У конца «третьей эпохи» (к практической теории социальной эсхатологии)
.jpg)
Множились слухи о том, что странные вещи стали происходить в мире. Поскольку Гэндальф исчез и уже несколько лет не подавал о себе вестей, Фродо сам старался узнать как можно больше новостей.
Эльфы, которые раньше редко забредали в Шир, теперь шли и шли по вечерам через леса на запад – шли и не возвращались. Они покидали Шир, и его беды уже не тревожили их.
В невиданном числе прибывали гномы. Старинный Восточнозападный тракт протянулся через весь Шир, оканчиваясь у Сумрачных гаваней. Гномы всегда пользовались им, чтобы добраться до своих шахт в Голубых горах.
Дж. Р. Р. Толкиен «Содружество кольца»
II
Природа коварна, но не злонамеренна, говорил А. Эйнштейн, имея в виду то, что Природа не стремится к сознательному искажению реальности. А история? Человек? Не говоря о субъективности оценок и мнений индивида, искажающих реальность, существуют и объективно-субъективные искажения реальности, обусловленные социально-классовой, групповой, расовой, национальной и т. д. принадлежностью.
Нередко исследователь становится пленником идейных установок, взглядов и даже психологии изучаемой им группы. Приведу два примера. В XIII веке монголы познакомились с ламаизмом, но не приняли его. В XVI веке 40% мужского населения ушло в монастыри. Почему? Что случилось? Что изменилось? Ламы объясняли это тем, что в переводе на современный язык звучит как «субъективное дозревание», и многие учёные им поверили. На самом деле изменилось не индивидуальное сознание, а социальная ситуация.
Поскольку в кочевом скотоводстве время производства резко превышает рабочий период и разрыв этот практически не может быть сокращён, кочевник-мужчина имеет много свободного времени (особенно если учесть эластичность межполового разделения труда и слабую вычленённость труда из образа жизни). До тех пор, пока кочевники в военно-организационном отношении были сильнее земледельцев, они реализовывали своё свободное рабочее время (или ничегонеделание как роскошь варвара) в войнах и завоеваниях, в господстве над земледельческими обществами.
Иными словами, в «делании войны» и таком процессе труда, как активное властвование. 40% мужского населения было постоянно в боевой готовности. Когда в XVI–XVII веках кочевники Центральной Азии оказались зажатыми между Российским «молотом» и минской, а затем цинской «наковальней» (России и Китаю они уступали и военно-технологически), перед кочевым обществом встала проблема: куда девать 40% мужского населения, «лишнего» с узкоэкономической, хозяйственной точки зрения. Ламаизм с его недеянием, медитацией (постварварская роскошь) оказался кстати и помог обществу мирно снять социальное напряжение.
Всё это лишний раз свидетельствует в пользу правоты английского философа и социолога Карла Поппера, говорившего: «Понять ту или иную теорию (или, добавлю от себя, любую идейную конструкцию) можно лишь реконструируя те проблемы, в качестве решения которых она была предложена, и те ситуации, которые эти проблемы породили».
В связи с этим ещё один пример: перестройка, а точнее, социальный кризис советского общества, обострившийся на рубеже 1970–1980-х и с середины 80-х годов заявивший о себе в открытой – хотя сначала контролируемой – форме. Социальные позиции участвующих в кризисном общественном действе, в борьбе различно направленных сторон обусловливают (так всегда было и будет) и их видение проблемы.
.jpg)
.jpg)
Автор рисунков: М. Эсхеро
Одни воспринимают ситуацию в целом как борьбу против тоталитаризма и коммунизма за свободу и равенство (хотя, как я полагаю, полностью совместить два эти идеала невозможно). Другие полагают, что отстаивают завоевания социализма (причём далеко не все из этих последних борются только за привилегии, кормушки, корыто). Третьи спасают Россию, Отечество, русский народ.
И пусть такие настроения и движения чаще всего свидетельствуют о том, что распад (упадок) той или иной этнокультурной группы уже миновал точку невозвращения, тем не менее они, эти настроения, нередко вполне искренни. Их носители или выразители при всём своём различии объективно движутся в направлении одного и того же функционального результата, хотя его социальное наполнение, содержание может заметно разниться (и вот за то, каким ему быть, и идёт борьба). Того самого результата (реализуемого либо мирным, либо немирным путём), который большая часть противоборствующих индивидов не видит или не хочет видеть. Речь – о схватке «свободных волков» и «рыжих псов» – «славной охоты», после которой, как говорил старый мудрый удав Каа, «не будет больше ни человечка, ни волчонка, останутся одни голые кости».
Эти все образы-символы, конечно же, условны, однако они вполне способны передать суть процессов, происходящих в обществе.
После того, как с наступлением НТР были исчерпаны возможности экстенсивного национально (имперски) ограниченного антикапитализма, встал вопрос об активном включении советской системы в современную капиталистическую систему (1). Это предполагает не только и не столько частичную (хотя и не полную и, возможно, даже менее чем 50-процентную капитализацию), сколько оптимизацию процесса интеграции новостроевской страны в мировую систему капитализма.
Ясно, что аморфная, разбухшая, неэффективная и коррумпированная двадцатимиллионная масса советских управленцев не в состоянии это сделать. Более того, она – откровенная помеха этому процессу (к тому же и капитализированного общественного пирога на такое количество разинувших рот социальных кукушат не хватит).
Если промышленный доэнтээровский капитализм позволял существование в системе своего отрицания СССР – огромной и размытой господствующей группы, то теперь наличие таковой в России требует её изменения. Она должна стать не статусной, а максимально классовой со специализацией функций и распадом социально-однородной власти (кратократии) на социально-дифференцированные формы (бюрократизированные, капитализированные и возможные промежуточные варианты: не капитальная власть, а властный капитал, или власть как капитал, капи-тал-при-власти).
Ясно, что новая система предполагает сокращение в несколько раз и, следовательно, ухудшение (по крайней мере в краткосрочной, а может и среднесрочной перспективе) жизни не только верхушки общества, но и других слоёв населения. Причём включая тех, кто активно борется против коммунизма, за интеграцию в мировое сообщество, без чего страну в целом ожидает коллапс и провал в кроваво-чёрную дыру.
Не правда ли, интересно знать, кто в этой ситуации, при этих тенденциях окажется наверху?
Все стороны, участвующие в хаотичной с виду борьбе, стремятся представить свою позицию, свои интересы как общесоциальные, как позиции и интересы общества в целом. С одной стороны, это действительно так, ибо сжатие господствующей группы – в интересах общества в целом (другой вопрос: какое по качеству сжатие). С другой стороны, это должно быть так по логике борьбы, конфликтов, революций.
.jpg)
Часть Средиземья. Дж. Р. Р. Толкиен «Властелин колец»
Группы, выступающие в качестве агента социальных сдвигов, как бы на самом деле представляют общество в целом в противовес своему противнику как единственному господствующему классу.
«Происходит это от того, что на начальных стадиях борьбы интерес действительно ещё связан более или менее с общим интересом всех остальных, негосподствующих классов, не успев ещё под давлением отношений, существовавших до тех пор, развиться в особый интерес особого класса» (2), – писал К. Маркс и добавлял, что эта всеобщность интересов поддерживается иллюзией общих интересов (причём сначала эта иллюзия правдива) и самообманом идеологов.
Но вот когда начинает развиваться особый интерес особого класса, когда идеологи и политики из среды революционеров (демократов), сначала наиболее циничные, а за ними и другие начинают освобождаться от иллюзий и самообмана и вступать в политический союз с представителями уходящих (трансформирующихся) социальных групп, вот тут-то и начинается реальная, более зрелая политическая борьба.
Переход к ней мы наблюдаем сейчас, когда уже разрушились шестидесятнические иллюзии и уже формируется (даст Бог, чтобы скорее) политическое самосознание посткоммунистических наёмных работников умственного труда с адекватными средствами противостояния Власти и Капиталу. Именно такой тип сознания (и действия) соответствует реальной социальной борьбе.
Последняя, как верно, хотя и по другому поводу, заметил Иммануил Валлерстайн, разворачивается по-настоящему не со вступлением в сферу политического активизма низших классов, а только тогда, когда упадок старого строя и неизбежность перехода к новому общественному состоянию становятся очевидными для большей части общества, включая прежде всего элитарные группы. Только тогда, когда падает дух охраняющих строй элит и между ними утрачиваются единство, солидарность, начинается междоусобная борьба.
Когда глубокие изменения становятся неизбежными, им подыгрывают все, в том числе господствующие группы, стремящиеся отвлечь внимание общества от направления и результатов реальных изменений и замаскировать настоящие арены борьбы.
Если под этим углом зрения взглянуть на события последних 6-7 лет, то, по-видимому, началом настоящей социальной борьбы следует считать октябрь 1990 года, когда был похоронен план Шаталина – Явлинского (хотя прологом можно считать избрание Горбачёва Президентом в марте 1990 года) и когда господствующая группа начала искать средства разрешения следующей антиномии: 1) коммунизм (кратократию) нельзя реформировать; 2) кратократия неадекватна современному миру.
Осознание этого факта вызвало как борьбу внутри господствующей группы, так и её наступление на общество, достигшее кульминации 19-21 августа 1991 года, когда завершился определённый этап этой борьбы. Но только первый этап настоящей борьбы, в длительный период которой Россия только ещё вступает. От того, как скоро удастся освободиться от социальных искажений реальности, во многом будет зависеть сам ход этой борьбы.
Практика внутриэлитных разборок ведёт к запутыванию ситуации, когда разные господствующие группы вступают в более или менее временные союзы с теми или иными сегментами общества на разной основе – этнокультурной, религиозной, идеологической. Однако упадок того или иного социума (как строя) и социальные искажения реальности тесно связаны с упадком системы идей (идеологии), и здесь мы сталкиваемся с проблемой ещё одного искажения реальности.
Продолжение в следующем номере
***
1 – Упадок коммунизма, отрицавшего капитализм, может оказаться в этом смысле первым ударом колокола по последнему. С этой точки зрения кризисы в СССР и Югославии суть первые разрывы слабых мест мировой капиталистической системы (хотя, разумеется, этим объясняется далеко не всё в данных кризисах).
2 – Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. – Соч., 2-е изд. т. З, с. 47.
Ещё в главе «Прошлое - настоящее - будущее»:
У конца «третьей эпохи» (к практической теории социальной эсхатологии)
Нострадамус XX века (Парадоксальные идеи и прогнозы Жана Гимпела)