Романс о городе на исходе упадка
Город открывает историю одиночества среди людей. Оцепенение перед лицом природы сменяется индивидуальной самостоятельностью человека в толпе. История жизни, воплощённая в камне города, питает удивительной энергией каждого, кто её ищет.
Две исторические столицы, Санкт-Петербург и Москва, представляют собой соответственно два оригинальных городских типа: город, природу покоривший, и город, к природе приспособившийся. Загадочно-бесповоротно расходятся судьбы этих двух городов в наше время (или в наше безвременье).
Петербург сохраняет свой облик, свой образ, словно воля его созидателя навечно составила противовес воле новых – как их назвать? – разрушителей? Судьба Москвы кажется тем более трагичной и несправедливой: она пострадала безвинно за свою безобидность, за то, что когда-то её улицы и переулки разбрелись по холмам и оврагам, ублажая взор путника золотом куполов или зеленью сада.
А Петербург, когда у Москвы отнято многое, всё так же, как и лет триста назад, летит через болота, и на Невском ещё можно встретить тень Гоголя, завернувшегося в свой плащ, прошмыгнувшего в переулок; тень Раскольникова, бредущего вдоль Екатерининской канавки... Холмы Москвы оседают под тяжестью блочных домов, а овраги заваливаются культурным слоем.
Отчего такой жуткий удел Москве?
Может статься, за то, что века назад заносчивая амбиция провозгласила с единого порога церкви и государства о том, что Москва – третий Рим, а четвёртому не бывать? Ведь Рим же становится Римом лишь благодаря последнему аккорду истории – благодаря своему падению; и Москва, таким образом, была обречена?
Или потому, что тленность вообще есть принцип истории и то, что должно расцвести, отцветает неизбежно? Рядом с Успенским собором должен был вырасти Дворец съездов, и только затем, чтобы кто-нибудь спустя много лет смог сказать: это было, а раз было, то, значит, – история...
Нет. Позвольте. Не всё из того, что когда-нибудь было, достойно высокого слога. Это просто с тех пор, как история с лёгкой руки поэта стала «клячей», на неё повадились валить всё подряд. А Москва стала книгой о том, как история из птицы-тройки превратилась в клячу и приобрела репутацию оборотня.
Может, от этой всеобщей униженности души, от благодушия Москва и потеряла свою бдительность, допустив обман и подмену.
Прекраснодушный автор одного из дореволюционных путеводителей печалился как-то между делом, что «вид на церковь Ильи Пророка Обыденного нынче испорчен современными небоскрёбами доходных домов». Вот счастливый радетель московской старины, не доживший до времён настоящей порчи! Он писал о мрачноватом массиве на пространстве от набережной Москвы-реки до Остоженки, где каждый дом – всего в пять-шесть этажей – заключает в себе дебри замечательных проходных дворов-колодцев, где всё дышит поэзией города и тайной – пусть даже печальной тайной одиночества среди людей.
Даже конструктивизм двадцатых годов (не говоря уже о великолепном модерне) вписывается в облик и образ Москвы, так как в нём – в стиле новаторов – свобода безоглядного творчества, свобода, во всех проявлениях своих обозначавшая всегда одно – жизнь. Москва всегда принимала только живое, она была городом, где душа радовалась, где душа жила, весельем и грустью своей одухотворяя каждый камень из выложенных на мостовой, вручную и на века...
Москве же грозит хитрое и опасное. Вот одна из самых страшных фраз современного путеводителя: «Исторический район Замоскворечья ждёт времени расчистки и превращения в историческую зону – музей». Когда я читаю её, мне страшно так же, как во время недолгих и нечастых моих прогулок по теперешнему Арбату.
Душа Москвы, неузнанная и непонятая, променивается тут ежедневно на какую- то европейскую модель, неверно понятую. Меньше всего Москве подойдёт консервирование, музейное заточение, ибо душа её – в неразберихе проулков, в закоулках и подворотнях, в покосившихся особняках и домах, проходя мимо которых, вы всё равно выйдете к церкви.
Если это неверно, то что тогда верно?
Глеб Шульпяков. Из газеты «Спасение»
Самое ценное нынче –
Не юмора ль чувство?
Чтобы проверить, есть ли оно,
Нужно только послушать,
Чем вам в ответ на вопрос
«Как дела?» разразятся.
Автор фото: Р. Хойсер
Ещё в главе «Деревня - город - отечество»:
Природу нельзя отменить, как бы этого ни хотели политики (о прошлом и будущем русского крестьянина)
Романс о городе на исходе упадка