Ученый, предприниматель, общественный деятель, благотворитель
Журнал «Социум» №1. 1994 год

Придурки. Рассказ

Автор рисунка: В. Коваль
Автор рисунка: В. Коваль

Вроде и не немцы мы, чтобы власть уважать, а всё равно, пока человек на должности, ну никак не получается разглядеть его... Зато уж когда турнут на пенсию, тут мы сразу его и увидим, и даже оторопь возьмёт: как же такого дурака терпели столько времени?! И такая тоска навалится, что хоть волком вой. Хотя что там волки? Небось, они такой тоски и не нюхали...

Вот так и в Забродихе получилось, когда Павел Степанович Шелудяков на пенсию вышел. Пока дураковал он в председателях, хотя и посмеивались над ним, но дураком открыто не называли, наоборот, хвалили за непреклонность, с которой он Генеральную линию осуществляет. А бабы и жалели даже.

– Ишь ты... – говорили они. – С лица-то совсем спал...

– Да... Беспокоится, сердешный, как бы нас к счастливой жизни определить...

Но выгнали Павла Степановича, и все разговоры сразу прекратились. Потому как о чём говорить, если видно стало, что сплошным дураком Шелудяков был. Даже в другое место уехать не сообразил. Так и остался в Забродихе.

Мало того. Обнаружилось к тому же, что Шелудяков ещё и пьяница. А ведь выдавал-то себя, выдавал за партийного, за сына заслуженного человека, который первые колхозы организовывал в Забродьевской волости. А сам самогон гнал на виду у всех. За это его и сняли-то с председателей. Редкостный дурак.

Даже сыновей своих не сумел вывести в люди. Старший ещё давно загинул где-то в городе по пьянке, а младший дальше ПТУ по умственному развитию не двинулся никуда. Поболтался по городу и, дождавшись, пока отца на пенсию вытурят, вернулся в Забродиху.

Вернулся как раз на майские праздники. В прежние времена, может, и устроил бы Павел Степанович сынка на должность какую-нибудь, где недостаток ума не очень в глаза бросается, но теперь нет. Не стало уже власти у Шелудякова, да и новое начальство крепко его за промахи в антиалкогольной кампании невзлюбило. Невесёлая, в общем, получилась встреча.

Монтаж. Использована картина художника Ю. Ведерникова

Монтаж. Использована картина художника Ю. Ведерникова

Выставил Павел Степанович трёхлитровую банку самогона и после второго стакана покаялся, что нет у него уже силы и ничем дорогому сыночку он пособить не может. Но сын, захмелев малость, нисколько не расстроился.

– Ничего, батя! – сказал он. – Я и сам эту деревню в бараний рог скручу, ежели желание будет. Понял?

– Понял! – легко поверил ему отец. – А скрути, сынок, а?! А то ведь такую волю взяли, что и на улицу выйти стыдно.

– Хы! – сказал сын. – Это если пожелаю. А сейчас желания нет – пускай живут пока.

– А ты по улице-то пройди! – посоветовал отец. – Может, и появится оно.

– Куды ему идти?! – возмутилась супруга Шелудякова. – Он и так на ногах не стоит.

– Я не стою?! – рассердился сын и, опрокинув стул, немедленно поднялся на ноги. – Да я... Да я, если хочешь знать, я на танцы сейчас пойду!

– Иди-иди! – сказал Шелудяков. – Погляди на здешнюю убогость.

– И пойду! – мотнул головой сын. – Посмотрю на козлов ваших. Ну-ка, налей ещё!

– Выпей! – согласился Шелудяков. – Выпившему-то веселей небось гулять будет.

И он отпихнул от стола жену, попытавшуюся убрать банку с самогоном. А младший Шелудяков легко заглотил до краёв наполненный стакан и, выпучив глаза, поставил его мимо стола. Но не заметил этого.

– Пошёл! – сказал он.

Наутро соседки рассказали супруге Шелудяковой, как появился её сын в клубе. Вошёл и с порога гаркнул во всё шелудяковское горло: «Привет, деревня!»

– Это я, что ли, деревня? – поинтересовался у него куривший возле двери семипудовый тракторист Миша.

– А что? Может, город, что ли? Козёл.. И Шелудяков хотел было пройти в зал, но Миша схватил его за шиворот и, не выплёвывая изо рта папироски, протащил к крыльцу, а там ещё и поддал коленкой под зад.

И, может быть, так, обычной дракой, и обошлось бы, но, вылетев с крылечка клуба, уткнулся младший Шелудяков лицом прямо в колючий крыжовник, и это окончательно рассердило его.

– У-у, су-уки! – завопил он и рванулся, но не к клубу, а прямиком к отцовскому дому.

Что было дальше, соседки не знали, но зато хорошо знала сама Шелудякова. После того как сын отправился на танцы, супруг загнал её в запечье, а сам заснул, упав на пол.

Из запечья и увидела Шелудякова сына. С окровавленным лицом ворвался он в дом и, пнув ногою отца, пробежал в комнату.

– Ты чего в клубе-то не гулял? – спросил его, поднимаясь с пола, Шелудяков.

– Счас погуляем! – ответил сын, выходя из комнаты с ружьём. – Где, батя, бензин у тебя?

– Дак ведь в сарае должен стоять... – подумав, ответил Шелудяков. – А на што тебе он?

– На што, на што... – передразнил его сын. – Деревню я решил спалить, вот на что! – Он подошёл к столу и хлебнул самогону прямо из банки. – В общем так. Бери ружьё и залегай у околицы. И каждую суку, которая с деревни утечь надумает, бей прямо в лоб. Понял?

– Чего ж не понять... – Старший Шелудяков тоже отхлебал из банки и, повертев в руках ружьё, неожиданно улыбнулся.

– Ты что думаешь, впервой мне! До войны-то, когда кулачьё в гепеу сдавали, меня батька часто с собой брал. Дорога скучная, так отец мне винтовку сунет, а сам какому кулаку и шепнёт: бяжи, дядька.

Ну а когда тот скакнёт с подводы, тут уж я знаю, как зайца, его шарахаю. Только это с винтовки надо. Пуля-то шибче с винтовки бьёт.

– Этим козлам и с ружья хорошо будет! – успокоил его сын. – Пошли, батя.

– Сейчас... Патронов-то дай. Там, в комоде, коробка...

Супруга Шелудякова, когда мужики вышли из избы, сразу сунулась к окну. Увидела, что муж зашагал по улице в сторону околицы и следом за ним увязалась соседская собака, а сын вытащил из сарая канистру и направился куда-то за огороды.

Шелудякова ойкнула. Побежала к соседям, но те подняли её на смех.

– И как ты, Егоровна, с такими дураками жизнь прожила? – уже в который раз подивилась соседка. И так она ехидничала да подкалывала бедную женщину, пока не прогремел со стороны околицы выстрел.

Взвизгнула собака, и в ответ ей завыли по всей деревне псы.

Соседка побледнела, а её муж от всей души выматерился.

– От стервецы, что выдумали, а! А старший Шелудяков в это время вытаскивал из ствола дымящуюся горячую гильзу. Он улыбался. Своим выстрелом наповал уложил он соседскую собаку, увязавшуюся за ним. Собака только взвизгнула, крутанулась, рассыпая по дорожной пыли тёмные шарики крови, и затихла.

А Шелудяков, перезарядив ружьё, прилёг за валун, глядя сквозь прицельную планку на подёрнутую нежной молодой листвой улочку.

– Хорошо-то как! – пьяно пробормотал он. И замер, выжидая когда побегут на него, спасаясь от огня, односельчане. Очухался он, когда его волочили по улице. Больно билась по камням голова.

– Ты чего?! – крикнул на тащившего его за ноги соседа. – Сдурел совсем? Больно ведь!

– Так ты живой? – удивился сосед, бросая его ноги. – А я тебя пинал, пинал, ты даже не шевельнулся. Спал, что ли?

– Закемарил, наверное... – Шелудяков сел, ощупывая себя. – А какого ты хрена пинаешься?

– Ещё спрашивает! – восхитился сосед. – Такого кобеля у меня порешил и спрашивает!

– А-а... – Шелудяков тряхнул головой.

– А сын-то мой где? Не видел?

– Ты давай зубы не заговаривай! – ответил сосед. – Ты мне самогонку, Павел Степанович, выкатывай, а то я тебя снова за кобеля бить буду!

Младший Шелудяков нашёлся только к утру. Он, оказывается, присел на огороде по большому делу, свалился, да так и заснул со спущенными штанами. А когда проснулся, канистры с бензином уже не было. То ли спёрли её, то ли потерялась где. Озябший, прибрёл он домой. Мать слышала из запечья, как ругал его Павел Степанович.

– Не знаю, в кого и уродился! – пожаловался он уже совсем пьяному соседу. Деревню и тую поджечь не может.

– Молодой! – с готовностью ответил сосед. – Дурак ещё...

Сын слабо защищался.

– Подожжёшь вас... — оправдывался он. – Ворьё одно тут собравшись. Только присел, а уже и канистру с бензином свиздили.

– Молодой! – вздохнул сосед. – Слабо тебе против Павла-то Степановича.

– Это точно! – соглашался старший Шелудяков, и его супруга, сидевшая в запечье на канистре с бензином, слышала, как булькает разливаемая по стаканам самогонка. Было уже поздно.

Кажется, уже наступило Первое Мая – Международный день солидарности трудящихся...

Николай Коняев

Ещё в главе «Деревня - город - отечество»:

Сколько жизни колхозам отмерено?

Придурки. Рассказ

Где дышат почва и судьба