Ученый, предприниматель, общественный деятель, благотворитель
Журнал «Социум». №7(38) 1994 год

Время «хаотического порядка». Социологические размышления

Не знаю, придутся ли сегодня мои размышления ко двору. Злоба дня заедает всех, и гражданская мысль часто сводится к политическим комментариям, а функция социологов – в поставке новых данных для таковых. Но если не думать ещё и о том, что один римлянин называл «природой вещей», трудно объяснить стремнину событий.

В те времена, когда гражданская мысль в нашем отечестве буйствовать могла только в виде анекдотов, имел хождение и смысл такой вот венок парадоксов: никто не работает, но все планы выполняются; планы выполняются, но товары отсутствуют; всё у всех есть, но все недовольны; все недовольны, но все голосуют за. И характер нашего тогдашнего планирования, и характер нашего мышления-двоемыслия отражён в этих нехитрых сплетениях фраз довольно точно. Как и прочие намёки на общеизвестные обстоятельства, анекдоты потеряли смысл, когда их начали публиковать.

Когда же, в свою очередь, обличительные и намекающие публикации тоже утратили смысл, пришло время новых парадоксов. Ну, скажем, в таком роде: планов не существует, но что-то производится; товары есть, но цены недоступны; цены недоступны, но все раскупают; всё раскупают, но все недовольны; все недовольны, но все голосуют за (пусть не все, но всё же большинство). Если кто-нибудь захочет, может оформить такую цепочку более изящно или просто продолжить.

В отличие от классических, нынешние парадоксы не к чему прятать в карман, чтобы потом тайком (или торжественно) оттуда вытаскивать. Пришло время, когда парадоксы бытия нужно понимать и объяснять: в этом направлении я и попытаюсь двигаться. Не буду касаться сугубо экономических основ нашего выживания, ограничусь только сферой политики, а точнее, тем, что у нас эту сферу почти полностью заполняет, – отношением к власти.

При всех потрясениях и переворотах, при всех признаках разложения и развала всех этажей власти по-прежнему работает лишь одна ось организованности общества – вокруг властных (потестарных – для пущей терминологической строгости) структур. Собственно, в этой единственности организующей оси уже заключён ответ на один из парадоксов последнего времени: не любим, ругаем, поносим, но терпим, а в случае чего и поддерживаем, пусть с оговорками и чертыханьем.

Маленькое наблюдение в день референдума. Выходит из участка бабка, костерит изо всей мочи власти и особенно Ельцина – за цены, за беспорядок и всё прочее. Спрашивают, как она голосовала. «За Ельцина, за кого же ещё». Не научное наблюдение, просто иллюстрация парадокса. Или некоторой уловки, даже способа самообольщения массового сознания.

Строение общества вокруг властных структур при фактическом отсутствии автономных ступеней и форм его самоорганизации – ни сословий, ни партий, ни вольных сообществ, ни свободных городов, а главное, ни самостоятельных интересов – черта общества, которое иногда именуют «мобилизационным».

Таким оно у нас было семьдесят пять лет, таким и осталось. В нём между «центром» и человеком, «массами» действует система «рычагов», «приводных ремней», «зубчатых колёс» и тому подобных устройств механоподобного образца. (Не уверен, все ли читатели помнят сегодня, из чьих произведений эти термины). В нём организующим фактором является если не приказ, то призыв: «все в ружье! все на защиту! на разгром! на спасение!» и так далее – смотря по обстоятельствам.

Отсюда решающая роль средств прямого и информационного принуждения – второе сейчас важнее. Правда, из механизма мобилизационного общества вынут главный стержень – партийно-государственная иерархия власти; остаётся некий слепок этого механизма, поддерживаемый привычкой, надеждой и ощущением безальтернативности.

Есть основание полагать, что в искусственно возбуждённой апрельской атмосфере рычаги мобилизации общественной поддержки власти сработали в последний раз. Впрочем, не стоит спешить с прогнозами: с уверенностью можно говорить о том, что «рычаги» давно изношены. Дело не в том, что власть держащие наделали ошибок – кто их не сделал бы при данных обстоятельствах! – и не в том, что «не тот человек», «не те люди» и тому подобное.

В условиях такого перелома, который у нас случился, и лидеры, и институты в обществе по самой сути своей являются переходными, временными, не видящими перспективы и принципиально непригодными к ней. Представляется, что нынешний политический, конституционный и государственный кризисы, вместе взятые, отражают некий более глубокий излом общественно-политических структур. Отжил свой исторический срок тот тип общества, который именуется мобилизационным.

Со всеми структурами своих авторитетов, поддержек и средств массово-психологической мобилизации (государственные восторги и государственные же страхи). С его упованием на всеблагое и спасительное государство. Оборотная сторона этого упования вполне очевидна: всеобщее поношение власти, которая, как оказалось, вовсе и не всеблагая и не спасительная. Всякое разочарование, как известно, это последствия былого очарования, а срок действия чар кончился.

Это, разумеется, относится и к лидерам, а точнее, к тому образу «первого лица», который преподносили нам на разных поворотах судеб исторический опыт и общественное воображение. Тоска по несбывшемуся прошлому понуждает заметные группы общества терпимее относиться к Сталину, создавать ореол монархам, мечтать о некоем рыцаре, который явится на белом коне и спасёт отечество. Это особая тема, и я коснусь сейчас только одного её момента.

Мобилизационное и авторитарное общество всегда нуждалось в вождях, по крайней мере, в образах вождей – не тех, кого в конституциях именуют «высшим должностным лицом», а тех, кого положено «беззаветно любить» (в критической версии – столь же страстно ненавидеть). Нынешние молодые и средние поколения, должно быть, не знают уже тех бесчисленных песен о «мудром, родном и любимом» вожде, которые стали петь где-то в середине 30-х, но многие помнят, сколь важно было требование «любить Старшего Брата» в мрачной утопии Дж. Оруэлла.

Сегодня в высших эшелонах власти (а также оппозиции) нет «любимых вождей» и не видно серьёзных претендентов на эту роль. Трудно представить, откуда бы они могли появиться. Не потому, что мы плохо видим, а потому, что таковы горизонты нынешнего общества – при всех его пороках и слабостях. Поезд ушёл. Порядка, законности, авторитетной власти хотят почти все, но это ещё не создаёт опоры для претендентов на роль спасителя Отечества.

Не хватает «детали» – той системы организованного господства, насилия и убеждения, той организованной силы, которая возводит претендентов на трон (или в бункер) и поддерживает их там. Да ещё, пожалуй, атмосферы универсального апокалиптического отчаяния, исполненного мистических ожиданий. Российская история не знала подобной атмосферы даже в моменты самых глубоких кризисов.

Комплекс «вождизма» зря иногда пытаются списать на крестьянское мировоззрение, вообще на массовое сознание. Реальное его происхождение в нынешнем столетии, прежде всего, верхушечное, «аппаратное», – в России, в Германии, в Китае и т. д. Политический культ насаждался властью и пропагандой. И при определённом участии интеллектуальных сил, которыми – ограничусь нашей славной историей – двигали не только страх и корысть, но в какой-то мере и надежды на разум власти, воплощённой в «первом лице».

Последний, и может быть, даже самый сильный, всплеск таких надежд мы пережили в годы подъёма перестройки. Иллюзия обретённого наконец разумного и доброго правителя была столь сильна отчасти потому, что вынашивалась долгими десятилетиями именно в интеллигентской среде. Расставание с ней оказывается трудным (со страхами люди расстаются легко и весело, с иллюзиями – трудно и печально).

Энергия разочарования обрушивается сегодня на власть, которую тут особо винить не за что, но также и на собственные увлечения и расчёты. Опять-таки дело не в том, что тот или иной из наших деятелей – «поздний» Горбачёв или Ельцин – «вдруг» оказался не таким, какого ждали и выдумывали. Просто кончилось время подобного ожидания и иллюзий.

Власть нынешнюю, будущую и пребудущую можно поддерживать и критиковать, отвергать и переизбирать – надо надеяться, когда-нибудь придумают, как это делать, – но нельзя и не нужно «беззаветно» любить или ненавидеть. Не тот предмет...

Для России, жившей почти тысячу лет в режиме жесточайшего авторитаризма, нынешнее практическое отсутствие авторитетов – состояние совершенно непривычное. Как и для российской интеллигентной среды – отсутствие надежды на «правящий» разум. Из этого, однако, не следует, что мы непременно оказываемся в царстве хаоса и мрака, без ориентиров и ценностей. Никакое человеческое общество этого бы не смогло пережить. Человеческая жизнь может быть разумной и сносной не только благодаря мудрым правителям и их образованным советникам.

Практическая, «низовая» основа разумных человеческих действий – взаимозависимость людей, простой расчёт, «вечные» ценности нормальной жизни, которые не могли обесцениться даже у нас. Полуоткрытая дверь в мировую цивилизацию кое-что принесла за последние годы, это тоже не сбросить со счёта.

В результате получается конструкция некоего «хаотического порядка», в котором взаимозависимость субъектов социального действия регламентируется не столько законами, сколько непрестанной «игрой» интересов центра и окраин, отраслей и профессий, многочисленных групп давления и поддержки и так далее. Здесь и путь выживания, и источник разложения общества. Да и власти, кто бы её ни ухватил сегодня.

В давние времена шляхетского «беспредела» поляки говорили, что Речь Посполитая беспорядком стоит (Rzecz Pospolita besporzadkiem stoi). He то чтобы повторение, но некое подобие этой модели общества мы переживаем.

За всеми схватками номинальных, положенных по закону ветвей власти в конечном счёте кроется не столько разница идеологий и политических позиций, сколько борьба порядка и хаоса, никак не похожая на битвы титанов. Довлеет дневи злоба его, это неизбежно, и далеко не безразлично, кто и что выиграет к вечеру этого дня; не могу поэтому принимать суждения о «чужих играх».

В перспективе же важно иное. Либо общество сумеет организоваться (то есть будут сформированы политические интересы, силы, организации разных направлений и выработаны правила нормальной политической игры), либо... либо разложение окажется более быстрым, чем формирование. Нынешним структурам власти, как кажется, разложение грозит больше, чем ниспровержение.

Критики тотальной власти любили повторять, что всякая власть разлагает, абсолютная власть разлагает абсолютно. Это, несомненно, верно, но отсутствие власти и авторитетов разлагает не меньше. Дело не только в коррупции, о которой так много говорят. Происходит снижение уровня идеалов, притязаний, квалификации, да и уровня действий во всех эшелонах общественной иерархии.

Отчасти это связано с приходом к власти людей «непуганого поколения» (и соответственно – с исчезновением политического страха как универсального регулятора), отчасти с отсутствием воспитанной политической нравственности и культуры, с соблазнами стремительного успеха и примитивного популизма – этого продукта разложения «народной» власти и «трудовой» идеологии.

Как это всегда бывает, пока кто-то сожалеет о слабости власти, кто-то этим пользуется, притом вовсе не обязательно сознавая это. Во всяком случае, «крот истории» хорошо пользовался слабостью политических программ и действий.

Сегодня можно встретить мечтания, так сказать, задним числом: будь у нас в таком-то году (скажем, в 1985 или 1991) сильная власть с продуманными программами и прочными фундаментами, наверное, не было бы обвалов и катастроф. Но чего не было (да и быть не могло), того не было.

«Если бы всё происходило разумно, ничего бы не произошло», – это Достоевский о своём и нашем времени. Дело, конечно, не в разумности или ограниченности отдельных деятелей, но прежде всего в неразумии ситуации, где решающей может оказаться игра случайных, второстепенных сил, да ещё и по произвольным правилам. Все наши реформы (независимо от степени продуманности тех или иных звеньев), начиная с Хрущёва, двигались силой подобных игр.

Недавно в разговоре с коллегами из Китая услышал мнение: беды России от того, что в ней не нашлось своего Дэна Сяопина. Но ведь не нашлось в нашей истории места для осторожного и ловкого реформатора потому, что обвалилась вся громадина тотальной власти при слабых, на первых порах, попытках её подправить. А после этого вся ловкость уже состоит в том, чтобы использовать обвал и не оказаться под ним погребённым. Тут уже не до детально разработанных планов.

Я не намерен в данном случае кого-либо осуждать или оправдывать, моя профессиональная задача только в том, чтобы попытаться понять, почему стало возможным именно то, что происходит. Парадоксы – хаотический порядок, радикальные сдвиги без дальных расчётов. Не думаю, что нам, по крайней мере моему поколению («шестидесятников»), удастся увидеть какой-то иной способ существования общества.

В этом способе одни страдают, другие терпят, третьи ищут возможность адаптироваться. Непривычно и неуютно чувствуют себя вчерашние интеллигентные «властители дум» общества. Это сложная тема, и её не хотелось бы касаться мимоходом. Мавра, который сделал своё дело, редко благодарят при его уходе (точнее, при смене его роли). Говорить сегодня и на перспективу о какой-то особой и единой роли в обществе интеллигенции как целого просто нельзя. Но для специалистов социального знания эта роль всегда определяется формулой Спинозы: не радоваться, не горевать, а понимать...

Юрий Левада
Из газеты «Гражданская мысль»
Статья иллюстрирована работами
художника Сергея Гая

Ещё в главе «Просвещение - личность - общество»:

Полезнейший деятель

Время «хаотического порядка». Социологические размышления