Развал России – это политический блеф
Эту статью можно было бы назвать точно так же, как и предыдущую семейно-проблемную, «Не стоит Дом свой убивать», ведь речь в ней идёт об общем для многих и многих людей Доме – России. И очень хорошо, что её автор Альгис ПРАЗАУСКАС на фоне нынешних этнопророчеств (преимущественно безрадостных) считает, что развал Рoccuu – это политический блеф.
.jpg)
Иллюзия распада. Художник К. Херринг. «100 метров стены»
Расцвет сближений или когнитивный диссонанс?
У РОССИЙСКИХ верхов никогда не было вразумительной национальной политики, и не приходится удивляться, что в национальном вопросе они неизменно проявляли поразительную беспомощность и непоследовательность. В романовской России, которую одинаково несправедливо одни называют тюрьмой народов, а другие – царством национальной идиллии, национальная политика в разных регионах в разное время варьировалась в очень широких пределах. В большинстве этнорегионов – преимущественно восточных, а также в Польше, Финляндии – проводилась политика невмешательства в национальную жизнь вполне в духе цивилизованного европейского либерализма.
В других, особенно на Украине, в Литве, до первой русской революции осуществлялась русификация в худших традициях восточного деспотизма. Итог этой противоречивой политики известен: сложившийся к началу нынешнего века национализм многих нерусских народов приобрёл чётко выраженную антирусскую направленность, и при первой же возможности, предоставленной смутой 1917 года, инонациональные окраины отложились.
Большевикам пришлось вновь повторить путь прежних собирателей земель русских и нерусских, и они почти справились с этой задачей: лишь поляки и позже финны не поддались собиранию, за что и были наказаны «отцом народов». Воссоздав в общих очертаниях прежнюю империю, коммунисты подошли к решению национального вопроса с позиций марксистской диалектики, что на практике всегда означало попытку совместить диаметрально противоположные явления и процессы. В предельно сжатом виде суть национальной политики была выражена в формуле «расцвет и сближение наций».
О расцвете наций можно говорить лишь в том случае, если развиваются все формы национальной жизни, в особенности профессиональная национальная культура, стимулируется рост национального самосознания, патриотизма (а в сущности национализма, поскольку последние два понятия ни по каким критериям невозможно разграничить). Сближение наций означает нечто прямо противоположное: стирание национальных различий, вытеснение национального самосознания гражданской – политической, в нашем случае – советской, идентичностью, а в перспективе – слияние наций и образование единого народа.
В бывшем Советском Союзе во имя расцвета наций поддерживалась и даже искусственно создавалась та или иная форма национальной псевдогосударственности; в том числе народам, в прошлом не имевшим своих государств, предоставлялось право на стандартный набор учреждений культуры, разрабатывались алфавиты для бесписьменных языков, тратились большие средства на подготовку и содержание национальных кадров. И одновременно – с целью сближения наций – осуществлялась политика нивелировки, искоренения сущностных национальных особенностей, за национальной культурой признавалось право только на форму, но не на содержание, искажалась история народов, прививалось чувство национальной неполноценности, всячески насаждался русский язык.
Эта внутренне противоречивая политика порождала среди нерусских народов, притом не только у интеллектуальных элит, но и среди основной массы населения, явление, известное в социальной психологии под названием когнитивного диссонанса, или проблемы совмещения взаимоисключающих установок, взглядов или мнений. Преодолеть эту психологически дискомфортную ситуацию путём осознания себя частицей советского народа могли относительно немногие, поскольку это означало смириться с сомнительной ролью младшего брата.
Большинство же склонялось к простейшим, нередко даже к примитивным формам национализма с присущими им фобиями, отрицательными стереотипами и предрассудками. Этим объясняется феноменальный всплеск национализма в условиях политической либерализации и, как его следствие, – распад Союза, ускоренный политическим самоубийством союзной власти в августе 1991 года.
Национальному вопросу – скромное место
Россия унаследовала от Союза целый клубок запутанных национальных проблем. Но в целом ситуация принципиально иная: впервые за последние два века исчезло ставшее непосильным имперское бремя, вновь после большевистского эксперимента по созданию советского народа появилась возможность для развития России как обычного национального государства и сложились предпосылки к тому, чтобы национальный вопрос занял наконец подобающее ему скромное место на периферии политической жизни страны. Объективно для этого имеются все условия.
В общей сложности в сегодняшней России имеется 27 млн нерусских. На первый взгляд эта цифра выглядит внушительной, во всяком случае, вполне достаточной для возникновения хронических национальных проблем. Но она составляет всего 18,5% от общей численности населения, и по этому показателю Россия сближается с такими странами, как Франция, Великобритания или Испания, обычно не относимыми к числу многонациональных.
Далее, с этнополитической точки зрения из 27 млн следует вычесть около 9 млн человек, представляющих собой диаспоры зарубежных народов (4,3 млн украинцев, 1,2 млн белорусов, 636 тыс. казахов, 532 тыс. армян и так далее), и ещё почти столько же представителей внутрироссийских диаспор, или лиц, проживающих за пределами своих республик и автономных округов, так как интересы подобных дисперсно расселённых национальных групп ограничиваются, за редкими исключениями, сферой культуры.
Остальные 10 млн человек – это представители титульных народов, проживающие в своих республиках и автономных округах. Именно с этой частью российских граждан, составляющей 7% населения, связаны наиболее сложные и трудно разрешимые национальные проблемы России. Хотя в республиках и автономных округах проживает всего 26 млн человек, в том числе 12 млн русских, парад суверенитетов, повышение статуса бывших автономных республик, Федеративный договор – всё это делалось во имя 10 млн нерусского коренного населения. В итоге изменились основополагающие принципы российского федерализма, а национальный вопрос стал одной из главных осей политической жизни России.
Унитарное российское государство было преобразовано в федерацию решением центральной власти – Всероссийского съезда Советов, принявшего в 1918 г. Конституцию РСФСР. Согласно Основному Закону Советы областей, отличающиеся особым бытом и национальным составом, получили право объединяться в автономные областные союзы, входящие на началах федерации в состав РСФСР. Повышение статуса автономных областных союзов до уровня автономных республик со своими конституциями и Верховными Советами имело лишь символическое значение, и Россия по основным критериям сохранила характер недоговорной, созданной решением центральной власти федерации.
Введённое в 1918 г. национально-государственное устройство России никак нельзя признать удачным. Обеспечить более благоприятные условия для национальных меньшинств, составлявших незначительную часть населения России, вполне можно было и в рамках унитарного устройства, представив этнорегионам законодательно-административную автономию. Такие случаи нередки в мировой практике (Испания, Италия, Китай и другие).
Если уж было принято решение в пользу федеративного устройства, то нельзя было отказать в праве на самоуправление и исконно российским регионам, тем более что различия между ними нередко более глубоки, чем, например, между некоторыми республиками Северного Кавказа или поволжско-уральского региона. Для исконно русских областей Россия оставалась унитарным государством, и РСФСР в лучшем случае можно квалифицировать как квазифедерацию.
Наконец, настоящим конституционным абсурдом выглядела система представительства автономных образований на высшем уровне законодательной власти: как субъекты федерации они не были представлены в Верховном Совете РСФСР, но почему-то посылали своих депутатов в Совет национальностей СССР, где они заседали вместе с представителями суверенных союзных республик.
Апокалипсис отменяется
Все эти изъяны национально-государственного устройства России в полной мере проявились в последние годы, когда автономные образования в одностороннем порядке начали повышать свой статус и провозглашать суверенитет. Итогом этого процесса стал Федеративный договор, с подписанием которого Россия превратилась в договорную федерацию наподобие Швейцарии, США, Австралии, Малайзии. Подобная метаморфоза по своим политическим и государственно-правовым последствиям не менее существенна, чем возникновение федерации на месте унитарного государства.
С появлением Федеративного договора республики, ранее обладавшие административно-законодательной автономией, рамки которой определялись исключительно Центром, получили государственно-политическую автономию и возможность серьёзно участвовать в процессе распределения полномочий между Центром и субъектами федерации. Объём властных полномочий и баланс сил существенно изменились в пользу субъектов федерации, в число которых наконец вошли и исконно русские области.
Долгосрочные последствия этих изменений пока трудно прогнозировать. Процесс децентрализации управления, стирание граней, разделяющих нации-государства, и компактно расселённые национальные меньшинства в целом характерен для современного мира. Трансформация России в нынешнем веке из унитарного государства через централизованную квазифедерацию в договорную федерацию имеет определённое сходство с этнополитическим развитием Бельгии, Испании, Канады. Но ещё больше параллелей с теми процессами, которые привели к распаду СССР, Югославии, Чехословакии. И россияне, давно приученные ожидать худшего, похоже, начинают настраиваться на грядущий распад страны.
В аморфно-неустойчивой политической системе всякое случается, но реальной основы апокалипсические ожидания не имеют.
Республики-анклавы поволжско-уральского региона могут сколько угодно декларировать независимость и подписывать (либо не подписывать) двусторонние соглашения с РФ, но при сохранении нынешних границ они не могут стать самостоятельными субъектами международных отношений по той простой причине, что без согласия России (в лице президента, авиадиспетчера, стрелочника, испектора ГАИ) никто и ничто не может пересечь их границы. А без возможности самостоятельных внешних сношений – главного признака государственной независимости любой суверенитет не выходит за рамки самоуправления или автономии.
В пограничных Карелии, Якутии, Бурятии большинство населения составляют русские, которые едва ли поддержат сепаратистские устремления некоторых местных лидеров. Если же произойдёт отделение Тувы или части Северного Кавказа, это будет не более чем незначительная коррекция границ России.
Угроза развала России – это азбучный образец политического блефа. Однако, несмотря на свою очевидность, он неизменно срабатывает. Один из примеров этому – президентский проект Конституции, по которому депутаты от республик и автономных округов должны составить не менее 50% в верхней палате парламента и тем самым эти представители небольшой части избирателей фактически наделяются правом вето по всем вопросам, отнесённым к исключительной или совместной (с Государственной думой) компетенции Совета Федерации.
Демократическая система должна, безусловно, обеспечить защиту прав и интересов меньшинств, но диктат последних, навязывание их воли большинству никакого отношения к демократии не имеет.
За короткий срок российское общество преодолело синдром враждебного окружения, постепенно избавляется от других недугов, порождённых тоталитарным режимом и коммунистической мифологией. Но синдром национального вопроса в изменённом виде по-прежнему сохраняется. Он не только тормозит дальнейшую демократизацию политической системы, но и препятствует поиску оптимального баланса этно-региональных и общероссийских интересов, гражданских и национальных прав всех россиян.
Из «Независимой газеты»
Ещё в главе «Семья - нация - страна»:
Развал России – это политический блеф
Две модели возможного развития: какая из двух вод сработает – мёртвая или живая?