следствие бездумного потребительского отношения к природе, которая и теперь ещё так велика и терпелива, что не отказывает в каждодневной милостыне: мстим себе мы сами.

ВЫРОЖДЕНИЯ, болезни растений и животных, культурные болезни самого человека, особенно нервные, как специальная принадлежность культурности его, и истощение, как последствие эксплуатации, – вот естественные наказания за неестественное употребление и распоряжение силами природы...

Указывая на апокалиптические знаки, Николай Фёдорович Фёдоров переосмыслил само понимание апокалипсиса: он должен осмысливаться как предупреждение человечеству. И современные экологические потрясения – это знамения, и ощущения катастрофы заставляют задуматься о завтрашнем и нынешнем дне. Мы привыкли жить среди потрясений и распада – это стало привычным существованием.

Природа в каждом дне предупреждает, что является эсхатологией условных пророчеств.

Нежизнетворная идея, основанная на насилии. Природа – живое зеркало, в котором мы видим собственный образ. Но и сегодня ещё надеемся, что зеркало криво, показывает не нас...

Сегодняшнюю жизнь убивает именно её эгоистичность, невслушивание в бытие, оторванность от почвы: от семьи, от природы, от памятливой мысли. Мечтание о земном рае, где человеку будет прислуживать природа, – это, говоря словами Сергея Булгакова, эсхатология задом наперёд.

Жизнь сегодня поражена глубинным кризисом «пищеварительной философии», собирающейся пленить земной шар, но не замечающей основ каждодневного обитания. Летящая на кумачовых крылах идея пренебрегала природой и людьми. Между выцветшими красками на стенах брошенных храмов и поблёкшими красками существования, недавно гордого одноцветьем, а ныне поверженного в смятение, – прямая связь.

Всепобедительность одного цвета делала привычным цвет крови, проливая которую, говорили о великой тоске по справедливости. Природа утратила боль и голос, подчиняясь вездесущей власти, горластой, непредсказуемой, – дуре, знающей только своё.

Человек ложно встал в центр бытия. Гордыня обернулась пленом, а любить может только свободный. Боящийся в любви несовершенен.

Человек ложно встал в центр бытия. Гордыня обернулась пленом, а любить может только свободный. Боящийся в любви несовершенен

НАМ НЕ ХВАТАЕТ воды и воздуха, земля будто бы стала меньше. Нас не спасёт никакая техника, нам не помогут соседи, нам не поможет никто. Мы до сих пор в плену у словесных фигур – сочинённые фигуры мы поставили над природой и естеством. При всей привлекательности этих фигур-идей они нежизнеспособны, удовлетворяются сами собой и в конце концов себя исчерпывают. Были роги, да посломали боги! Максимальная беспочвенность способна погубить любую идею.

Сохранение природы не может осуществиться в тех условиях, в которых мы существуем. Мы, нынешние, не перестанем быть разрушителями и не станем лучше. Сегодня нужен символ времени – образ, способный соединить земное и небесное. Нужен образ времени как формула жизни. И она не может быть примитивно-материалистической, лишённой духовного начала.

Христианство, говорил Георгий Федотов, парализовано в массах, но живёт в личностях. И человеческое отношение к природе живёт лишь в отдельных людях. Но они же – и носители духа: земное и небесное – два начала человеческого существования, обустроить землю не может никто, кроме человека. Земная отражённость не унижает дух... Дух-разрушитель, дух-политик, дух уныния или дух злобствования? – эти определения изменяют духовность до неузнавания. Истина открывается тому, кто бескорыстно всматривается в мир и не поддаётся духу злобы.

Сегодняшнее шараханье во всём – это ощущение конца времён. Мы ещё не прочувствовали глубоко это слово – Конец – но переживаем именно его... Благие призывы хранить землю не имеют силы, более того, они подрывают и без того слабую веру в слова. Мысль о том, что надо хранить природу, должна смениться пониманием того, что её нельзя не хранить, как нельзя не пестовать собственное тело, печально допуская в текучесть дней трагизм случая, таящегося в каждом миге.

Сегодня нужно с глубоким смирением обратиться к себе – посмотреть вокруг. Если не проснётся тяга – инстинкт к жизни, общему сопереживанию и если не появится вера в жизнь, обустроена жизнь быть не может.

Нужна истина жизни? Но её не получают извне, а вырабатывают – проживают. Нужно заново учиться многому, учиться радоваться и верить. И земля, и воздух, и азбука, и даже не приручаемая никогда до конца власть должны приблизиться к человеку, должны стать своими. И это не отделяет человека от человека, а приближает друг к другу. Речь не идёт об экстатическом порыве действия – нетерпеливом устремлении от зверя к богу, речь идёт об укреплении человечности – coхранении очага.

Человеческая вера соединяет земное и небесное. Для культуры нужна общая – единая – песня естества и духа, которую каждый поёт с неповторимым вздохом.

И земля, и воздух, и азбука, и даже не приручаемая никогда до конца власть должны приблизиться к человеку, должны стать своими. А человеку нет ничего важнее, как победить в себе «победителя» природы. Автор рисунка: Н. Капуста

Из журнала «Перспективы»

Ещё в главе «Человек - общество - природа»:

Встретиться и улыбнуться друг другу

Живое и мёртвое на дереве жизни

Наше свято место отныне пусто...