Ученик и учитель. Страсти по литературе. Манифест
Это была безмозглая роза. Она не хотела вставать. Она хотела лежать в тазике. Плавать. Лежать и плавать, как лилия в пруду или почти как лягушка. Вот удивительно, роман «Война и мир» такой большой. Почему его читают? Кто его читает? Его читают девочки и мальчики, девочки отдельно: про любовь, мальчики отдельно: про войну.
А все вместе читают учителя. Это эпопея. Великая. Хорошая. Каждый там может найти своё. Это и есть хорошее. Хорошее – это то, что хорошо и для мальчиков, и для девочек, и для бабушек, и для юношей, и каждый там найдёт своё, а тот, кто там ничего не найдёт, в великом, тот даже не девочка и не мальчик, не бабушка и не ученик, тот просто никто, – это не для него.
Зато тот, кто что-нибудь найдёт, он причастится к великому как частица, он и сам станет частичкой великого. Это он прочитал. Это он оценил. Это его способность оценить. Он великий читатель. А писатель так, он просто для великого читателя. Он ему служит, великому. Он просто для него пишет, для великого. Он с ним говорит по ночам, когда не говорит по телефону с приятелями, с дамами, с любовниками, скажем, с предметом страсти, а то нас неправильно поймут.
Писатель, он, собственно, что это такое? Кому это надо? Как говорит Витя, своего рода гений, кому это надо сидеть и писать? Собственно, в чём заключён этот порыв что-то написать. Уж явно не для того, чтобы это прочитали. В этот момент это безразлично. Как времена года зимой, когда думаешь об утре после четырёх часов в понедельник.
А собственно то произведение и великое, которое можно пересказать, рассказать своими словами. Рассказать ученикам. А лучше вообще ничего не писать, а только рассказывать ученикам своими словами. Как ты родился, жил и умер, сколько у тебя было учеников, грехов, кто был твой учитель, чему он тебя научил, чему ты у него научился, чему вы научились друг у друга. Потому что всё это есть таинство ученика и учителя:
учитель ученика учит,
а ученик учится
и записывает,
а учитель говорит,
а ученик пишет,
и учитель говорит,
а ученик пишет,
и у – ученика появляется стиль.
Это не совсем то, что говорит учитель.
Учитель рюмку пропустил, вздохнул, откашлялся – это стиль.
А потом в туалет – это стиль.
Форточку закроет – это стиль.
К телефону подойдёт – это стиль.
А в это время ученик думает.
Он думает о том, что скажет учителю,
пока тот –
в туалете
на кухне
у телефона –
вернулся – это стиль ученика.
И учитель опять заговорил.
Но в это время ученик ушёл –
в туалет
к девушке
к маме
А потом они встречаются. Ученик с учителем. И то, что говорил учитель, ученик усваивает, а то, что говорил ученик – учитель к этому прислушивается. И таким образом они соответствуют друг другу. Но уже плохо разбираются, кто из них кто. Хотя учитель всегда больше, чем кто. А почему?
Вот вопрос, который не даёт покоя. Почему этот усатый, бородатый, некрасивый, в штанах, не на машине – учитель? А почему этот красивый с девушкой, почему ученик? Ну почему он ученик?
или ему нечего спросить?
или ему нечего сказать?
или, может, его никто не спросил о том, что он хотел сказать.
Сам. Вот. Сам.
Сам – это и есть учитель.
Если не сам, то в очках, в усах, даже при девушке, но всё же ученик. Жил-был один друг. Учитель. И жил он далеко-недалеко за городом. Куда ходили электрички. А обратно почему-то на попутке. То есть все, кто к нему ехали, туда ехали хорошо, нормально, а обратно плохо. Туда ходили электрички, а обратно – нет. А почему? А потому, что очень долго, подолгу его слушали, и опаздывали все на электричку, но готовы были ехать автостопом. Он жил в халупе. Он снимал нижний этаж с ванной, телефоном, а верхнего этажа у него и не было, просто в природе не было, а если не было, то он жил в комфорте. С садом, бутербродом.
И вот этот ученик к нему приехал. И он постучал в дверь, а она была незаперта. Он её открыл, она и открылась.
– Кто там? – учитель вышел из своей халупы, из своего зоосада, с белкой под мышкой, он был добрым, – заходите, – сказал учитель.
ученик вошёл: «спасибо»
учитель спросонья потёр глаза,
учитель спит
ученик – спимый
учитель – слушает
ученик слышимый
учитель сам пойдёт в магазин,
а ученика – пошлют.
У ученика есть доска, мел, слова, язык.
Учитель может сказать «да», а потом помолчать и сказать «да нет».
У учителя в комнате обстановка – это беспорядок, трусы, папиросы, может быть, чай, может, водка, а может быть, роза.
Ученик вошёл. Он ведь очень долго шёл. Он устал. Он долго ехал. Он сел. А учитель говорил о Толстом, что так сейчас никто не пишет. Что у Толстого тоже были ученики. И следовательно Толстой тоже был учителем.
Учитель был нехороший, без розы, ученик красивый с цветами, в окне, ему есть что сказать.
Но учитель говорит.
Бегает белка, как в уценённом магазине «Меха», в провинциальном. Встаёт солнце, как на картине художника не то что неплохого, но непокупаемого. В общем, оно не производит впечатления, это солнце. Как новое солнце, как солнце, которого ещё не было никогда. У художника солнце было оформленным. И правильно, что его не покупали, не потому что это непокупаемый художник, а потому что у покупателя был вкус. А у художника не было вкуса. Но покупательная и продажная способность соответствовали. Покупатель его не покупал, потому что солнце было невыразительным. Скорее декоративным. Он так его и писал – для того, чтобы его купили, а его не покупали, из-за того, что он его так писал, чтобы его купили.
Учитель говорил.
Ученик слушал, –
что человек – это скорее растение, что точка отсчёта – это человек и мир, и мир исходил от человека, но человек мало передвигался, то есть он даже не животное, а растение, потому что привязан корнями к одному месту. И все великие завоевания и все великие полководцы – это скорее животные, потому что хотят порвать, сломать эти корни. И всё представление о мире связано с человеком с корнями, потому что если бы он мгновенно передвигался, для него не было бы:
не было утра, ночи,
не было бы зимы,
завтрака,
ритма дня.
Для него есть день и ночь потому, что он сидяче-стояче-лежачее растение, на нём есть бутоны, цветы, колючки, он пахнет, человек, он плохо ходит, он передвигается. И вот что: если животное абсолютно, его наблюдает человек, если растение абсолютно, его наблюдает человек и неживые предметы: столы, стулья, скрепки, сумки, то сам он по себе человек, может сравниться только с самим собой.
Это он похож на них своим подобием,
это он напоминает их, а они его – нет,
это он бедный, потому что их много, их царство,
а он один,
одинок в своём подобии себе, только самому,
это он может описать их,
а они его – нет.
Валерия Нарбикова
Ещё в главе «Жизнь - творчество - искусство»:
Эмоционально до неприличия. Мини-эссе
Ученик и учитель. Страсти по литературе. Манифест