Журнал «Социум» №12. 1991 год
«Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом, я при свечах навела... » (а если короче – Святочный вечер)
...Итак, кончается год, дорогой читатель! Сколько всего и всяческого случилось за это время, сколько событий – от милых пустяков до грандиозных потрясений (храни Господь от них наперёд!) – пережили мы с Вами! Но всё это теперь стало прошлым, а многое – уже и историей. И на дворе декабрь – месяц шумный, суетливый, когда каждый норовит доделать всё, что не успел за год, а в остальное время «колесом», а не как раньше «колбасой», носится по городу в предновогодних хлопотах...
А ведь когда-то... Когда-то декабрь был самым праздничным из всех праздничных месяцев, потому что «по старому стилю» – то бишь по юлианскому календарю – приходилось на него Рождество и завершаемая торжественной встречей Нового года первая неделя Святок.
Ну что за чудо, эти Святки! Две недели шумного веселья, балов, карнавалов, катаний (на чём, на чём? – да на чём придётся!), фейерверков или просто прелестных домашних вечеринок, где пели романсы, танцевали кадрили, пускались в вальсы и... и непременно рассказывали страшные «святочные» истории, без которых и праздник не в праздник!
Но... накатили другие времена, другие – припоминаете? – изменились не только обстоятельства, люди, но даже и календарь, и Новый год теперь наступает намного раньше Святок. А что вы хотите – «время, вперёд!» – это вам не кот начхал. Так и превратился декабрь из праздника всего лишь в преддверие к нему. Что ни говорите, а жаль. Не правда ли?!
Жаль и нам. И потому мы предлагаем: давайте, дорогой читатель, совершим небольшое путешествие в Прошлое, из нашей гостиной – в гостиную XIX века! Не волнуйтесь, это совсем не страшно и даже очень просто. Закройте глаза... Раз, два... три, семнадцать, восемнадцать, двадцать, двадцать девять, тридцать семь, девяносто один... Ну, ну! Вот Вы уже и испугались. А мы ведь – о прошлом веке.
О прошлом. Итак, откройте глаза... Открыли? Оглядитесь – мы с вами находимся в уютной гостиной маленького особнячка. Здесь сегодня с утра гости. Уже всё было: и певчие со звездой, и шумная толпа ряженых, и праздничный обед, и танцы, и фанты... словом, весь набор святочных удовольствий! А теперь вечер, почти все гости уже разъехались, и у жарко пылающего камина расположилась небольшая компания. Тс-с! Тише!
Садитесь потихоньку вот в эти кресла! Сейчас мы Вам всех назовём. Вон тот высокий господин во фраке – хозяин дома; дама в бархатном гранатовом платье – его супруга; очаровательная барышня и студент с ней рядом – их взрослые дети; седой полковник с трубкой – старинный друг хозяина; красивая брюнетка в палевом – его жена. Послушаем, о чём они говорят.
– ...Верочка, милая, – басит полковник, обращаясь к барышне, – а не повторишь ли ты тот романс, что давеча пела? Мне, признаться, из кабинета слышно было плоховато...
– Да уж сказал бы откровенно, что задремал ты в кабинете после обеда! – замечает жена.
Полковник делает вид, что не слышит.
– Так спой, Верочка! – продолжает он. – Славный романс!
– Ну, разумеется, крёстный! – весело щебечет барышня. – Мишенька, мы ведь в паре?
Студент садится за рояль, сестра становится рядом и начинает петь:
Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом,
Я при свечах навела;
В два ряда свет, и таинственным трепетом
Чудно горят зеркала...
Голос у Верочки несильный, но мягкий и красивый; и этот голос, и милые, наивные слова романса, и негромкие звуки рояля ещё больше подчёркивают атмосферу уюта и весёлой доброжелательности, царящие здесь.
***
Ленты да радуги, ярче и жарче дня...
Дух захватило в груди...
Суженый! золото, серебро!.. Чур меня.
Чур меня – сгинь, пропади!
Голос обрывается на высокой, трепещущей ноте. Слушатели аплодируют, барышня смущена.
– Я же говорю, прекрасный романс! – восклицает полковник. – И самый что ни на есть святочный! А ты-то, Верочка, гадала в этом году?
– А как же! – отвечает за сестру студент. – Нарочно с подругами велели Христинье петуха принести! – продолжает он, чем повергает её в окончательное смущение.
Мать спешит ей на помощь.
– И я тоже гаданья люблю! – говорит она. – Вот помню, у бабеньки в подмосковной – девушек было много, дворня большая; как Святки придут, так на второй неделе все гадают – прелесть что такое!
– А как тогда гадали? – с живым любопытством спрашивает барышня.
Ну, по-разному, дружок! И так, как вы теперь – с петухом, с зеркалом, воск лили... К амбару ночью слушать ходили: если там зерно сыплется – муж богатый будет, а веником метут – бедный... А то ещё брали блюдо большое, кольца туда клали, потом платком накрывали и встряхивали. А потом под песни, зажмурясь, вынимали. Под какую песню вынут твоё кольцо, такая и судьба! Я и песни подблюдные когда-то все знала! Разные были – к переменам, к разлуке, к смерти даже – это страшные! А были – к богатству, к удаче, к свадьбе...
Хозяйка с улыбкой качает головой и вдруг начинает тихонько напевать:
Катилося зерно по бархату,
Прикатилося зерно ко яхонту.
Крупен жемчуг со яхонтом,
Хорош жених со невестою!
Кому вынется, скоро сбудется!
– Мама, а Вам что вынулось?
– Вот это и вынулось, что я пела, – к замужеству!
– Удивительно, если бы что другое! – многозначительно говорит хозяин и целует жене руку.
– А я тоже как-то раз гадала в зеркало! – говорит полковница. – Гостила у тётки, а та затейница! Вздумала гадать, меня посадили к зеркалам, и вообразите: вдруг вижу большую комнату с зелёной мебелью, дверь на террасу, и из сада по аллее кто-то идёт прямо ко мне!.. Я вскрикнула. Подбежала тётушка – и тут всё пропало! И что интересно: мы с нею обе не разглядели лица, но зато запомнили комнату в мельчайших подробностях!
– И что же дальше? – с любопытством спрашивает хозяйка.
– А дальше вот что: тётка моя ровно через год купила дом, отлично меблированный, с полным хозяйством, и тут же пригласила меня. Приезжаю; она тотчас берёт меня за руку и ведёт куда-то; открывает дверь – я оказываюсь в той самой комнате с зелёной мебелью! «Вспомнила?» – говорит тётушка. А я и сказать ничего не могу!
– Удивительно! – восклицает барышня.
– Уж не дом ли это Вашей тётушки Елизаветы Константиновны? – с прежней многозначительностью говорит хозяин. – В таком случае я знаю, кто шёл по аллее! Держу пари, что на нём был мундир!
Все смеются.
– Нет, господа, – заявляет полковник, когда смех стихает. – Гаданья – это для барышень! А я люблю рассказы святочные, да такие, чтобы мороз по коже!
– Изволь, Николай! – подхватывает хозяин. – Если общество не возражает, я сейчас расскажу очень страшную историю, бывшую со мною лично!
Общество – само внимание.
– Так вот, друзья мои, был я тогда ещё студентом, – начинает хозяин. – И пригласил меня однажды в гости мой товарищ, Синельников. Приехали, заходим в дом. А во флигеле, спрашиваю, кто живёт? Никто, отвечает Синельников, потому что там привидение. Какое ещё привидение? Да покойный дед, говорит, является. Ходит по комнатам со свечой и табакерку свою ищет – он её перед самой смертью потерял.
Ерунда, говорю, глупость и суеверие! А Синельников своё: суеверие, говорит, суеверием, а дед ходит! Так вот давай же, говорю, я нынче переночую в этом флигеле и сам посмотрю! Вся семья меня отговаривала, да я упёрся, и ни в какую! Ну, постелили мне там, зажёг я свечу, взял книгу, стал ждать...
Рассказчик делает выразительную паузу.
– И что же? – не выдерживает кто-то из гостей.
– Заснул! – объявляет хозяин при общем хохоте. – Так и не знаю, был дед или нет! А назавтра что-то и проверять расхотелось!
Все опять смеются, а громче всех – сам рассказчик.
– Крёстный, – обращается студент к полковнику, – а хотите настоящий святочный рассказ послушать? Я его в «Зрителе» вычитал!
– С превеликим удовольствием, Мишенька! – радуется полковник. – А страшный?
– Страшный, страшный! – подхватывает хозяин. – Я знаю, Миша мне показывал! Давай, Михаил!
Студент выходит на середину комнаты и, приняв позу заправского чтеца, начинает глухим, таинственным голосом это самое, из «Зрителя»:
«Я и жена вошли в гостиную. Там пахло мохом и сыростью. Миллионы крыс и мышей бросились в стороны, когда мы осветили стены, не видавшие света в продолжение целого столетия. Предки с портретов глядели надменно и сурово, как будто хотели сказать: «Выпороть бы тебя, братец!».
Шаги наши раздавались по всему дому. А ветер выл и стонал. В каминной трубе кто-то плакал, и в этом плаче слышалось отчаяние.
– О, предки, предки! – сказал я, вздыхая значительно. – Если бы я был писателем, то, глядя на портреты, написал бы длинный роман. Взгляни, например, на эту старушку, мою прабабушку. Эта некрасивая, уродливая женщина имеет свою, в высшей степени интересную повесть. Видишь зеркало, которое висит там в углу?
И я указал жене на большое зеркало в чёрной бронзовой оправе.
– Это зеркало погубило мою прабабушку. Она заплатила за него громадные деньги и не расставалась с ним до самой смерти. Она смотрелась в него дни и ночи, не переставая, смотрелась даже когда пила и ела. Ложась спать, она всякий раз клала его с собой в постель и, умирая, просила положить его с ней вместе в гроб. Не исполнили её желания только потому, что зеркало не влезло в гроб.
– Она была кокетка? – спросила жена.
– Положим. Но разве у неё не было других зеркал? Нет, тут, милая, кроется какая-то ужасная тайна. Не иначе. Предание говорит, что в зеркале сидит чёрт и что у прабабушки-де была слабость к чертям. Конечно, это вздор, но несомненно, что зеркало в бронзовой оправе обладает таинственной силой.
Я смахнул с зеркала пыль, поглядел в него и захохотал. Зеркало было криво, и физиономию мою скривило во все стороны: нос очутился на левой щеке, а подбородок раздвоился и полез в сторону.
– Странный вкус у моей прабабушки! – сказал я.
Жена нерешительно подошла к зеркалу, тоже взглянула в него – и тотчас же побледнела, затряслась всеми членами и вскрикнула. Подсвечник выпал у неё из рук, покатился по полу, и свеча потухла. Нас окутал мрак. Тотчас же я услышал падение на пол чего-то тяжёлого: то упала без чувств моя жена...».
Михаил делает драматическую паузу и обводит глазами притихших слушателей. Затем продолжает:
«Я схватил жену, обнял и вынес её из жилища предков. Очнулась она только на другой день вечером.
– Зеркало! Дайте мне зеркало! – сказала она, приходя в себя. – Где зеркало?
Целую неделю потом она не пила, не ела, не спала, а всё просила, чтобы ей принесли зеркало. Она рыдала, рвала волосы, металась, и, наконец, когда доктор объявил, что она может умереть от истощения, я, пересиливая свой страх, опять спустился вниз и принёс ей оттуда прабабушкино зеркало.
...И вот прошло уже более десяти лет, а она всё ещё глядится в зеркало и не отрывается ни на одно мгновение.
– Неужели это я? – шепчет она, и на лице её вместе с румянцем вспыхивает выражение блаженства и восторга. – Да, это я! Всё лжёт, кроме этого зеркала! Лгут люди, лжёт муж! У ног моих должны лежать самые прекрасные, самые благородные рыцари!..
Однажды, стоя позади жены, я нечаянно поглядел в зеркало и – открыл-таки тайну. В зеркале я увидел женщину ослепительной красоты, какой я не встречал никогда в жизни. Это было чудо природы, гармонии, изящества и любви. Но в чём же дело? Отчего моя некрасивая, неуклюжая жена в зеркале казалась такою прекрасной? Отчего?
А оттого, что кривое зеркало покривило некрасивое лицо моей жены во все стороны, и от такого перемещения его черт оно стало прекрасным. Минус на минус дало плюс.
И теперь мы оба, я и жена, сидим перед зеркалом и, не отрываясь ни на одну минуту, смотрим в него: нос мой лезет на левую щёку, подбородок раздвоился и сдвинулся в сторону, но лицо жены очаровательно, – и бешеная, безумная страсть овладевает мною.
– Ха-ха-ха! – дико хохочу я.
А жена шепчет едва слышно:
– Как я прекрасна!».
Последние слова рассказа тонут в бурных изъявлениях восторга. Михаил преувеличенно изысканно раскланивается.
– Ну вот! – отсмеявшись, ворчит полковник. – Вам, молодёжи, лишь бы посмеяться! Нет, святочный рассказ не такой! Вот я помню...
Раздаётся гулкий и плавный бой часов из столовой.
– Господи, Николай, время-то какое позднее! – спохватывается полковница. – Засиделись, пора и честь знать!
– Ни-ни, и не думайте! Без ужина не отпущу! – заявляет хозяин. Машенька, распорядись, голубчик!
Хозяйка выходит из гостиной. Пожалуй, пора и нам, дорогой читатель.
Идите осторожнее... да не туда же, господи! Вот за эту портьеру... Ну вот. А теперь закройте глаза... Раз, два, три... (дальше считать не стоит). Вот мы и дома! Надеемся, Вам понравилось наше маленькое путешествие. Тогда до новых встреч! Будьте здоровы! Будьте счастливы! С наступающим Новым годом!
От редакции: Атмосферу святочного вечера помогли воссоздать Антон Павлович Чехов, Афанасий Афанасьевич Фет и Всеволод Сергеевич Соловьёв.
«Нагар» со свечей снимала Алла Захаренко.
Ещё в главе «При свечах»:
«Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом, я при свечах навела... » (а если короче – Святочный вечер)Открытка к Рождеству
