Во главе великой нации. К вопросу о несоответствии актёра и роли: кайзер Вильгельм II
Людская масса, как по команде, раскачивается в такт. Это кадр немецкой кинохроники из фильма Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». Да и в советской кинодокументалистике былых лет встречаются похожие сцены. По данным психологии, 15-20 минут такого движения в сочетании с издаваемыми в едином ритме выкриками достаточно, чтобы угасла контролирующая сила разума, а личность превратилась в единицу толпы – безликой, агрессивной, легко управляемой.
То же происходит и с социальными организмами: нации и государства роковым образом зависят от ослабления своего «верховного» разума, от чисто человеческого – морального, психического, физического, наконец, – неблагополучия среди власть предержащих. Внимание лишь к объективным причинам войн и социальных конфликтов чревато забвением их субъективного, личностного компонента, отрицанием неслучайной случайности.
Когда мнение Уинстона Черчилля о бездарности Вильгельма (взгляд политика на политика) совпадает с диагнозом крупнейшего невропатолога и психиатра Владимира Бехтерева, о человеческой ущербности инициаторов мировых войн уже задумываешься всерьёз. Когда же выдающийся психоаналитик Эрих Фромм обнаруживает сходные симптомы у Адольфа Гитлера, вырисовывается и некоторая закономерность. А когда тонкое и язвительное перо Дона Аминадо фиксирует признаки выморочности русского Двора – при всём уважении к памяти последнего императора и его семьи, её невозможно не замечать.
Продолжая этот ряд за пределы публикаций номера, можно вспомнить гибельную для него самого фразу Бехтерева о Сталине: смотрел, мол, тут одного сухорукого параноика. По поводу этого диагноза несколько лет назад развернулась целая дискуссия с участием психиатров, вердикт которых был таков: у Сталина была не паранойя, а параноидальный психоз, при котором человек может отвечать за свои действия. Признаем же, что патологические, хотя и вменяемые, личности стоят у истоков многих войн. Есть о чём задуматься.
Вспомним митинги последних лет – слаженные, как по верёвочке, размахивания рук с растопыренными знаком виктории пальцами. Тупое скандирование. Сначала – на окраинах бывшего СССР. Потом – в России. И не важно, что на них кричат: «Летува», «Звиади», «Россия», «Свобода» или любое другое «сладкое» слово на любом мыслимом языке. Смысл не меняется, потому что нет его, смысла, есть только клокочущая злоба. После таких «разминок и спевок» неизменно льётся кровь. Может быть, общественному мнению и учёным стоит присматриваться к организаторам таких вакханалий заранее?
Лариса Левина
Не стоит судить об императоре Вильгельме II (*1), не спросив себя: «А каков бы я был на его месте?» Представьте, что вам с младенчества внушали, будто благородство крови вознесло вас на недосягаемую для простых смертных высоту и вам самим Богом назначено стать во главе великой нации.
Вообразите, что в каких-нибудь двадцать с небольшим вы, благодаря трём следовавшим одна за другой победоносным войнам Бисмарка, стяжали кучу самых разных наград.
Вообразите преклоняющуюся перед вами великолепную германскую расу, чьи амбиции, численность, богатство и сила растут не по дням, а по часам. Попробуйте представить гром восторгов верноподданной толпы и изощрённо-угодливые восхваления придворных льстецов.
Приближённые готовы ежедневно сообщать вам, сколь глубокое впечатление произвели вы на того или иного специалиста своим удивительным умением схватывать суть предмета. Генеральный штаб явно благоговеет перед вашим талантом стратега.
Дипломаты, смотря по обстоятельствам, то поражаются вашей истинно мужской прямоте, то – терпеливой сдержанности. Художники с подобающим восторгом толпятся перед написанными вами аллегорическими полотнами.
Иноземные народы соперничают с вашими подданными в выражении своих к вам симпатий и со всех сторон салютуют «наиславнейшему государю мира». И так продолжается день за днём, год за годом на протяжении тридцати лет.
Вполне ли ты уверен, «любезный читатель» (как говаривали наши предки), что выдержал бы сей искус? Уверен ли ты, что остался бы скромным приверженцем добродетели, неизменно стремящимся к миру, что у тебя не появились бы преувеличенные представления о своих способностях и уверенность в собственной непогрешимости?
Так вот, если б даже ты выстоял, к хвалебным песнопениям тотчас примешались бы совсем другие нотки: «У нас на троне размазня! Наш Верховный Главнокомандующий – пацифист! Неужто новорождённую и со своим рождением запоздавшую Германскую империю (при всём её грозном могуществе) должен возглавлять староста молодёжной христианской ассоциации?
Для того ли трудились и воевали бессмертный Фридрих и великий Бисмарк? Допустимо ли, чтобы на решающем повороте германской истории Верховным Главнокомандующим был «едва дышащий, шепчущий молитвы» смиренник? А раз нет – вот его дети. Может статься, кого-нибудь из них Господь наделил духом короля-воина».
Всё это без слов скажут тебе поджатые губы и негодующие взоры, едва прикрытые маской придворного этикета.
Если юный император в первую очередь должен был проникнуться сознанием собственной значимости, то во вторую – уяснить, что его долг – крепить величие Германскй империи. При этом тысячами разных способов Вильгельму II деликатно, но весьма настойчиво внушали: хочешь сохранить любовь и уважение подданных – стань их кумиром.
Кроме того, существовали социалисты – скверный народ, сумасбродные дикари, абсолютно равнодушные к величию Германии. Их отнюдь не заботила прочность монархии и тем паче – династии. Они не признавали никакого чинопочитания, а вне обязательной воинской службы даже не отдавали чести. А какими хамами они были! Как жестоко умели высмеять! Какие нелепицы распространяли! И, что ещё хуже, – какую скандальную правду! Ну разве обязан он был подлаживаться под их вкусы и воззрения?
Или, может быть, ему следовало объявить войну тем здоровым силам, на которых покоились его власть и трон, а самому заняться пропагандой идей социалистов, похвалявшихся тем, что у них нет отечества, и намеренных, придя к власти, прежде всего сокрушить троны? В таком случае ему следовало безропотно соглашаться со всем, что говорили ему враги-иностранцы – тоже, по сути дела, социалисты. И это в то самое время, когда влиятельные и весьма решительно настроенные силы со всех сторон призывали его быть стойким.
Используя древний эпос и чуть ли не магические формулы, буквально заклинали его быть сильным и дерзким. Не будем с ходу осуждать его. Ведь целых тридцать лет царствование Вильгельма II не было омрачено войнами. Целых тридцать лет его чиновники заученно твердили (по крайней мере, иностранцам), что кайзер считает своей святой обязанностью не допустить новой войны. А надо сказать, удобная для её начала ситуация возникала не раз.
Когда сверхтяжёлый гигант Колосс Российский лежал нокаутированный Японией, угроза войны на два фронта исчезла на три-четыре года. Франко-русский договор стал не более чем клочком бумаги, и Франция, по существу, оказалась отданной на милость Вильгельма. Но он продолжал блюсти мир. В провокациях недостатка не было. «Но только не война!» Довольно и хитроумных бисмарковских ушанов...
Вполне достаточно важной походки, величественной позы и стука шпаги в ножнах. Всё, чего он хотел, – это чувствовать себя Наполеоном и во всём быть подобным ему, но не обременяя себя при этом необходимостью выигрывать сражения. Ни больше – ни меньше. Если тебе выпало быть вершиной вулкана, ты, как минимум, должен закурить...
В 1906 и в 1908 годах мне посчастливилось присутствовать на манёврах германской армии в качестве гостя императора, который достиг тогда зенита своей славы. Верхом на коне, в окружении королей и принцев он принимал парад своих бесчисленных легионов и казался воплощением земного величия.
Очень живо помню его «вступление» в Бреслау перед началом манёвров. Он ехал на могучем коне впереди эскадрона кирасиров, одетых в белые мундиры, с орлами на шлемах. Его ликующие подданные заполнили улицы силезской столицы, и в оцеплении по обочинам стояли не солдаты, а престарелые ветераны в цилиндрах и выцветших плащах. Картина была поистине впечатляющей. Словно великое прошлое Германии салютовало её славному будущему.
Тем больше поражал контраст двенадцать лет спустя! В железнодорожном вагоне на маленькой станции у голландской границы сидит разбитый сгорбленный человек, ожидая час за часом, когда ему наконец разрешат в качестве эмигранта укрыться от ненависти народа, армию которого через бесчисленные жертвы он привёл к небывалому разгрому, завоевания и сбережения которого пустил по ветру.
.jpg)
Официальная хроника Первой мировой: так отдыхает германская пехота на улицах захваченной бельгийской столицы. Фото из журнала «Нива», 1914 год
Ужасный жребий! Вина ли здесь самого кайзера, или всё дело в отсутствии у него способностей? Это, без сомнения, как раз тот случай, когда бездарность и легкомыслие равносильны вине. И всё же история в своих оценках будет к нему снисходительна и оправдает Вильгельма II от обвинений в подготовке и развязывании мировой войны. Только вот доводы защиты едва ли польстят его самолюбию и, скорее всего, будут напоминать те, которые знаменитый французский адвокат выдвинул, защищая в суде маршала Базена, обвинённого в сдаче Меца: «Он не предатель. Вглядитесь же в него: он просто бездарь».
И впрямь, невозможно преувеличить степень кретинизма, с которым на протяжении жизни целого поколения Германскую империю шаг за шагом вели к катастрофе. Юный суверен, так легкомысленно отправивший в отставку Бисмарка, вскоре разрушил всю систему страховок и креплений, на которой держалась международная безопасность Германии, систему, основанную в первую очередь на согласии с Россией.
Россия была вынуждена перейти в стан противника. Интенсивная тайная переписка между «Вилли» и «Никки», доверительно-личные отношения между ними почему-то привели лишь к созданию франко-русского союза, а царь всея Руси счёл для себя более естественным протянуть руку президенту республики, национальный гимн которой «Марсельеза», нежели сотрудничать с братом-императором, своим ровней, кузеном и хорошим знакомцем.
Следующим звеном роковой цепи стал разрыв с Англией. Исторические, родственные, семейные связи в этом случае были ещё более тесными, их разрушение казалось делом долгим и трудным, но Вильгельм справился с ним в кратчайший срок. При этом усердие кайзера подогревали, с одной стороны, его приверженность английским обычаям и образу жизни, а с другой – личная неприязнь к Эдуарду VII.
Августейшей Бабушке – королеве Виктории он неизменно оказывал почтение, но к Эдуарду VII и в бытность того принцем Уэльским, и когда тот стал королём, кайзер всегда испытывал странную смесь зависти и презрения. Он самонадеянно поучал Эдуарда в письмах, как ему следует вести себя в частной жизни. Даже когда стрелы насмешек, наобум пущенные Вильгельмом, били мимо цели, их подхватывали и передавали. «Где сейчас ваш король?» – спросил он однажды у визитёра-англичанина. «В Виндзоре, Ваше Величество». – «Да? А я-то думал, катается на лодке со своим бакалейщиком».
Так семейные связи, которые могли бы стать цементом дружбы между нациями, чем дальше, тем больше становились причиной раздоров. Великобритания – конституционная демократия, и личные чувства монарха не влияют на политику ответственного перед парламентом правительства, но оскорблений было уж слишком много. Последней же каплей стал флот, ибо обладатель величайшей в мире армии стремился иметь в своём распоряжении флот, способный держать в страхе сильнейшую морскую державу.
.jpg)
Официальная хроника мирного времени: император Вильгельм II в гостях у английских детишек. «Иллюстрированное всемирное обозрение», 1907 год
После долгих лет помпезного кривляния и средневекового позёрства творец германской политики лишил свою страну всех до единого друзей и союзников, кроме слабой, почти неуправляемой, готовой вот-вот рассыпаться империи Габсбургов. Всё, что оставалось от системы безопасности, созданной Бисмарком, было теперь разрушено. И в то же время сложилась грандиозная тайная коалиция, во французском сердце которой бушевало пламя неутолённой мести. Эльзас!
В душной амосфере июля 1914 года Вильгельм II не придумал ничего лучше, как предоставить Австрии свободу рук в расправе над Сербией за сараевское убийство, а сам отправился в трёхнедельное путешествие на яхте.
Узнав о малодушном согласии Сербии принять условия австрийского ультиматума, он воскликнул: «Блестящая победа дипломатии! Повода к войне больше нет, мобилизация не нужна!» Интуиция в тот момент явно побуждала его остановить пожар. Слишком поздно! Перед угрозой близкого взрыва инициативу взяла на себя армия. И вот уже усиленные кордоны военных, очищая улицы, гонят без разбору перепуганных обывателей, легкомысленных путешественников и городских пожарников, опрокидывают в суматохе ливрейных лакеев и раболепствующих придворных – эту помпезную позолоту личной власти.
Легковесные триумфы мирного времени равнодушно выметаются на свалку. Власть и управление переходят в твёрдые руки. На свободу вырываются неуправляемые национальные страсти. Слышен рёв пушек. Тень смерти уже висит над головами миллионов. Налицо кошмарная война на два фронта...
Вот тут-то Вильгельм II и впрямь понял, куда он завёл свою страну. Испуганный и удручённый, он в отчаянии пишет на редкость откровенные строки: «Эдуард VII сейчас, после своей смерти, сильнее меня – ещё живого».
Что правда, то правда, в таком положении ещё никто и никогда не оказывался. Приверженность варварской идее автократии тяжким бременем лежит на плечах немецкого народа. Сама история обвиняет немцев в том, что, несмотря на свой ум и храбрость, они поклоняются Власти и позволяют ей водить себя за нос.
Если не считать высокомерия, Вильгельм II был начисто лишён качеств, свойственных современным диктаторам. Он был колоритной фигурой, и ему выпало играть на всемирных подмостках роль, непосильную для большинства смертных. Но при этом у него было мало общего с теми великими государями, которые раз в несколько столетий рождаются на вершинах государств и империй.
Несомненная разносторонняя одарённость, живость характера и обаяние лишь маскировали его недостатки, делая опасным несоответствие актёра и роли. Он прекрасно владел имперским стилем и, как никто, умел найти соответствующий тон, жест или позу. Мог с незаурядным актёрским искусством то любезно кивать и улыбаться, то, как норовистый конь, всхрапывать и бить копытом.
Но за этими позами и масками скрывался ординарный, даже пустой, хотя и вполне благонамеренный человек, который, однако, надеялся сойти за нового Фридриха Великого. Но, увы, как раз величия ума или духа у него не было. Ни осторожной и расчётливой политики, ни глубокой проницательности, свойственной большим государственным деятелям, подданным от него ждать не приходилось.
.jpg)
Хотел ли Вильгельм войны? Всё, чего он хотел, – это чувствовать себя Наполеоном, но не обременяя себя при этом необходимостью выигрывать сражения. Ни больше – ни меньше
В мемуарах, написанных в покаянном уединении голландского городка Дерне, Вильгельм с детской непосредственностью поведал о своём истинном «величии». Трудно представить, чтобы кому-нибудь другому удалось с такой обезоруживающей откровенностью и литературным мастерством разоблачить свою врождённую посредственность, недостаток здравого смысла и отсутствие чувства меры. Просто поразительно, что в течение тридцати лет каждому слову и жесту этого ограниченного человека безропотно подчинялись силы, которые, дай им волю, в состоянии были превратить мир в пустыню.
Окажись на месте кайзера м-р Ллойд Джордж – тоже по-своему актёр, хотя и человек дела, – он избавил бы нас от этих бесценных саморазоблачений, рссчитанных на то, чтобы потрафить страстям толпы. Взойдя на эшафот искупительного покаяния, он облёк бы своё унылое изгнание в мрачные одежды предвечной вины и сверхчеловеческой ответственности.
На лоб, с которого была сорвана императорская корона, он возложил бы венец мученика, и потрясённая Смерть жестом всепрощения восстановила бы на его жертвенном кургане династию Гогенцоллернов.
Сей мрачный церемониал не соответствовал характеру свергнутого императора. Настроенный куда более прозаично, он предпочёл жить без особой романтики, но в комфорте и безопасности. Со временем его низложение приобрело налёт респектабельности, а человеческие достоинства впервые в жизни получили полную свободу. Ему дано было увидеть, как клокочущая ненависть победителей постепенно остывала и превращалась в ледяное презрение, которое тоже понемногу улетучивалось и в конце концов растворилось в безразличии.
Он видел, что великий народ, доведённый им до катастрофы, распят на кресте поражения. Он жил в надежде получить миллионные суммы, выплатить которые оказалось для Германии в моральном отношении легче, нежели быть обвинённой в отрицании законного долга. Он пребывал в отменном здравии и душевном равновесии, в то время как его флот, создававшийся когда-то с таким неразумным упрямством, ржавел на дне шотландской бухты; он наслаждался семейным уютом, тогда как его неустрашимые и грозные легионы, перед которыми он до умопомрачения гарцевал в дни мира, были рассеяны и уничтожены, а его верные слуги, офицеры и ветераны прозябали в забвении и бедности. Что говорить, бухгалтерия не из приятных!
.jpg)
Официальная хроника Первой мировой: так работает германская пехота на захваченных бельгийских пашнях. Фото из журнала «Нива», 1914 год
А он всё жил и жил; и Время в конце концов одарило Вильгельма удивительным и даже парадоксальным отмщением его победителям. Он дожил до того дня, когда бо́льшая часть Европы, и в первую очередь его заклятые враги Великобритания и Франция, сочли бы реставрацию Гогенцоллернов, к самой мысли о которой они прежде питали невыразимое отвращение, сравнительно благополучным исходом и признаком уменьшения опасности. А если бы реставрация сопровождалась ещё и конституционными ограничениями, все восприняли бы это как гарантию миролюбия Германии во внешней политике и терпимости во внутренней.
Разумеется, отнюдь не потому, что свет звезды кайзера вдруг сделался ярче и ровнее. Причиной был сгустившийся вокруг мрак. Победившие демократии полагали, что, тесня наследственных суверенов, они расчищают дорогу прогрессу. Но благие намерения, по существу, привели их к вратам ада. Царствующие династии, придерживаясь древних традиций и одновременно стремясь сохраниться в будущем в какой-то степени, берут под защиту свободу и счастье своих народов, чего никогда не будет в условиях диктатуры даже самых одарённых личностей.
Когда на Западном фронте наступил финальный коллапс, кое-кто побуждал кайзера организовать наступление и геройски погибнуть во главе последних сохранивших ему верность офицеров. Он отверг эти вздорные советы, а позднее пояснил нам мотивы своего отказа. Он не хотел приносить в жертву жизни наихрабрейших лишь ради того, чтобы торжественно обставить свой собственный уход. В том, что он был прав, ныне не сомневается никто.
Из книги У. Черчилля
«Великие современники», Лондон, 1953 г.
Перевод А. Скогорева
.jpg)
«Если тебе выпало быть вершиной вулкана, ты, как минимум, должен закурить» (Уинстон Черчилль)
Плакат А. Житомирского
***
1 – Вильгельм II (1859–1941) – германский император в 1888–1918 гг.
Ещё в главе «Времена - народы - мир»:
Во главе великой нации. К вопросу о несоответствии актёра и роли: кайзер Вильгельм II
«Вы можете быть призваны стрелять в ваши собственные семьи...»