Судьба реформаторов в России
КОНСЕРВАТОРЫ И ПРОГРЕССИСТЫ: КТО КОГО
Судьба российских реформаторов нового времени трагична. За попытки переиначить замшелые чиновничьи структуры («сверху» – по образцу наполеоновской Франции) в марте 1812 г. был отправлен в ссылку на Урал государственный секретарь Михайло Сперанский.
Когда почти полвека спустя, 1 марта 1881 года, царь-освободитель Александр II направлялся в Зимний дворец, чтобы подписать первую российскую Конституцию, он был убит бомбометателями из террористов-народовольцев.
Ещё через 30 лет, 1 сентября 1911 года, в партере Киевского оперного театра псевдореволюционером и агентом охранки Дмитрием Богровым тремя выстрелами в упор был смертельно ранен последний великий реформатор дореволюционной России Пётр Столыпин.
Автор фото: Б. Горев
Все эти личные и национальные трагедии можно было бы списать на счёт издержек проклятого прошлого, особенностей режима тюрьмы народов, однако послушаешь нападки на последовательных соратников радикальных реформ в нашей сегодняшней стране и подумаешь: а нет ли во всём этом почти двухвековом противодействии части верхов реформам определённой закономерности, а отнюдь не какого-то злого рока, таинственной иррациональной силы и так далее?
Иначе почему почти в тех же выражениях, в которых граф Бобринский громил реформаторов образца 1860 года, сегодня – 130 лет спустя – громят сторонников демократических перемен в стране титулованные политики, военные и иные ортодоксы коммунистической перспективы? Однако то, что в наше время они публично не досказывают, граф выдавал окружению Александра II открытым текстом: «Неужели вы думаете, что мы вам дадим закончить это дело (отмену крепостного права в стране и в армии. – Авт.)? Да не пройдёт и месяца, как вы все в трубу вылетите, а мы сядем на ваше место.
Вот в этом-то «на ваше место» и заключается вся суть дела. До отмены крепостного права власть самодержавия в стране, где 80 процентов населения составляли крестьяне, опиралась на два «столпа» – помещика-крепостника и крестьянскую общину – мир. Община саморегулировала отношения в крестьянстве, исключая экстремальные ситуации (эпидемии чумы или холеры, стихийные бедствия с последующим массовым голодом, провоцировавшим крестьянские бунты), а в конфликтных ситуациях помещик-барин выступал арбитром. Помните, у поэта Николая Некрасова: «Вот приедет барин, барин нас рассудит».
Многим (и далеко не самым глупым в России людям) искренне казалось, что такое государственное устройство по схеме (помещик – крепостной) – это идеальный способ существования, при котором, вдобавок, крестьянин не собственник земли, а её арендатор, оформляющий своё арендаторство через общину (будущий сталинский колхоз).
Архаическая в своей основе структура российского жизнеуложения, которую Карл Маркс справедливо окрестил азиатским способом производства, уже в конце XVIII века, особенно после Французской революции, стала тормозом – как принято говорить – на пути преобразований.
При Александре I был разработан обширный пакет (как сказали бы сегодня) правовых и политических реформ, и среди них – проект государственного секретаря Сперанского о реформе корпуса чиновников, которые должны были (ибо Александр I планировал в 1818 году отменить в России крепостное право, и действительно отменил его в Прибалтике) заменить помещичье управление административно-государственным.
Однако для этого необходимо было поднять образовательный уровень и компетентность чиновников. Но едва Сперанский добился от царя указа об экзамене на чин (то есть на уровень образования и компетенции), как очень скоро будущие экзаменуемые затеяли против него интригу – обвинили в нарушении государственной секретности (Сперанский, загруженный работой, иногда действительно брал государевы бумаги на дом) и, главное, в утечке секретной информации за рубеж, к Наполеону.
Операция была проведена столь иезуитски, что царю ничего не оставалось, как отправить своего любимца в почётную ссылку – губернатором на Урал. Урок аппаратных игр не прошёл для Сперанского бесследно – возвращённый через десять лет в Петербург, он уже не перечил приказчикам (как он называл государственных чиновников). Покорно составил и печально знаменитое «Уложение о военных поступлениях», и принял участие в суде над декабристами.
При Александре II ситуация для реформы была более благоприятна: консерваторы-крепостники получили страшный удар по военному и политическому престижу империи – они с треском проиграли Крымскую войну. Живя на капитале Отечественной войны 1812 года (как некоторые наши военачальники сегодня – на дивидендах 1945 года), Николай I ослабил свою главную опору – армию, ибо отгородил её от европейского технического прогресса.
Фактически армия не воевала (если не считать русско-турецкой войны 1828–1829 гг.), а исполняла карательные функции – давила повстанцев в Польше (1831.), Венгрии (1849 г.), на Кавказе (движение Шамиля). Союзники в Крыму прибыли на паровых кораблях (а мы затопили в бухте Севастополя свой парусный флот), стреляли из винтовок (а мы – из гладкоствольных пищалей), построили в Крыму для подвоза снарядов к осаждённому Севастополю железную дорогу (а мы таскали ядра на волах). В известном смысле это был первый русский Афганистан. Поэтому сесть на место реформаторов консерваторам не удалось и в трубу вылетели не реформаторы, а граф Бобринский и другие крепостники-помещики.
Победители всегда воспринимают кое-какие черты побеждённых. Б. Шоу
Автор рисунка: А. Бильжо
ЕВРОПЕЙСКАЯ КРЫША НАД АЗИАТСКИМ ДОМОМ
Великие реформы 60–70-х гг. XIX в. (военная – замена 25-летней рекрутчины на пятилетнюю всеобщую воинскую повинность, суд присяжных, муниципалитеты-земства, университетская автономия и др.) в правовом отношении действительно выдвинули Россию на уровень Европы. Однако эта европейская крыша была поставлена над старым азиатским домом: как и при Петре I, так и при Александре II (и при Горбачёве).
В России все реформаторы начинали не с того конца – не с фундамента, а с крыши. Главный просчёт реформаторов 60-х годов прошлого столетия состоял в том, что они оставили основу азиатского способа производства» – общину с её арендой земли, да ещё с дополнительными налогами (за дарование воли) с крестьян. А надо было бы, как сделали французские революционеры в конце XVIII в., распустить общину (колхозы) и дать землю каждому крестьянину в частную собственность (этот просчёт поймёт Столыпин и начнёт через 45 лет после отмены крепостного права разрушать общинный уклад и наделять своих хуторян частной землёй).
Второй крупный просчёт реформаторов (Александра II) состоял в том, что, избавив печать от чрезмерного гнёта цензуры, дав большую свободу университетам, земствам, судам, он не изменил структуру государственного управления. Ни конституции, ни парламента, ни политических партий и при царе-освободителе (как и при вешателе декабристов Николае I) не было.
В высших и низших эшелонах управления разорявшихся помещиков заменили на приказчиков – бюрократов. Последние же давно использовали петровскую Табель о рангах для отстаивания своих корпоративных интересов. Важнейшим из этих интересов был принцип чина (ранга). Будь ты семи пядей во лбу, но без ранга (номенклатуры райкома, обкома, ЦК – по-нынешнему) ни на какую государственную службу притязать не можешь.
С 60-х годов в России складывается парадоксальная ситуация: число университетов и вузов растёт (не говоря уже о гимназиях и реальных училищах), молодёжи облегчается доступ к образованию, а приложить силы на государственном поприще негде – в аппарат не берут, нет чина. А в самом чиновничьем аппарате набор идёт не по компетенции (эти химеры чиновники похерили ещё во времена Сперанского), а по выслуге лет.
Чем дольше отсидел в присутствии, тем зыше класс, да плюс социальные привилегии: с шестого ранга (полковник) дают уже потомственного дворянина (народного артиста, заслуженного работника культуры, науки и так далее), а мелкоте – клеркам – почётного гражданина (наши министерские значки). Всяк имел свой чин: чиновник – ранг, купец – гильдию, священник – иерархическое звание. Попадавшие в пространство между чинами становились разночинцами, породившими такое уникальное явление, как российская интеллигенция.
Известную неприкаянность разночинцы преодолевали по-разному.
Чьих дум они властители? Знают ли нинадреевцев и жириновцев реформаторы?
Она – ВКП(б) исходит,
Его болезнь – вождизма СПИД;
Компризрак этой тёткой водит,
Дядьком – Адольф руководит.
Но им внимают очумело
Те, кто не знали лагерей...
Нет, здесь совсем не просто дело;
Господь! Спаси от упырей.
Куда пойти? Партий нет, парламента нет, газет и журналов ещё мало (да и 80 процентов крестьян неграмотны, зачем им газеты?). Некоторые оседали в земствах, учительствовали, работали врачами, библиотекарями, статистиками. Однако наиболее активное меньшинство не смирилось с участью людей, которым по Табели о рангах заказан путь наверх, тем более, что их образовательный ценз был на два-три порядка выше, чем у царских чиновников (здесь допустима сравнительная параллель применительно к нашему времени: серьёзная интеллигенция – необразованщина – и номенклатурная бюрократия, в массе закончившая заочные ВПШ).
Определённая часть молодёжи выбирала революцию, причём не западного, а русского образца – террористическую. Тем более что и властители дум призывали к тому же – Александр Герцен из Лондона звонил в свой «Колокол»: «К топору зовите Русь!»; «Дело прочно, когда под ним струится кровь...» – заклинал Некрасов.
Так с самого начала была заложена мина под всё здание великих реформ, и утеряна возможность к согласию (по-теперешнему консенсусу) властей и интеллигенции. Финал первого акта российской драмы известен – 20-летняя охота народовольцев за царём-освободителем увенчалась для них успехом. Но всеобщего восстания крестьян по этому случаю почему-то не последовало.
Государственно-бюрократический аппарат Александра III умело пользовался создавшейся ситуацией. Воспользовался он и недоумением основной массы крестьян – за что убили царя- батюшку «нихилисты»? По всей стране, по всем церквам в кружку собрали немалые деньги и выстроили в Петербурге на месте убийства кесаря «Храм на крови».
Впереди самые нелёгкие сеты. Автор фото: Н. Будкевич
Но этим мероприятия по укреплению идеи священности персоны помазанника Божьего в головах подданных не ограничивались. С 1882 г. через Императорское Православное Палестинское общество начали организовывать массовое (и почти бесплатное) паломничество верующих к святым местам, на гору Афон в Греции и Иерусалим в Палестине.
Словом, царская бюрократия взяла реванш. В начале XX века она породила на свет массовое монархическое движение «Союз русского народа», в программе которого, мы знаем, были непременные пункты: еврейские погромы и чёрный террор. Причём громили не только евреев, били интеллигенцию.
В ответ преемники народовольцев – эсеры – ответили красным террором. Было убито немало членов императорской фамилии, крупных сановников, министров, жандармских чинов, исправников и других.
Читаешь хронику судебных процессов и революционного движения России конца XIX – начала XX вв. и диву даёшься: никакой попытки к национальному примирению, согласию. Да и с толерантностью, пожалуй, некий дефицит. Вроде и суд присяжных, и адвокаты, и уже вполне современная печать в наличии, а появилась гимназистка в театре не в форменном, а в вечернем платье, да ещё с декольте – классная дама – донос, исключение и... куда идти? На панель? Или в революцию? Там – товарищество, романтика, помогут уехать в политическую эмиграцию. II Интернационал не даст умереть с голоду – выделит субсидию политэмигрантке из России...
Несдававшееся здравомыслие часто трещало под напором различных охранительных повелений (сегодня мы бы сказали – указов). Удушливость ощущали все. Душно было и персонифицированным инструментам державной политики – чиновникам. Вплоть до 1917 г. их «Устав о службе по определению от правительства» (статья 727) не то что сходки не допускал – запрещал «издавать в свет сочинения, заключающие в себе что-либо, касающееся до внешних и внутренних сношений Российского государства, без дозволения своих начальств».
После неудачных попыток пойти по германскому пути Бисмарка – путём частичных уступок повернуть рабочее движение на стезю реформ – (поп Георгий Гапон, начальник жандармерии Москвы полковник Сергей Зубатов и другие), царские аппаратчики пошли по проторённому пути – репрессий и подсадок провокаторов-агентов почти во все группы антиправительственников, прежде всего – откровенных революционеров. Когда после Февраля 1917 года политэмигранты в Париже получили доступ к секретной картотеке охранки в царском посольстве на улице Гренель, они ужаснулись: ни одна заграничная группа политэмигрантов – эсеров, меньшевиков, большевиков, Бунда, польских и литовских социал-демократов и других – не избежала вмонтирования в свои недра агентов.
Шумный скандал 1909 г. с провокатором Евно Азефом, одним из руководителей боевых групп эсеров, и расстрел в 1918 году по приговору суда Романа Малиновского – руководителя фракции большевиков в Думе, лишь подтверждают эту печальную истину.
Или взять вакханалию террора. И в его организационную ткань охранка умело ввела своих агентов, чтобы под трескотню револьверных выстрелов эсеров убирать неугодных царской сановной номенклатуре политических деятелей – премьера Столыпина, министра Плеве, большевика Баумана, иных из депутатов Государственной Думы – кадетов и других.
Медленно прививались в государстве принципы права – достаточно сильна была реакция их отторжения (не так ли ныне в нашей стране?).
Отсутствие правоправности делало заложниками номенклатурной системы даже царей. Всё решалось в узком кругу ближайшего окружения трона, а когда согласия не было, действовали заговорщицкой удавкой. Так, в 1916 г. убрали Гришку Распутина. Кстати, Элем Климов в фильме «Агония» кое-что переиначил: главным инициатором убийства Распутина были не красавец-князь Феликс Юсупов и не черносотенец, лидер «Союза Михаила Архангела» Владимир Пуришкевич, а член императорской фамилии молодой Великий князь Дмитрий.
Именно заговор части императорской фамилии против Николая II и его жены, угроза объявить самодержца слабоумным, а его жену сослать на Урал, заставили последнего Романова столь быстро отречься в марте 1917 года от престола. Кстати, большинство командующих русско-германскими фронтами Первой мировой войны отказались поддержать царя силой своих войск.
Опыт оказался не страшным. Страшно было отважиться на него. Автор фото: О. Иванов
НОВОЕ – ЭТО ХОРОШО НЕЗАБЫТОЕ СТАРОЕ
Увы, затем всё вернулось на круги своя. Сталин с 1929 года начал вводить (восстанавливать) Табель о рангах с его высшей (но теперь уже партийной) номенклатурой, которая, по образному выражению большевика-интеллигента Леонида Красина (1921 год), стремилась занять место царской челяди.
Малограмотные выдвиженцы типа шолоховского Нагульнова или булгаковского Шарикова заняли освободившиеся места изгнанной дворцовой челяди. Ещё до прихода Сталина к власти другой большевик-интеллигент, «отец» советского конвертируемого рубля наркомфин Григорий Сокольников в 1922 г. писал в частном письме: «Душа партии умерла... Всё превратилось в единую бестолковую канцелярию, в которой всё происходит не для дела, а только для угождения отдельным лицам, от которых зависят дальнейшие пайки, суточные, добавочные и прочая».
Характерно, что многие привилегии при этом были просто списаны из уставов старого русского чиновничества: казённая квартира с дровами, казённая дача, выездной экипаж с кучером и прочее. Различие было лишь в том, что для новых дворян часть пайка шла не в деньгах, а в натуре: ответработники РКП(б) (в 1922 году их вместе с чадами и домочадцами было 75 тыс.; сегодня госкомответработников – миллионы и миллионы) получали месячный доппаёк – 12 кг мяса, 1,2 кг масла, 1,2 кг сахара, 162 штуки папирос, три коробки спичек и так далее (ныне их паёк куда как основательнее).
Видя это возрождение новой советской бюрократии, Ленин тогда же, в 1921–1923 гг., забил тревогу: «наш аппарат из рук вон плох» (ПСС, т. 45, стр. 251), «перенят нами целиком от прежней эпохи» (там же, стр. 346). Но, увы, было уже поздно. Интересно отметить, как один из самых глубоких наблюдателей и аналитиков страны Советов Николай Бердяев комментировал это поздно: «классовое угнетение может принять совершенно новые формы, не похожие на капиталистические, ...новая советская бюрократия, более сильная, чем бюрократия царская, есть новейший привилегированный класс, который может жёстоко эксплуатировать народные массы» (Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. 1937).
Произошёл термидор, но не на базе частной собственности, как во Франции после 18 брюмера Наполеона Бонапарта, а на базе прежней крепостнической огосударствленной собственности образца до 1861 года.
Этот возврат на круги своя хоть и немногие, но заметили. Одни боролись с ним открыто, как это делали троцкисты, за что были выкинуты из партии, сосланы, а затем и уничтожены в подвалах Лубянки или в Гулаге. Другие, как Коллонтай, смирились и ушли со сцены, ибо мечте о братстве, справедливости и человеческом счастье пришёл трагический конец (из частного письма американской коммунистке Анне-Луизе Стронг).
* * *
Нынешнему поколению серьёзных и искренних реформаторов крайне важно извлечь уроки из этой почти 100 лет длившейся российской попытки реформ «сверху». Нужно чётко уяснить, что номенклатурная система страны и в прошлом и в настоящем к самореформе не способна. А те, кто ещё в этом сомневается, пусть вслушаются в слова умеренного либерала фабриканта Александра Гучкова: «Историческая драма российских реформаторов состояла в том, что мы вынуждены были отстаивать монархию против монарха, церковь против церковной иерархии, армию против её вождей, авторитет правительственной власти против носителей этой власти».
Ещё в главе «Гражданин - государство - мир»:
Судьба реформаторов в России
Постскриптум к «Веймарской России» или Встреча с женской логикой