«Всё так же весела планида у солдата...»
Вообще-то этот автор известен настолько, что его можно и не представлять. Разве что для тех, кто интересуется только журналом «Социум», – ибо на наших страницах он появляется впервые. Итак, Михаил Щерабков – поэт и бард! Молод (1963 года рождения), красив (кто не верит, пусть познакомится и убедится лично), талантлив (последнее в доказательствах не нуждается – других не печатаем!). А ещё о нём очень хорошо и точно сказал Юлий Ким: «Творчество его имеет главным своим источником душевный опыт, значительность которого несомненна и возрастом не определяется».
(ИЗ КАТУЛЛА)
He спеши, глашатай, не труби сбора,
Погоди, недолго терпеть.
Нет, ещё не завтра, но уже скоро
Риму предстоит умереть.
Радуйся, торговец, закупай мыло,
Мыло скоро будет в цене.
Скоро будет всё иначе, чем было,
А меня убьют на войне.
Не зевай, историк, сочиняй книгу,
Наблюдай вращенье Земли.
Каждому столетью, году, дню, мигу,
Сколько надлежит, удели.
Ветер поднимается, звезда меркнет,
Цезарь спит и стонет во сне.
Скоро станет ясно, кто кого свергнет,
А меня убьют на войне.
Смейся, Левконоя, разливай вина,
Знать, что будет, ты не вольна.
Но можешь мне поверить, по всему видно,
Что тебя не тронет война.
Знать, что будет завтра, – много ль в том толка?
Думай о сегодняшнем дне.
Я ж, хотя и знаю, но скажу только,
Что меня убьют на войне.
ЩИТ И МЕЧ
Казалось мне, что так велел весь мир,
весь мир, весь мир,
Когда впервые я надел мундир, мундир, мундир.
Занятий ратных быть среди за честь почёл, почёл.
И мне весь мир сказал: «Иди!» И я пошёл, пошёл.
И был я смел, покуда прав, и прав, покуда жив.
А если что, читал устав, а там – курсив, курсив.
И был курсив прочней миров, и бил сильней речей,
И я забыл и отчий кров, и свет твоих очей.
Когда свистел мой тяжкий бич, вперёд брели быки.
Когда гремел мой ратный клич, в поход текли полки.
Едва я в сторону огня протягивал ладонь,
Как все молились на меня и шли за мной в огонь.
А я носил мундир, мундир и был красив, красив.
А если так – за мной весь мир, а если что – курсив.
А истина – она одна, одна – в огне, в огне.
А если пуля суждена – она не мне, не мне.
Так думал я, в дожде свинца не отвернув лица, –
Не будет этому конца. И не было конца.
И мой солдат вперёд, вперёд кидался под прицел
И знал, что он умрёт, умрёт, а я останусь цел.
Меня осколок пощадит, помилует картечь,
Ведь мне весь мир доверил щит – и меч, и меч,
и меч.
И клич звенел, и полк шагал, и я, других затмив,
Шагал и пел; я миф слагал, а в нём – курсив,
курсив.
Когда ж и мне свинца кусок попал в висок, в висок,
Я молча лёг в песок, в песок и встать не смог, не смог.
А щит и меч схватил другой и полк повёл вперёд,
Не ведал он, что смерть с клюкой вослед за ним идёт.
Какое знамя ни развей и форму ни надень,
Не отдалишь свиданья с ней ни на́ век, ни на день.
Ни грозный меч, ни яркий шёлк от смерти не
спасёт...
Так думал полк, мой храбрый полк, и шёл себе
вперёд.
...Шакал могилу раскопал, останки слопал гриф,
Буран страницы разметал, жара сожгла курсив.
Один мундир лежит, забыт, лежит, забыт и сир.
Весь мир глядит – мундир лежит... Подумаешь, мундир!..
ТЁПЛЫЙ ДОМ...
Тёплый дом, сытный стол, брудершафт с поцелуем – Всё потом, всё потом, а теперь – недосуг.
Собирайся, солдат, и пойдём повоюем!
Что потом – то потом, что теперь – то вокруг.
Собирайся, солдат, и пойдём повоюем!
Что потом – то потом, что теперь – то вокруг.
Кто кого, кто куда... Мы приказ не нарушим.
Мы присяге верны, хоть огнём всё гори.
Тёплой кровью по горло зальёмся снаружи
И трофейным портвейном – по горло внутри.
Ни за что, никогда мы устав не нарушим,
И по горло снаружи, и по горло внутри...
Наше чёрное время не кончится с нами.
Нас вода унесёт, а оно – над водой
Повисит, переждёт и вернётся с войсками,
И никто ему снова не скажет «долой!».
Повисит, переждёт и вернётся с войсками,
И никто ему снова не скажет «Долой!»
ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ
Когда надежды поют, как трубы,
Их зов дурманит, как сладкий дым.
Они предельны, они сугубы,
И так несложно поверить им.
И вот – дорога, и вот – стоянка,
Вокзал и площадь – в цветах, в цветах.
Восток дымится. Прощай, славянка!
Трубач смеётся, шинель в крестах.
Воспитан славой, к смертям причастен,
Попробуй вспомни, ловя цветы,
Какому зову ты был подвластен,
Какому слову поверил ты...
Броня надёжна, тверда осанка,
Припев беспечен: всё «ай» да «эй»...
А трубы просят: не плачь, славянка!
Но как, скажите, не плакать ей?
Пройдёт полвека. Другие губы
Обнимут страстно мундштук другой.
И вновь надежды поют, как трубы.
Поди попробуй, поспорь с трубой.
А век не кончен, поход не начат.
Вокзал и площадь – в цветах, в цветах.
Трубач смеётся, славянка плачет,
Восток дымится. Земля в крестах.
ЗНАМЯ НАШЕ НА ДРЕВКЕ РАЗВЕВАЕТСЯ...
Знамя наше на древке развевается,
А Наташа на реке – раздевается.
Хоть разденься ты, Наташа, хоть оденься,
Всё равно не будешь наша, не надейся!..
Всё так же весела планида у солдата.
Всё так же велика планета, погляди:
Исхожена до дыр, истоптана, измята,
А всё полна дорог. Иди, солдат, иди.
Уж как её ни жгли, а так и не спалили,
Взрывали там и тут, а вишни всё цветут.
Столетьями дрались, а всё – не поделили.
Иди, солдат, иди. Тебе найдётся труд.
И пусть куда ни плюнь – солдатские надгробья,
Могилы позади, могилы впереди...
Не вся ещё земля твоей полита кровью.
Не вся ещё, не вся... Иди, солдат, иди.
Что такое, в самом деле, – мало нас в строю!
Это значит – одолели мы врага в бою.
А когда, к примеру скажем, враг побил бы нас,
Нас в строю и вовсе не было б сейчас!..
Но звонко в такт шагам лихая поступь славы
Грохочет в голове, сияет на груди.
Чинов и орденов немало у державы,
И все они твои. Иди, солдат, иди.
Всю землю ты пройдёшь и сделаешь иною,
И выправишь, как Бог, весь мир наоборот.
Иди, солдат, иди! Всё бренно под луною,
Но пыльный твой сапог века переживёт.
Уже прославлен он в поэзии и в прозе,
Уже по всей земле – куда ни погляди –
Он выбит и отлит и в мраморе, и в бронзе,
Но место ещё есть. Иди, солдат, иди!
Знамя наше на древке бьётся, как всегда.
А Наташа на реке – просто хоть куда!
Она в воду не идёт, не купается,
Стоит, дура, во весь рот улыбается...
СВИДАНИЕ С ПОЛКОВНИКОМ
Здравствуйте, полковник. Вы точны́, как бес.
Вижу, мало спали и черны, как лес.
Что ж, располагайтесь без чинов, прошу вас,
Запросто отстёгивайте свой протез.
Трубка вас согреет и вино взбодрит.
Полон ваш бокал и золотист на вид.
Пробуйте – напиток благородный, древний,
Это только кажется, что он горчит.
Выпейте до дна и перейдём к делам.
Завтра наступление по всем фронтам.
Жуткая, бесцельная резня и бойня
Завтра суждена в числе других и вам.
Был вчера на штабе утверждён приказ,
Нынче он в деталях доведён до вас,
Завтра вы прикажете – и цепь замкнётся,
Полк пойдёт в атаку и падёт за час.
Тысяча смертей за шестьдесят минут
Ради стратегических штабных причуд –
Это, согласитесь, не смешно, полковник,
Или, по-английски говоря, – not good.
Следует из сказанного мной одно:
Нужно из цепочки исключить звено.
Именно за тем я и позвал вас, сударь,
Именно за этим отравил вино.
Что предотвратил я и чего не смог,
Чей расчёт простителен и чей жесток –
Мы обсудим после и не здесь. Прощайте,
Яд уже подействовал: зрачок широк.
В путь, мой дорогой, не поминайте злом.
Следующий гость уже стучится в дом:
Встречу на сегодня я назначил многим
И не собираюсь прекращать приём.
ИТАК, ДРУЗЬЯ...
Итак, друзья, какие будут мнения?
Пришла пора решать без промедления.
Сегодня же я должен ваши выводы
Представить королю для общей выгоды.
А он в делах военной безопасности
Всегда вникает в мелочи и частности,
Поэтому – держитесь беспристрастности,
Секретности, конкретности и ясности.
Войны, конечно, нет и не предвидится,
Но так писать нельзя: король обидится.
Напишем, не утратив должной смелости,
Что есть война и войско наше в целости.
Плевать, что мы цивильные чиновники:
В бумагах мы – всесильные полковники.
Напишем, что приложим все умения,
Чтоб разогнать машину наступления.
Машина никакая не завертится,
Но так писать нельзя: король рассердится.
Напишем, что ввиду решенья твёрдого
Мы выступаем завтра в полчетвёртого.
Но войско пусть ведёт, кто побездарнее.
Мы выступим прекрасно и без армии.
А чтоб поднять значенье марша нашего,
Присвоим мне, к примеру, чин фельдмаршала.
Известен я и ревностью и честностью,
Нельзя пренебрегать такой известностью.
Король мне доверяет, как родителям,
Я буду вам достойным предводителем.
В итоге, не творя вреда родной стране,
Мы высадимся где-нибудь на острове,
И там, перемежая труд веселием,
Мы станем заниматься земледелием,
Отваживать туземцев от язычества
И ждать, когда помрёт его величество –
Или когда он спятит окончательно,
Что более вероятно, но менее замечательно.
ТРУБАЧ
– Ах, ну почему наши дела так унылы?
Как вольно дышать мы бы с тобою могли.
Но где-то опять некие грозные силы
Бьют по небесам из артиллерий Земли.
– Да, может и так, но торопиться не надо,
Что ни говори, неба не ранишь мечом.
Как ни голосит, ни ревёт канонада,
Тут – сколько ни бей, всё небесам нипочём.
– Ах, я бы не клял этот удел окаянный,
Но – ты посмотри, как выезжает на плац
Он, наш командир, наш генерал безымянный,
Ах, этот палач, этот подлец и паяц!
– Брось! Он ни хулы, ни похвалы не достоин.
Да, он на коне, только не стоит спешить.
Он не Бонапарт, он даже вовсе не воин,
Он – лишь человек, что же он волен решить?
– Но – вот и опять слёз наших ветер не вытер.
Мы побеждены, мой одинокий трубач!
Ты ж невозмутим, ты горделив, как Юпитер.
Что тешит тебя в этом дыму неудач?
– Я здесь никакой неудачи не вижу.
Будь хоть трубачом, хоть Бонапартом зовись.
Я ни от кого, ни от чего не завишу.
Встань, делай как я, ни от чего не завись!
И что бы ни плёл, куда бы ни вёл воевода,
Жди, сколько воды, сколько беды утечёт.
Знай: всё победят только лишь честь и свобода,
Да, только они, всё остальное – не в счёт...