Собачья площадка. Москва, которую мы потеряли
Хирурги от архитектуры здорово потрудились над обликом Москвы. Тверской сделали пластическую операцию, Кремлю – трепанацию, Кутузовскому – трансплантацию, Сухаревку кастрировали. Появление же Калининского проспекта сравнимо, пожалуй, только с экспериментом профессора Преображенского.
Взмах ножа-проспекта – и район развалился, как два куска пирога; как если бы венгерская столица снова разделилась на Буду и Пешт... Теперь это кажется осмысленным: к северу от проспекта аристократические Поварская и Спиридоньевская, к югу – разночинские переулки. Но ведь когда-то это было единое целое и сердцем ему была – Собачья площадка. (Как улицам полагаются площади, так переулкам полагаются площадки; «Собачка» – своего рода Красная площадь Арбата...)
Тут бывали все, кому Красная площадь полагается по чину. Пушкин вернулся на «Собачку» из ссылки, Ленин же останавливался здесь, в ссылку едучи; два дома – две судьбы: в середине нашего века в доме пушкинского друга Сергея Соболевского была нефтелавка («Становится не по себе, когда вспоминаешь, как, посвистывая, бегали мы на квартиру поэта за керосином и ёжиком для чистки примусов», – грустил арбатец Иммануил Левин), а ленинский дом, естественно, считался памятником истории, и поначалу думали его передвинуть, но побоялись бросить кость ревнителям старины, и впервые был снесён дом, отмеченный ленинской мемориальною доскою!
...Копать бы здесь да копать! Старожилы вот уверяют, что от дома княгини Лобановой-Ростовской (он стоял на углу площадки и нынешней улицы Вахтангова) в Кремль шёл подземный ход; так ли, нет – «Собачка» была связана невидимыми нитями со всей Москвой.
На этом крошечном пятачке умещалось всё: поликлиника «Снегирёвка» и Бытовой музей сороковых годов, Оперная студия и Союз композиторов, фонтан и садик, ампир и неоготика... «Собачка», словно магнит, притягивала противоречия, мирила барство с бедностью, простоту с изысканностью, правое с левым.
.jpg)
Дом Хомяковых (позже – Бытовой музей 40-х годов, потом – Оперная студия Гнесиных) сейчас стоял бы на левой стороне Нового Арбата
Арбатский аристократизм звенел мелочью: «Пришёл в гастроном, бери всего понемногу, по сто, сто пятьдесят, двести граммов; нарежет тебе автомат тоненькими, как папиросная бумага, ломтиками чего душа пожелает: и языковой колбасы, и осетрины горячего или холодного копчения – всего, а если денег останется на двадцать пять граммов сыра, можешь выбирать, какого тебе хочется. И никого это не удивляло». (Простодушные мемуары, вроде процитированной повести Надира Сафиева «Собачья площадка», трогают и умиляют.)
Московская аристократия не чета питерской: в ней крепка любовь к деревне. «В летнее время Собачья площадка особенно поражала своей пустотой. Окна домов наглухо закрывались ставнями либо забеливались мелом. Господа разъезжались по пензенским, тульским и подмосковным своим поместьям, оставляя в городе лишь небольшое количество дворни, по вечерам высыпавшей посидеть за калиткой на лавочке да посудачить, погрызывая на солнце подсолнухи...» Так писал путеводитель начала века, но и через пятьдесят лет июльская истома «Собачки» поражала прохожих: лишь дробный стук старой пишущей машинки Музфонда нарушал умиротворение.
«Хотите видеть теперь воочию, как жили в них (в усадьбах. – Н. М.) поколения наших дедов? Пойдите в дом Хомяковых на Собачьей площадке, где, кажется, ни один стул не тронут с места с 40-х годов. Какой тесный уют, какая очаровательная мелочность! Низкие потолки, диванчики, чубуки, бисерное бабушкино рукоделие и полки с книгами: всё больше немецкие романтики да любомудры», – умилялся в 1926 году философ Григорий Федотов.
.jpg)
За ампирным домиком высятся здания Большой Молчановки (нынче они выходят на проспект, недавно реконструированы)
Имя её, непосвящённых смешившее, долго ещё оставалось жупелом: вона, какая Москва была – площадки Собачьи да броды Коровьи! И даже знаменитый краевед Федосюк петушился: «Молодое поколение москвичей, не помнящее уже никаких Собачьих площадок и Кривоникольских переулков, чувствует себя здесь (на Новом Арбате. – Н. М.) превосходно... Время меняет вкусы!» Правда, во втором издании книги «Москва в кольце Садовых» это заявление было заменено на гневную филиппику. Уже в адрес Калининского.
В том самом доме (где позже был музей, воспетый Федотовым) Маргарита Сабашникова-Волошина познакомилась с Маяковским: о футуристических же тусовках, проходивших тут, писала: «Здесь кипела битва против идеалов прошлого, принятых нами от античности...»
Забавно, что с теми же идеалами в том же доме сражались за век до того славянофилы: здесь, у Хомякова, была их штаб-квартира, здесь они ссорились с западниками; сюда сбирались барышни – поглазеть, «кто из матадоров кого отделает и как отделают его самого» (Герцен) – и внимали речам до двух ночи; здесь же упрямый Константин Аксаков доказывал, что «даже климат расейский лучше ихонного», хлебал морозный воздух, распахнув окно, после чего слёг с грудною жабою.
(Обитающий же нынче на Большой Молчановке суровый наследник славянофилов Вадим Кокинов упрямо считает, что живёт на Собачьей площадке, и мечтает оную восстановить...)
.jpg)
Дом купца Мазурина (в советские годы – Музфонд Союза композиторов) оказался бы на проезжей части
У самого берега Собачки жил Бальмонт («...нищенствовал и голодал в леденевшей Москве, на себе таскал дровишки из разобранного бора, – вспоминал Борис Зайцев, – как и все мы, питался проклятой «пшёнкой» без сахару и масла»); невозмутимый же Тициан Табидзе, в гости к Бальмонту идя, бормотал:
Собачьей площадкой пройду я снова,
Минуя ограду церковки старой,
Замедлит рука у звонка дверного,
Тут – храм, где живут моей юности чары.
На берегу противоположном, в Борисоглебском, обитала Цветаева, делилась с Бальмонтом картошкой и сигаретами; а о «Собачке» (или не о ней?) писала:
Нет голубям зёрен,
Нет лошадям трав,
Ибо была – морем
Площадь, кремнём став...
Ещё один местный житель, Андрей Белый, воспев площадку в «Котике Летаеве», в последнем своём романе «Москва» зашифровал её как «Телячью площадку»; Маяковский же поселил на «Собачьевой площадке» «гадкого мальчишку» Петра Буржуйчикова: понятно, почему в советские времена семантика места стала отрицательной.
А в конце пятидесятых тут проживал «человек с аскетическим лицом, с глазами подвижника, с мягкими и застенчивыми манерами интеллигента» – будущий «Абрам Терц», Андрей Синявский.
«Кто-то играл на гитаре, жена нашего освободителя варила и угощала нас крепчайшим и ароматнейшим кофе, по стенам малюсенькой, но с антресолями квартиры стояли иконы, прялки и книги», – вспоминает мемуарист. – ...Сегодня собираются движение с Нового Арбата убрать под землю, а над оным устроить «Арбатский бульвар». Грустная насмешка! И дело не в том, что «Собачка» невозвратима... Калининский своей урбанистской наглостью и юношеской прытью ещё как-то оправдывает уничтожение престарелых переулков, проект же Михаила Посохина-младшего будет печальной пародией».
Из журнала «Столица»
На развороте фотографии из коллекции
В. Дрибинского
Ещё в главе «Идеи - дела - судьбы»:
Г-н А ± Г-н В = популярная конфликтология
Любимый город может спать спокойно?
Собачья площадка. Москва, которую мы потеряли