Смерть государства или О новой угрозе со стороны России
.jpg)
Андрей Кортунов
Рассуждая о последствиях распада Советского Союза для международной системы, обычно отмечают, что август 91 года поставил точку в летописи последней великой империи, что человечество, наконец, похоронило большевистскую антиутопию, что завершилось глобальное противостояние тоталитаризма и демократии, определившее всю трагическую историю нашего XX столетия.
Мне кажется, что распад СССР высветил ещё одну крайне важную тенденцию мирового развития – кризис государства как формы организации общественной жизни. Можно спорить о том, был Советский Союз классической империей или нет, но то, что он был Государством с большой буквы, несомненно. Едва ли кому другому в истории удалось воплотить в жизнь идею Государства более полно, более последовательно, чем СССР, едва ли где государственные инструменты насилия, государственная бюрократия и идеология Государства достигли большего расцвета.
И что же? Всё рухнуло, всё рассыпалось в прах буквально за несколько дней. Не потребовалось даже насильственного слома государственной машины. Просто Общество отказало Государству в своей поддержке, и государственные структуры рассыпались, раздавленные собственной тяжестью.
Предвижу возражение: дело здесь не в государстве как таковом, а в его недемократическом тоталитарном характере. Сильным может быть лишь демократическое государство. Ой ли? Опыт строительства нынешней российской государственности, во всяком случае, пока этого не подтверждает: любая попытка усиления центральной власти тут же встречает отпор. И не только в Казани, Уфе или Якутске, но и в Нижнем Новгороде, Санкт-Петербурге, да и в самой Москве. Регионализация России идёт нарастающими темпами – ни Верховный Совет, ни Президент не способны противостоять этой тенденции.
Центробежные тенденции усиливаются и в других государствах СНГ. Вряд ли беспристрастный наблюдатель станет утверждать, что сегодня Леонид Кравчук контролирует ситуацию на Украине, а Эдуард Шеварднадзе направляет события в Грузии. И тот и другой по сути дела лишь регистрируют процессы, ни в малой степени не зависящие от политиков в Киеве и Тбилиси.
Вообще бывшие республики Советского Союза лишь с очень большой натяжкой можно назвать государствами, ведь за исключением некоторых атрибутов государственной символики (новые флаги, гимны, посольства и так далее) эти новообразования почти ничем не располагают. У них, как правило, нет собственной финансовой системы, статус находящихся на их территории вооружённых сил в большинстве случаев не определён, об экономической самостоятельности уж и говорить не приходится.
А главное, они не воспринимаются как государства собственным населением: регионы открыто нарушают устанавливаемые в центре законы, граждане отказываются платить налоги, попытки утверждения порядка неизменно саботируются. Волна национализма, поднявшаяся два-три года назад, начинает спадать, и люди всё чаще идентифицируют себя не с государством, а с другими понятиями: профессией, регионом, религией или политическим движением.
Но, может быть, проблема ограничивается территорией бывшего СССР? В конце концов, семьдесят лет строительства социализма у кого угодно могли породить аллергию на всё государственное, дискредитировать само понятие государственности. Но аналогичные процессы, пусть в менее явной форме, идут и в других регионах мира.
.jpg)
Сама садик я садила, Лёву Троцкого любила. Автор рисунка: В. Мочалов
Сколько уже говорили и писали о Соединённых Штатах как о единственной сверхдержаве в мире после холодной войны! Но разве правильно считать сверхдержавой государство, президент которого – как бы популярен он ни был – не способен повысить налоги на бензин даже на пять центов за галлон без риска проиграть на следующих выборах?
О какой сверхдержавности может идти речь, когда правительство богатейшей страны мира не в силах выделить на помощь развивающимся государствам хотя бы половину, нет, даже четверть процента своего национального продукта? Вряд ли случайным стечением обстоятельств объясняется то, что на двух крупнейших форумах прошлого года (на экологическом саммите в Рио-де-Жанейро и на встрече «семёрки» в Мюнхене) по большинству вопросов «единственная сверхдержава» оказалась в изоляции. Даже последний триумф американского государства – победа в Персидском заливе – спустя два года после войны выглядит более чем сомнительным.
Вектор внутриполитического развития Америки направлен не в сторону сверхдержавности и сильного государства. Скорее наоборот, страна движется к своим истокам, к Статьям конфедерации, сформулированным в тот период., когда центральные государственные структуры значительно уступали по своим полномочиям властям отдельных штатов.
А как насчёт Германии? Вот уж, казалось бы, пример сильной государственности и эффективного центрального руководства! Разве объединённая Германия не потенциальная сверхдержава, хотя бы в масштабах Европы? Однако не следует забывать, что связанный с воссоединением страны национальный подъём в германской политической жизни – фактор временный, а стремление немецких земель к самостоятельности – нечто постоянное. Воссоединение в долгосрочном плане лишь ослабит федеральную власть, поскольку оно ещё больше увеличивает мозаичность, многообразие регионов Германии.
Весьма возможно, что Гельмут Коль окажется последним сильным канцлером Германии, что реальная власть выскользнет из рук политиков Бонна и Берлина уже в нынешнем десятилетии. Причём подхватят эту власть не только и не столько европейские бюрократы в Страсбурге и Брюсселе, сколько немецкие политики в Баварии и Саксонии, Тюрингии и Бранденбурге. Во всяком случае, и здесь вектор развития направлен не вперёд к мистическому «четвёртому рейху», а назад, к раздробленной Священной Римской Империи германской нации.
Тезис «От Европы государств – к Европе регионов» в сегодняшнем Европейском сообществе уже не только звонкая фраза. На наших глазах складывается новая мозаика Западной Европы, состоящей не из Великобритании, Италии и Испании, а из Каталонии, Страны басков, Ломбардии, Тосканы, Шотландии и Уэльса. Именно регионы, а не государства, становятся главным мотором европейской интеграции, справедливо усматривая в наднациональных структурах главную гарантию своей экономической и культурной самостоятельности.
Сходные процессы, хотя и с меньшей скоростью, идут в Азии. Складывающееся здесь азиатско-тихоокеанское сообщество – это не привычный нам союз государств, а скорее плавильный котёл новой цивилизации, куда попали отдельные регионы Индонезии, Филиппин, Таиланда, равно как и западное побережье США и Канады.
Даже Китай, который пока выглядит несокрушимым монолитом государственности, претерпевает весьма характерные мутации. За последние три года власти провинций резко укрепились, а центральная власть соответственно ослабела. Такова была плата за хрупкую политическую стабильность в стране после подавления демократического движения.
В Канаде и Индии, в Бразилии и Индонезии – повсюду в мире Государство сдаёт свои позиции, уступая регионализму и транснациональным силам.
.jpg)
А я свой сажать хочу, Борю Ельцина люблю. Автор рисунка: В. Масюков
Собственно говоря, Левиафан Государства был обречён уже давно – развитием современных технологий, мирового потока торговли, инвестиций, возникновением глобальных проблем и тому подобным. Только искусственная атмосфера холодной войны как-то поддерживала жизнь в этом монстре. Советский Союз, доведя до абсолюта свои атрибуты государственности, вынуждал к этому же как союзные, так и враждебные ему страны. Холодная война не только питала военно-промышленные комплексы и спецслужбы всего мира, она поддерживала и государственную бюрократию в целом, стимулировала патриотизм и национализм, вносила чёткую иерархию во всю систему международных отношений.
Поражение Советского Союза в холодной войне – это одновременно и поражение самого принципа государственности, подрыв самих основ Государства. Сегодня Левиафан агонизирует. И чем больше Государство, чем богаче территориями, народами и ресурсами, тем менее оно способно мобилизовать общество, выступить в качестве единственной легитимной власти (малые и средние государства наконец-то берут исторический реванш за века приниженности и подавленности – в силу самих своих размеров и большей однородности они дольше сопротивляются тенденциям распада, чем великие державы).
В этом смысле распад Советского Союза становится детонатором взрыва всей традиционной системы международных отношений. И в этом – новая угроза со стороны России, новый вызов, на который человечество ещё должно найти ответ. Конечно, в долгосрочном плане международная система, основанная на регионах, будет стабильнее и надёжнее государственной системы, ведь дом, сложенный из маленьких кирпичей, как правило, надёжнее здания, выстроенного из крупных блоков. Но от планеты государств до планеты цивилизаций и регионов добраться не так легко, и длительный период нестабильности и потрясений, по всей видимости, неизбежен.
Наши Кассандры, справляющие панихиду по Великой России, могут утешиться: то, что они считают гибелью российской государственности, на деле есть часть куда более широкого глобального процесса. История XXI века будет определяться взаимодействием цивилизаций, взаимопроникновением культур, формированием новых этносов, а не столкновениями Левиафанов-государств. Эти Левиафаны сохранятся в своём первозданном виде разве что в далёких джунглях и пустынях «третьего мира».
Ещё в главе «Гражданин — государство — мир»:
Смерть государства или О новой угрозе со стороны России