Примирение
Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас. Евангелие от Матфея. 5; 44
.jpg)
Автор
материала:
Владлен
Сироткин
Смерть «Красных» и «белых» – цвета одного
Не только мы пережили гражданскую войну, когда по одну сторону баррикад провозглашалось: «это есть наш последний!..», по другую – «за веру, царя и Отечество!» Лет 300 назад междоусобицу испытали жители Британских островов, спустя 100 лет – французы, в прошлом веке – североамериканцы, а потом и другие народы. Но, вдоволь пролив кровушки, противные стороны давным-давно примирились, оставив прошлое историкам, писателям и поэтам.
В 1989 году на приёме в честь двухсотлетия Великой французской революции с бокалом шампанского в руках мирно беседовали потомки Жана-Поля Марата и Шарлотты Корде, дальние родственники заседавших в революционном Конвенте и тех, кто по их указу шёл на гильотину.
А 100 лет назад на Монмартрском холме, в Париже, был воздвигнут белокаменный собор в память погибших коммунаров и версальцев. Его строительству предшествовала полная амнистия в 1879 году всех сосланных на каторгу коммунаров – их вернули на родину и восстановили в гражданских правах.
Поборники «классового» подхода в его «левом» и «правом» вариантах могут меня упрекнуть: то было давно, а у нас иное: пороховой дым взрывов и выстрелов гражданской войны ещё не рассеялся.
Извольте, вот ещё примеры уже из не столь отдалённого времени. Через два года после окончания гражданской войны в Испании, в 1941 году, генералиссимус Франко приказал построить недалеко от Мадрида (в начале – руками пленных республиканцев) мемориал в «Долине павших». В этом пантеоне находится усыпальница тех, кто погиб в братоубийственной войне, прах и республиканцев, и франкистов. Здесь же и могила самого Франко, которую он приказал соорудить для себя ещё за 34 года до смерти. А над всем мемориалом возвышается гигантский католический крест, видный издалека.
В позапрошлом году уравнены в правах и уцелевшие участники гражданской войны в Греции (1946-1949 гг.). В том же году в Венгрии были признаны не врагами, а гражданами одного Отечества те, кто стоял по разные стороны баррикад в 1919 и в 1956 годах. В Варшаве на одном кладбище покоятся солдаты и офицеры Армии Крайовой и Армии Людовой.
А где же наше кладбище посмертного примирения? У нас как будто по-прежнему продолжается «красно-белая» война. Откуда же такая «классовая» непримиримость в государстве, ещё совсем недавно называемом «общенародным»?
Или всё, или ничего
Думается, такое взаимоожесточение берёт начало не от Октябрьской революции и гражданской войны. Оно представляет собой феномен более глубокого исторического «залегания». В своих рассуждениях оттолкнёмся от того, что ещё со времён Петра I в Российской империи стали складываться две политические культуры. Первая, традиционная, питалась истоками общинного самоуправления, сущность которого во многом состояла в том, что русский крестьянин до столыпинской аграрной реформы в массе своей был арендатором, а не собственником земли. Каждые три-четыре года его арендный участок менялся – лучший на худший. Такого рода акцию осуществлял сход общины, с тем, чтобы все жили одинаково. Нужно ли специально пояснять, откуда «есть пошли» дошедшие до нашего времени принципы уравнительности, ненависть к кооператорам, «кулакам» и так далее. Община была основой стабильности старого режима, точно так же, как оплотом власти сегодняшней правящей номенклатуры в деревне остаётся колхозно-совхозный строй.
Теперь о второй «городской» политической культуре. Её приверженцы, исходя из частной собственности на землю и парламентских форм государственного управления, предсказывали России движение по западному капиталистическому пути развития.
В России человек был приписан к определённому сословию. При этом всякий имел свой «чин»: купец – гильдию, чиновник – ранг и так далее. Попадавшие в «зазор» жёсткой сословной структуры становились «разночинцами», которые и дали такое уникальное явление, как русская интеллигенция. Чаще всего разночинцы – это дети духовенства, отвергшие стезю своих отцов. Пополнялась интеллигенция и выходцами из мелкопоместного дворянства (Виссарион Белинский), и из детей мещан (Максим Горький), и даже из крепостных (Тарас Шевченко). Общим для такой интеллигенции было одно – отсутствие чина. А без чина даже образованному и талантливому интеллигенту «в государственную службу» путь был закрыт. В XVIII веке имена «разночинца» Вольтера (сына нотариуса без чина) и Руссо (сына часовщика-мещанина) гремели на всю Европу, но в России отечественные Вольтеры и Руссо не могли даже приблизиться к служению Отечеству.
Именно сословная структура российского общества породила такое неведомое на Западе явление, как «лишние люди». Диссидентство наших времён – это не продукт Октября. Оно существовало в России достаточно давно.
Царская бюрократия, вместо общегосударственного служения быстро организовавшаяся в своё особое «сословие чиновников», малограмотное и коррумпированное внизу (гоголевские городничие и судьи ляпкины-тяпкины), сановное и недоступное вверху (толстовский Каренин и чеховский «толстый»), сыграли зловещую роль в консервации сословной структуры и разрыва двух политических культур одного народа.
Ревниво охраняя свои социальные привилегии (казённую квартиру, право на «казённый выезд с кучером», всяческие «столовые», «прогонные», «добавочные» и так далее), чиновничество вплоть до февраля 1917 г. не допускало в свою среду толковых интеллигентов-разночинцев, толкая их в оппозицию властям – либеральную или революционную.
Хрестоматийным стало высказывание философа Василия Розанова: в любом цивилизованном государстве на Западе Николай Чернышевский стал бы министром, у нас же этого живого, честолюбивого ума человека предали гражданской казни и сослали в Сибирь.
Противостояние сановного чиновничества образованной разночинной интеллигенции к началу нашего века привело к такому взаимоожесточению, что ни те ни другие и мысли не допускали о национальном согласии во имя блага Отечества, даже в периоды глубоких социальных кризисов. Александр II уже вёз в кармане проект первой русской конституции, когда был буквально на куски разорван бомбой народовольцев-террористов (март 1881 г.). Как писал в 1907 году другой русский философ князь Евгений Трубецкой, вся российская либеральная и радикальная интеллигенция исповедовала в отношении властей предержащих один общий принцип бескомпромиссной борьбы с режимом – «или всё, или ничего», имея в виду результаты этой борьбы.
Каждая из сторон стала готовиться ко всё более ожесточённому противоборству, вербуя «массы» на свою сторону: царская бюрократия через Союз черносотенцев – люмпенизированных представителей чуть ли не всех сословий; либералы через земства – интеллигенцию, студенчество. Как показали гигантские своей трагичностью события 1917-1920 гг., ни те ни другие не знали «своего народа».
Издержки народопоклонничества
На опасность «народопоклонничества» и угрозу взрыва глубинных низменных инстинктов толпы, крушащей на своём пути всё «разумное, доброе, вечное», одними из первых обратили внимание в 1909 г. авторы сборника статей о русской интеллигенции «Вехи» – в большинстве своём бывшие социал-демократы и «легальные марксисты» (Николай Бердяев, Сергей Булгаков, Пётр Струве, Сергей Франк и другие).
В своём прогнозе взаимоотношений интеллигенции и народа Бердяев и другие авторы «Вех», безусловно, оказались провидцами: разрушение в 1917-1920 годах перегородки между двуедиными российскими политическими культурами привело не к царству разума, а к анархии и разгулу невиданного насилия в стране.
В сентябре 1917 – марте 1918 года крестьяне, захватив помещичьи земли, разгромили почти все дворянские усадьбы в Центральной России, уничтожив многие накопления дворянской культуры (здания, картины, скульптуры, книги и многое другое).
Откуда такая ненависть к культуре Герцена, Некрасова, Тургенева, Толстого? Ведь даже Шахматово, имение Блока, поэта революции, спалили дотла, а белый беккеровский рояль перед этим с криком и улюлюканьем хряснули оземь, вышвырнув из окна мезонина.
.jpg)
Франция. Париж. Русское кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Памятник погибшим казакам. Они были из рода людского и только уж потом служивыми
Монархист Шульгин в своих мемуарах писал: «Зверь вышел из клетки, но, увы, этот зверь был Его Величество русский народ».
Левый меньшевик Далин, высланный в 1922 году наряду с Бердяевым за границу, вспоминал в эмиграции, в США, события первого послеоктябрьского года: «Во многих местах долгое время не было реальной местной власти; откуда-то появлялись новые люди, многие из них с подозрительным прошлым; часто во главе «красных отрядов» пулемёты решали всё; были случаи, когда умалишённые делались начальством. Расстрелы – редко по суду, большей частью по воле местного начальства – приобрели зловещие размеры».
Первой ставили «к стенке» прежде всего, увы, интеллигенцию, чаще всего земскую (учителей, врачей, агрономов), то есть ту самую, что с «великой реформы» 1861 года ближе всего стояла к народу. «Классовый» подход провозглашали не только толпа, настроенная против «шибко умных», не только ЧК, но и контрразведка Деникина, Лёва Задов из рати батьки Махно, есаулы атамана Дутова и другие.
Отсутствие в политических традициях российской общественной жизни того самого консенсуса, о котором сегодня так много разговоров, и привело к такому ожесточению в гражданской войне, однако вовсе не начавшей, а лишь продолжившей прежнюю «войну» перьев и бомб между российской интеллигенцией и царской бюрократией в борьбе за власть и влияние на народ и на царя.
Гражданская война показала следующее: вооружённое столкновение представителей двух политических культур, несмотря на обоюдное апеллирование к «народу», несло уничтожение прежде всего интеллектуального общекультурного генофонда страны.
Лучшие представители отечественной интеллигенции, увидев воочию, чем в гражданскую войну обернулся призыв «К топору зовите Русь!», ещё в годы нэпа пытались добиться национального примирения. В первых рядах борцов за национальное согласие находился учёный с мировым именем Владимир Вернадский. Ещё в 1924 году в набросках писем «К русской и украинской молодёжи» он отмечал надрывно и верно: «...Глубокая связь с идеалами русской истории – вольница, разинщина, пугачёвщина, гайдамачина. Отсутствие уважения к человеческой личности – идея неравенства, диктатуры одних над другими.
Подавление человеческой личности для блага избранных. Жестокость и безразличие. Непризнание свободы веры, свободы мысли, свободы исканий.
Борьба с религией и в то же время все формы разврата: цель оправдывает средства – макиавеллизм в политике.
Нет ничего сильнее идеи. Идеи социализма и коммунизма сохранили форму – потеряли всякое содержание.
Стоит ли жить для жизни сытых скотов?»
«Долина павших» у нас?
В 1928-1933 гг. Сталин и его многочисленная «красная» бюрократическая прислуга повторили опыт царского чиновничества по натравливанию отсталой части рабочих и мелких служащих на частично уцелевшую к тому времени беспартийную дореволюционную интеллигенцию («спецов»), умом, талантом и знанием которых осуществлялась Новая экономическая политика – нэп.
Посмотрите сегодня кадры кинохроники (первый звуковой фильм в СССР – «Процесс Промпартии», запущенный в 1930 г. в массовый прокат). Ну чем не организация погромов 1905-1907 гг., игра на традиционном недоверии крепостного к барину? Люди идут и идут нескончаемыми колоннами по ночным городам с факелами и транспарантами: «Смерть агентам Пуанкаре!» (кто он такой и где живёт, многие из них или не знали вовсе, или смутно себе представляли), «Смерть вредителям» и т. п.
Это «двойное раскулачивание» внизу (геноцид против крестьян) и вверху (травля и ликвидация «спецов», академиков, бывших царских офицеров на службе в РККА, бывших меньшевиков и эсеров в Госплане, Наркомземе, ВСНХ) – ликвидировало нэп, а вместе с тем и тот непрочный ленинский «гражданский мир» между новой правящей бюрократией и дореволюционной интеллигенцией, отстаивавшей насколько это было возможно право инакомыслия, поставившей на консенсус «красных» и «белых» во имя блага народа и Отечества.
Поход на «спецов», старорежимную интеллигенцию принял характер крайне страшный.
Идеалист (правда, отнюдь не во всём) Николай Бухарин и почти вся партийная верхушка приветствовали «линию» ОГПУ, направленную против «спецов» и «чуждых социализму элементов». А «пролетарский писатель» В. Киршон на XVI съезде ВКП(б) в 1930 году предлагал за «оттенки» инакомыслия «ставить к стенке» (в связи с книгой философа Алексея Лосева, на которого ополчился один из «хозяев» съезда Лазарь Каганович).
Вот она, ирония судьбы, – выдающийся философ-гуманист Лосев выжил в ГУЛАГе и во «внутренней эмиграции», а коммуниста Киршона Сталин действительно поставил к стенке.
Сталинская «челядь» стремилась поскорее занять освобождающиеся от «спецов» руководящие кресла в ВСНХ, Госплане, наркоматах, Генеральном штабе, торгпредствах СССР за границей. Об этой «пехоте Сталина», вчерашних крестьянах-бедняках, вытолкнутых нэпом из деревни и принёсших в партию прежнее дореволюционное недоверие к образованным «барчукам», хорошо сказал большевик-интеллигент, выпускник Сорбонны, «отец» первого и пока единственного в советской истории конвертируемого рубля наркомфин Григорий Сокольников: «Кажется, всё превратилось в единую бестолковую канцелярию, где всё происходит не для дела, а только для угождения отдельным лицам, от которых зависят дальнейшие пайки, суточные, добавочные и тому подобное».
Вернее не скажешь. Ну а как сегодня с теми, «от которых зависят...»? Увы, похоже, что многие из пожизненных «телефонных» руководителей (у Герцена и Толстого они в XIX в. фигурировали как «Чингиз-ханы с телеграфом»), чувствуя, что власть уходит из их рук, хотели бы вновь, как в 1905-1907 и в 1928-1933 гг., сыграть на апробированных струнах русской политической культуры – шовинизме, имперском мышлении, недоверии к учёным и разным прибалтийским и закавказским «инородцам».
Стоит, стоит, наконец, прислушаться к авторам «Вех», предостерегавшим ещё 80 лет назад от заигрывания с люмпенами в интересах борьбы за власть.
Прислушаться и непременно уменьшить накал взаимной подозрительности, взаимонепонимания, а то и ненависти, от которой до большой крови один лишь шаг. А прислушавшись, реально обратиться прежде всего к идее примирения «красных» и «белых» – и начать создание нашей «долины павших», построив наконец в Москве, на Воробьёвых горах, храм, возведение которого предполагалось некогда архитектором и живописцем Александром-Карлом Витбергом. Кстати, на этот счёт есть завещание нам в «Былом и думах» Александра Герцена, вместе с художником отбывавшего ссылку в Вятке. На страницах печати я уже высказывал мысль о строительстве такого храма, предлагая превратить сооружение сие в Национальный пантеон всех погибших во внешних и внутренних (включая ГУЛАГ) войнах граждан нашего Отечества. Ведь Россия, пожалуй, единственная страна в мире, где нет такого общенационального места вечного успокоения и примирения вчерашних врагов по завершении ими земного трагического пути.
Ещё в главе «Прошлое - настоящее - будущее»:
Примирение