Статья для тех, кто достаточно богат, чтобы подумать о Душе
Из интервью И. Прусс, взятого у К. Касьяновой, автора книги о русском национальном характере.
Говорят, главный тормоз экономических реформ – неготовность к ним народа. Поскольку поменять народ затруднительно, не проще ли придать самим реформам облик и содержание, в которых они стали бы более приемлемыми?
– Рынок – везде рынок. Должна ли культура к нему приспосабливаться, или наоборот? И возможно ли это «наоборот»?
– Необходимо. Иначе люди, носители определённой национальной культуры, будут сопротивляться новому и оно не приживётся.
– Вы считаете, самое серьёзное сопротивление рынку оказывает национальная культура, остальное – более или менее просто решаемые обстоятельства?
– Пожалуй, да. Всё-таки и законы будут новым способом обходить, и политику извращать, если они противоречат главным ценностям культуры. Исключительно важно поэтому понять, где сопротивление новациям (даже в тех тщедушных формах, кои мы имеем сегодня) идёт действительно из глубины национальной культуры, а где оно, слегка прикрытое привычными совкомовскими идеологемами, идёт от плохой организации дела, несовершенства законов и т. п.
– Опросы общественного мнения постоянно обнаруживают довольно большую группу наших сограждан, не приемлющих предпринимательскую деятельность и готовых хоть сей момент отправить всех предпринимателей если не в тюрьму, то «на картошку» или на завод. Простите, если это и есть сопротивление национальной культуры рынку, может, её распад – не такая уж трагедия? Традиционная патриархальная культура во всех странах распадалась, и на её руинах вырастало современное общество.
– Современное общество выросло не на развалинах «традиционной культуры», а на развалинах общества средневекового. Новые социальные формы складывались в каждой стране при активном содействии национальных культур. Импульс к преобразованию и созиданию исходит всегда от ценностей, то есть категорий культуры. Увядающая культура даёт мало импульсов к преобразованию.
Культура распадается не вся сразу, а начиная с внешних поведенческих форм. У нас, например, в течение XX века почти начисто «раскультурились» трудовые процессы (одного эмэнэса спросили по возвращении «с картошки»: «Ну как там было, тяжело?» – на что он ответил: «Да нет. Что там тяжёлого? Но противно: грязно, неудобно, некультурно, – ответил и, подумав, добавил: «Трудовые процессы, по-моему, требуют глубокой эстетизации и ритуализации»). Досуг «усох» до застолий, выпивок и походов в кино.
Утрачена обрядность семейно-родственных отношений. Но ценностное ядро культуры не распадается. Оно внутри нас и сильно защищено нашими эмоциональными реакциями, «нравственными чувствами». Оно живо, пока жив народ. И когда говорят о распаде «традиционной культуры», то имеют в виду распад именно внешних форм поведения. Они-то и бывают «традиционными» и «нетрадиционными», к ценностному ядру это понятие не применимо.
Один мой знакомый несколько лет назад написал статью, в которой доказывал, что если программистам разрешат торговать своими программами, то всё сразу пойдёт хорошо. Идея и её реализация были бы, наверное, полезны для развития программистской деятельности, но общественное мнение встретило их в штыки. А объяснение простое: одна из генеральных ценностей нашей культуры – бескорыстие. Когда я ему всё это сказала, он, как человек умный и рефлексирующий, со всем согласился, но очень обиделся на нашу культуру и сильно её ругал. Такая реакция вполне понятна, но я ему заметила, что ругаться глупо – этим делу не помочь. Если главная ценность – бескорыстие, то ничего с этим не поделаешь и надо с ней жить.
И не следует уповать на то, что рыночные отношения сами по себе будут порождать какие-то новые ценности и автоматически возникнет новая культура. Рыночные хозяйства Америки, Франции, Швеции, Японии не возникли «на руинах», на руинах культуры может возникнуть только полная дезориентация поведения и, следовательно, ещё больший хаос. В этих странах национальная культура осваивала рынок, создавала и моральное оправдание «рыночного поведения» и ограничивала это поведение культурными запретами, придавая ему цивилизованный характер.
.jpg)
По-чёрному «бизнесуешь» – по-чёрному кайфуешь
У нас ценностные доминанты устроены так, что рынок – тот, который существует, например в США, – в них не вмещается. Известный американский социолог Парсонс говорит, что «дозволенность частных интересов» в различных культурах разная: в одних частные интересы допускаются в большей степени, в других – в меньшей. К последнему типу относится и наша культура, которая вынуждена «репрессировать» слишком индивидуалистичный генотип.
А свободный рынок требует признания за человеком права в широких пределах действовать, исходя из своих личных интересов, добиваться своих целей, вступать в конкретную борьбу, стремиться к прибыли. Всё это англосаксонская культура разрешает. Она очень требовательна в других отношениях, например к выполнению обязательств – здесь она не терпит никаких отклонений (а наша, напротив, склонна прощать).
– Иными словами, рынок противопоказан нашей национальной культуре?
– Если для экономического выживания страны необходим рынок, значит, к нему нужно переходить. Вся проблема в том, чтобы рыночное хозяйство органично соединилось с нашей культурой. Для того чтобы рынок не причинял вред культуре, предприниматель должен быть ценностно к ней адаптирован. Универсалии рыночной системы лишь каркас социального здания. Жить-то в этих универсалиях можно по-разному.
В учебниках разных стран описаны подсистемы рынка товаров, рынка труда и рынка капиталов. Правда, в них не вписано, например, то, что в Японии есть система пожизненного найма, существование которой противоречит принципам функционирования рынка труда. Мешает это японцам? Нет, потому что они нашли адекватную функциональную замену. Функция рынка заключается в перемещении рабочей силы туда, где с точки зрения экономики она нужнее.
В Штатах это достигается увольнениями и приёмом на работу в иные фирмы, порой расположенные на другом краю страны. А в Японии при сворачивании какого-то вида производства компания организует для работников другое. Такая корпорация чем-то напоминает амёбу: где-то она убирает свою «ложноножку», а в другом месте выпячивает, направляя туда людей и ресурсы.
С точки зрения экономической теории этот способ перераспределения рабочей силы может быть неэффективен: возникает неполная трудовая загрузка при сохранении полной зарплаты, тратятся средства на переквалификацию. Но зато громадный выигрыш в формировании трудовых мотиваций, лояльности к компании, добросовестности работников. Взвесив все «за» и «против», японцы выбрали свой собственный национальный вариант организации производства. И не прогадали.
Я ни в коей мере не предлагаю копировать японский опыт (равно как американский, шведский или ещё какой-либо). Элементы этих систем можно и нужно заимствовать, но сама система должна быть своя – национальная.
Да, у нас действует норма: человек не должен активно стремиться к получению больших денег как таковых. Но он может это делать ради каких-то иных, более высоких с точки зрения культуры бескорыстных целей.
Он не должен демонстрировать своё значительное превосходство в доходах (сравните реакцию многих на стекающуюся в СНГовские закрома «гуманитарную помощь». – Ред.). Культурный предприниматель во всём руководствуется чувством меры. С другой стороны, он должен проявлять бескорыстие, оказывать помощь людям, находящимся в трудном положении.
Далее. Есть в русском национальном характере черты, которые – при условии «окультуренности» рынка – могут стать сильной стороной нашего предпринимателя: склонность к устойчивым, глубоким связям с людьми, упорство в отстаивании своего дела даже в почти безнадёжных условиях. Но, повторю, только в культурном пространстве, только в деле, которое соотнесено с его основными ценностными ориентациями и ими оправдано.
Мне кажется, что в начале XX века, да и в конце XIX, у нас в стране начали вырабатываться культурные модели предпринимательства. Появились купцы- филантропы, например, Бахрушин, Третьяковы. Они содержали бесплатные дома, бесплатные гостиницы, бесплатные общежития для студентов, строили на свои деньги дома для сирот. Шёл процесс культурной адаптации предпринимателя. Потом он оборвался.
Сегодня среди наиболее активных предпринимателей много людей некультурных или на время как бы вырвавшихся из-под контроля культуры. У себя дома они так не безобразничают, как в «коммерческом пространстве». Много среди них и маргиналов, которые «зависли» между двумя культурами, равно чуждыми им. Во времена, условно называемые застойными, такие маргиналы вроде бы ничем себя не проявляли, но с началом «перестройки» они быстрее других ушли из-под контроля культуры, которая стесняла их, и оказались готовы её разрушать.
Один экобиолог провёл такую аналогию. Если на каком-то участке содрать весь дёрн, весь слой почвы, обжитый растениями, и оставить его в таком виде, то ничего на нём расти не будет, а чуть позже его начнут «заселять» сорняки. Именно сорняки. И когда несколько поколений сорняков удобрят собою почву, заново создадут пригодный слой, только тогда на участок придут и поселятся более требовательные травы.
– И что же теперь делать «культурному элементу», если он не может жить на голой и дикой земле?
– Культурный элемент тоже активизируется, изобретает себе ниши обитания, заново открывает уже известные. Взять, к примеру, монастыри. Народ туда стремится. А там не только молитва, но и весьма интенсивный труд. Разрушенные прежде до основания, сегодня монастыри быстро отстраиваются и процветают: кормят себя, паломников, снабжают продуктами детские сады и больницы – бесплатно, конечно. Вы бы видели, как там трудятся паломники – и тоже бесплатно, только душевной пользы ради.
– Труд задаром... Монастырские правила на диво похожи на...
– ... принципы, на которых пытались построить социалистическое общество? Но, строго говоря, принцип социализма – это всё-таки возмещение по труду (к чему стремятся у нас многие «рыночники»). Коммунистические идеологи использовали просто этнический архетип как очень эффективный и дешёвый. Хотя если они хотели его «приспособить к делу» надолго, то, очевидно, не следовало разрушать тот религиозно-культурный контекст, в котором он только и может существовать. Без контекста он по инерции сохранялся некоторое время, а потом увял. Но не исчез. Как только возродился контекст – архетип восстал и развернулся.
– Но где ж здесь рынок? В монастырь идут те, кто не хочет заниматься предпринимательством.
– Но сам монастырь может быть коллективным предпринимателем, поставлять на рынок часть своей продукции (в отличие от кооперативной – высокого качества). Структура типа монастырей стала бы хорошим противовесом частному предпринимательству.
Наши ценностные системы не мотивируют нас к индивидуальному хозяйствованию, иное дело в коллективе. Как, например, традиционные российские артели, которые в «позднесоветское» время возродились в виде «шабашек», «рабочих отрядов».
– Какие ещё специфические черты русского рыночного хозяйства Вы могли бы назвать?
– Интровертность – «повёрнутость в себя» (всё-то у нас «Майклы Джеймсовичи» и «Роджеры Уильямовичи». – Ред.). Вообще-то хороший рынок требует экстравертности. Но у интроверта своё сильное качество: он стремится иметь глубокие и прочные отношения с окружающими. Пусть связей будет меньше, зато прочнее и надёжнее. Нечто похожее, насколько я могу судить, есть и в Японии.
.jpg)
Рынок – везде рынок. Должна ли культура к нему приспосабливаться или наоборот? И возможно ли это «наоборот»? Автор фото: И. Шафлер
Другое качество – своеобразие роли лидера. Бесспорно, предприниматель должен быть лидером. Но в наших условиях материальное богатство может вредить лидеру, поэтому он должен доказывать общественному мнению, что признаёт и соблюдает основополагающие ценности отечественной культуры, понимать, какие человеческие качества формируются в обществе под воздействием его личностного статуса.
Человек-лидер ощущает себя неуютно, если чувствует, что его действия не соответствуют общепринятой ценностной модели. Это чувство может быть подавлено и годами не проявлять себя, но кончается такое нередко в форме внезапного (для окружающих) самоубийства.
Психиатрам известен такой феномен – самоубийство на вершине карьеры. Внешне у человека всё складывается успешно, но внутри сидит ощущение, что достигнутое далось ему недозволенными средствами (недозволенными не юридически, а культурно!). Если человек начинает ощущать, что «навредил душе своей», то никакая высокая зарплата тут не поможет. В лучшем случае он начнёт пить, в худшем – покончит с собой.
Поэтому рыночная система должна быть построена так, чтобы у человека не возникало внутреннего раздвоения и чувства вины, чтобы не было нравственных барьеров для тех, кто желает в ней работать. Иначе она станет подсистемой, собирающей в себя все асоциальные личности.
Из журнала «Знание – сила»
Ещё в главе «Наука - политика - практика»:
Статья для тех, кто достаточно богат, чтобы подумать о Душе