Религия любви
«...Любовь есть радостное приятие и благословение всего живого и сущего, та открытость души, которая широко распахивает свои объятия всякому проявлению бытия как такового, ощущает его божественный смысл».
Этими словами отечественный религиозный философ Семён Людвигович Франк (1877–1950) не только передавал одну из сущностных основ своего мировоззрения, но и в страшное время разгула адских сил на земле стремился внести успокоение в смятённые души людей.
По Франку, «любовь, признавая ценность всего конкретно-сущего, объемлет всю полноту многообразия людей, народов, культур, исповеданий, и в каждом из них – всю полноту конкретного содержания».
Войдите в текст Франка, и вы увидите, что нас, сегодняшних, отученных корявой на язык казённой патетикой от высокого стиля мысли, от высокого Слова (и в обиходе как-то по-глупому стесняющихся их), сказанное философом хоть насколько-то переиначит к лучшему.
Что христианство... есть религия человеческой личности и религия Богочеловечности, имеет своё последнее основание в чём-то более простом и в каком-то смысле ещё более значительном. Если оно усматривает высшую абсолютную ценность и онтологическую обоснованность человека в той исконности, полноте и глубине его существа, которое мы называем личностью, если оно воспринимает человека как святыню, как образ и потенциальный сосуд Бога, то это в известном смысле просто совпадает с тем, что христианская религиозная установка есть установка любви. Ибо любовь не есть просто субъективное чувство, в силу которого то, что мы любим, нравится нам, доставляет нам радость или удовольствие.
Предмет любви часто, напротив, доставляет нам огорчения и страдания; вообще говоря, равнодушный в каком-то смысле счастливее или по крайней мере спокойнее любящего, ибо свободен от забот и волнений. Не случайно греческая философская мудрость признавала высшим благом невозмутимость (атараксию) и бесчувствие (апатию).
В предмете любви многое может нам не нравиться, сознаваться как недостаток – от этого мы не перестаём его любить, и забота о благе любимого связана со многими страданиями и волнениями.
Любовь есть непосредственное восприятие абсолютной ценности любимого; в качестве такового она есть благоговейное отношение к нему, радостное приятие его существа вопреки всем его недостаткам, перемещение на любимое существо центра тяжести личного бытия любящего, сознание потребности и обязанности служить любимому, чего бы это ни стоило нам самим.
Любовь есть счастие служения другому, осмысляющее для нас все страдания и волнения, которые нам причиняет это служение. Так любит мать своего ребёнка, даже сознавая всё дурное в нём. Даже если этот ребёнок стал существом преступным и вызывает во всех других людях справедливое порицание и возмущение, мать не перестаёт ощущать, что его душа в последней глубине и истинном существе есть нечто абсолютно драгоценное, прекрасное, священное.
Все его пороки она сознаёт как болезнь его души, искажающую его подлинное существо, как источник страданий и опасность для него самого. Она знает, что человек, который кажется другим несовершенным, быть может, ничтожным или порочным и отвратительным, в его последней глубине остаётся тем же самым незабвенным, прекрасным существом, которое в своей первой младенческой улыбке раз и навсегда явило ей свою неземную драгоценную сущность.
...Всякая истинная любовь (всё равно, отдаёт ли себе отчёт в этом сам любящий или нет) есть по самому её существу религиозное чувство. И вот именно это чувство христианское сознание признаёт основой религии вообще.
В этом отношении, как и в других, христианская правда, будучи парадоксальной, то есть противоречивой обычным господствующим человеческим понятиям, вместе с тем даёт высшее выражение самой глубокой и интимной потребности человеческого сердца и есть естественная религия. Любовь есть вообще драгоценное благо, счастье и утешение человеческой жизни – более того, единственная подлинная её основа.
.jpg)
А. Рублёв. Благовещенье
Христианство в качестве религии любви, то есть религии, определённой восприятием общего божественного происхождения и божественной ценности всех людей, и потому их сопринадлежности к всеобщему целому, объединённому любовью, – универсально...
Все различия классов, национальностей, рас и культур – сколь бы естественны они ни были в порядке природного или чисто человеческого бытия – становятся несуществующими, только относительными, превозмогаются универсально-объединяющей силой любви, утверждающей единство в Боге всего человеческого рода.
Где человек «облёкся в нового человека, который обновляется в познании по образу создавшего Его» – то есть, где силою любви человек проникает до самого существа личности как образа Божия – там «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного; но все и во всём – Христос» (Кол. 3:10-11).
С этой принципиальной точки зрения такое, например, понятие, как Римско-Католическая (то есть римско-универсальная) Церковь – если оставить в стороне неизбежность умаления абсолютной истины в её человечески-историческом выражении, есть, строго говоря, такая же нелепость, какой была бы какая-нибудь «московская таблица умножения» или «китайская причинная связь».
Ибо в первичном основоположном смысле Церковь Христова есть не что иное, как превосходящее и преодолевающее все земные различия единство людей в Боге, единство, открывающееся любви как благоговейному религиозному восприятию божественного существа человеческого образа как такового...
Нельзя любить человечество, как нельзя любить человека вообще; можно любить только данного, отдельного, индивидуального человека во всей конкретности его образа.
Любящая мать любит каждого своего ребёнка в отдельности, никогда не смешивает одного с другим, не потеряет из виду отличительные особенности каждого; она знает, ценит, любит то, что есть особого, единственного, несравнимого в каждом из её детей. Поэтому универсальная, всеобъемлющая любовь не есть ни любовь к человечеству как к некоему сплошному целому, ни любовь к человеку вообще; она есть любовь ко всем людям во всей конкретности и единичности каждого из них.
Совершенно так же есть глубочайшая противоположность между так называемой любовью к человечеству, отрицающею и отвергающею все различия между национальностями, и той любовной широтой духа, в силу которой человек признаёт, почитает, любит все народы в своеобразии каждого из них, умеет любовью воспринимать гений, дух каждого народа и сознаёт человечество как всеобъемлющую семью, состоящую из разных и своеобразных членов; и так же велико различие, например, между вероисповедным индифферентизмом, который, исходя из мысли, что Бог один для всех, усматривает в различии между исповеданиями только ничтожные, суетные человеческие измышления, и тем истинно любовным восприятием конкретно-индивидуальных типов религиозной мысли и жизни, который, следуя великому завету Христа: «В доме Отца Моего обителей много», в своеобразии каждого из них видит нечто ценное, недостающее другим и их восполняющее...
Так всеобъемлющая любовь... объемлет не только всех, но и всё во всех... Как говорит апостол в своём гимне любви: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит».
Для любви всё злое, дурное в живом существе есть только умаление, искажение его истинной природы, только момент небытия, примешивающийся к бытию и препятствующий его осуществлению. Она отвергает зло и борется против него, как любящий борется с болезнью и упадком сил любимого существа. Напротив, всякая положительная реальность, вся многообразная полнота сущего радостно приемлется любовью, ибо всё истинно сущее как таковое она воспринимает как проявление божественного первоисточника жизни.
.jpg)
А. Рублёв. Троица
Всякое отрицание здесь подчинено утверждению, моральная оценка есть здесь не суд, а диагноз болезни и ведёт не к фанатизму ненависти, а к стремлению излечить, выправить истинное, положительное существо того, что искажено злом, помочь заблудившемуся найти правый путь, соответствующий его собственному назначению и подлинному желанию. Любовь есть нечто иное, чем терпимость, чем признание прав другого, готовность согласиться на его свободу осуществлять его собственные интересы, идти избранным путём.
Такой либерализм в смысле признания субъективных прав другого и подчинения своего собственного поведения правовому порядку, обеспечивающему эти права, есть минимум любовного отношения к людям – либо мёртвый осадок истинной любви, либо лишь потенциальный её зачаток, в котором она пассивно дремлет; уважение к правам других людей может сопровождаться равнодушием и безучастием к ним.
Оно лишь моральное ограничение и самообуздание эгоистической воли, а не непроизвольное, радостное, активное движение воли навстречу жизни и живым существам. Напротив, любовь есть положительная, творческая сила, расцвет души, радостное приятие другого, удовлетворение своего собственного бытия через служение другому, перенесение центра тяжести своего бытия на другого.
Если эта чудесная, возрождающая и просветляющая человеческое существование сила любви обычно, в порядке естественного бытия, направлена на кого-нибудь одного или на немногие личности близких, родных, друзей, любимых – существ, которые мы ощущаем нам духовно родными или общение с которыми нам даёт радость, – то христианское сознание открывает нам, что таково же должно быть наше отношение ко всем людям независимо от их субъективной близости или чуждости нам, от их достоинств и недостатков...
Любовь как общая установка человеческой души, есть нечто впервые открытое христианским сознанием... И наше отношение к ближнему, ко всякому человеческому совпадает с нашим отношением к Богу; то и другое есть единый, великий, просветлённый акт преклонения перед Святыней, благоговейного видения исконной красоты, исконного Величия и Блага как первоосновы и сущности всяческой жизни. Любовь и вера здесь совпадают между собой.
И поэтому, «если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание, и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто». Любовь – радостное и благоговейное видение божественности всего сущего, непроизвольный душевный порыв служения, удовлетворения тоски души по истинному бытию через отдачу себя другим – эта любовь есть сама сердцевина веры.
Созерцать Бога – значит созерцать любовь, а созерцать любовь – значит иметь её, гореть ею. В этом существенное отличие христианского Богопознания от всякого философски-умозрительного, отличие, которое есть не противоположность, а лишь завершение, восполнение, подлинное осуществление того, к чему стремится умозрительная мистика. Поэтому живая любовь к человеку – ко всякому человеку – есть мерило реального осуществления стремления души к Богу.
.jpg)
А. Рублёв. Архангел Михаил
«Кто говорит, что он в свете, а ненавидит брата своего, тот ещё во тьме. Кто говорит: я люблю Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит?» Этот смысл христианской веры как религии любви в конечном счёте означает просто, что христианство до конца и всерьёз принимает Бога как первоисточник и первооснову всего сущего, подлинно ощущает Его вездесущее, присутствие Творца в творении, реальность Творца как силы, объединяющей и пронизывающей всё творение.
И прежде всего и в особенности христианство видит Бога в человеке, ощущает, что корень и существо личности находится в Боге и есть проявление несказанно-драгоценного Божиего существа. Христианство, будучи теизмом, есть одновременно пантеизм; будучи поклонением Богу, есть одновременно религия Богочеловека и Богочеловечности; именно поэтому оно есть религия любви; именно поэтому оно открывает в столь простом, естественном, прирождённом и необходимом человеку чувстве, как любовь, в радости и блаженстве любви – великое универсальное начало, первый, самый существенный и определяющий признак Бога...
Сколь бы тяжка, мрачна и трагична ни была фактическая судьба человечества, человек отныне знает, что истинная цель его жизни есть любовь, мечта об этой цели не перестаёт тайно волновать его сердце; она иногда заслоняется, вытесняется в глубь подсознательного слоя души другими, ложными, призрачными и гибельными идеалами, но никогда уже не может быть искоренена из человеческого сердца.
И человек часто также попадает на ложные пути в своём стремлении установить царство любви; основное заблуждение состоит здесь в попытке осуществить господство любви через принудительный порядок, через посредство закона; но закон может достигнуть только справедливости, а не любви; любовь – выражение и действие Бога в человеческой душе, – будучи благодатной силой, по самой своей природе свободна...
Душа в своей последней глубине знает, что Бог есть любовь, что любовь есть сила Божия, оздоровляющая, совершенствующая, благодатствующая человеческую жизнь. Раз душа это узнала, никакое глумление слепцов, безумцев и преступников, никакая холодная жизненная мудрость, никакие приманки ложных идеалов – идолов – не могут поколебать её, истребить в ней это знание спасительной истины.
Из книги «С нами Бог. Три размышления».
Париж, 1964 г.
Ещё в главе «Мышление - вера - нравственность»:
Устои русской мысли (Основные особенности русской философии)
Подвижница (в Великой княгине Елизавете Фёдоровне)
Религия любви