Ученый, предприниматель, общественный деятель, благотворитель
Журнал «Социум». №5 (48) 1995 год

Последний рыцарь

Автор рисунка: А. Кашкуревич
Автор рисунка: А. Кашкуревич

Судьба Бориса Михайловича ЗУБАКИНА (1) отмечена знаком креста и розы: он основал и двадцать лет возглавлял ложу розенкрейцеров, через которую пролегли жизненные дороги Сергея Эйзенштейна, Анастасии Цветаевой и Валентина Волошинова (друга и ученика Михаила Бахтина) и с которой так или иначе оказались связаны Валерий Брюсов и Вяч. Ива́нов, актёр Михаил Чехов и нарком Анатолий Луначарский.

Вооружённый рапирой и неким сокровенным знанием, Зубакин попытался противопоставить свой духовный кружок механизму пролетарской атеистической империи. Над ним потешались не только малограмотные следователи ОГПУ – НКВД, трижды арестовывавшие Зубакина за одно и то же (уникальный случай!). Всего за восемь лет до своей трагической гибели Рыцарь Духа был выведен в сатирическом романе «Труды и дни Свистонова» писателя-интеллектуала Константина Вагинова как чудаковатый «советский Калиостро».

Сегодня же из строк документов перед нами появляется человек, который жил так, как считал достойным (и, наверное, единственно возможным для себя) жить, и стал подлинным хранителем традиции мудрости, восходящей к мысли древнеегипетских тайнознатцев, греческих философов и учениям Парацельса и Джордано Бруно.

Вместо эпиграфа

Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918, но 1919 был его страшней. <...>

Последняя ночь расцвела. Во второй половине её вся тяжёлая синева, занавес Бога, облекающий мир, покрылась звёздами. Похоже было, что в неизмеримой высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную. В алтаре зажигали огоньки, и они проступали на завесе целыми крестами, кустами и квадратами. <...>

Всё пройдёт. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звёзды останутся, когда и тени наших дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?

М. Булгаков

ОСЕНЬ 1919-го. МИНСК

Красноармеец Сергей ЭЙЗЕНШТЕЙН – МАТЕРИ

Дорогая мамочка!

Имел здесь очень интересную встречу, сейчас перешедшую в теснейшую дружбу нас троих с лицом совершенно необыкновенным: странствующим архиепископом Ордена Рыцарей Духа... Начать с того, что он видит астральное тело всех и по нему может говорить о человеке самые сокровенные мысли. Мы все испытали это на себе. Сейчас засиживаемся до 4-5 утра над изучением книг мудрости древнего Египта, Каббалы, Основ Высшей магии, оккультизма...

Какое огромное количество лекций прочёл он нам об «извечных вопросах», сколько сведений сообщил о древних масонах, розенкрейцерах, восточных магах, Египте и недавних (дореволюционных) тайных орденах! Тебя бы это всё бесконечно заинтересовало, но всего писать не могу и прошу дальше никому не говорить. Сейчас проходим теоретическую часть практического курса выработки воли. Вообще он излагает удивительно захватывающее учение. <...> Знания его прямо безграничны...

Комментарий: Письмо Сергея Эйзенштейна, тогда художника при Политуправлении Западного фронта (ПУЗАП), – первый документ о деятельности Зубакина. То, что архиепископ Ордена Рыцарей Духа именно Борис Михайлович, ясно из материалов ОГПУ, где он называет среди членов минской ложи «художника Эйзенштейна, кажется, Сергея», и из мемуаров режиссёра 1946 года (см. ниже).

К моменту написания письма Эйзенштейн уже получил направление на курсы Академии Генштаба РККА для изучения японского языка и вскоре вместе с друзьями покинул Минск. Зубакин обещал им продолжить курс оккультных наук. Наезжая в Москву из Смоленска, где обосновался на два года, он в 1920-м встретился со своими минскими учениками и читал лекции. Но ложа скоро распалась: красные курсанты понимали, какими неприятностями в будущем может грозить им подобное знакомство.

Отойдя от розенкрейцерства, Эйзенштейн продолжал считать себя рыцарем искусства и использовал церемонию приёма в рыцарство, которую проходил дважды, в Минске и Москве, при «посвящении» начинающих кинематографистов.

АРЕСТ 1922 ГОДА

Протокол допроса, проведённого в Государственном Политическом управлении по делу № 169000-4-СО (гор. Москва. 31 декабря 1922 г.) (2)

По матери род мой английский: Эдвартус, мистики, масоны. Предъявленная мне история ордена – моё сочинение и переписано по моей просьбе моим ржевским студентом Селюгиным, потому что по семейным преданиям у него тоже в роду были мистики, масоны немецкие. Я хотел во Ржеве организовать в 1921 г. кружок по изучению мистики, спиритизма, каббалистических учений и пр. <...>

Я предполагал под Смоленском устроить небольшую общину, но не пришлось, так как ни у кого не нашёл подходящего места, был всё время в разъезде, голодал и пр. Предполагал из существующего в Смоленске отделения Всероссийского общества поэтов привлечь в общину кого-либо из членов, интеллигентных, конечно, но уехал в Москву.

Моё сообщение о «1_А» («Люкс Астралис» – свет звёзд, «астральная энергия»). С детства я интересовался оккультизмом и мистикой. Уже юношей я попал в интимный кружок покойного фон Кордита (один из лидеров предреволюционного розенкрейцерства – А. Н.), считаю себя его учеником. <...> Мы мечтали систематически постигнуть курс изучения оккультизма и средневековой мистики, жить вместе в любви и мудрости.

У Евреинова есть книга «Театр для себя». Вот такой «театр» интимных мистерий я и мечтал образовать. Ввиду того, что фон Кордит был сын масона розенкрейцера (чешского), я – его ученик – считал, что являюсь как бы тоже продолжателем близких мне по духу, ныне вымерших романтиков духа. Как я сказал в своём показании, я встречал людей, сочувствующих моей мечте образовать самообслуживающуюся общинку, маленькую, потому что в больших группах (например, сектах) интимность быстро пропадает.

Я написал краткую мною сочинённую генеалогию представителей духовной мистики. Доставал у коллекционеров снимки старинных рукописей. Хотел возобновить в миниатюре чрезвычайно художественные старинные ритуалы. У поэта Рукавишникова есть официальный литературный кружок «Орден триолета». И, конечно, никто не мешает. Я люблю тоже древние ритуалы, церемонии, мистерии. Не мешал и я никому. Теперь я занят нуждой и больной женой. В широких, церковных например, движениях духа я тоже разочарован и ещё больше убеждаюсь, что художество мистики должно вырабатываться интимно.

Если когда-нибудь мне удастся собрать маленькую общину с молочным хозяйством и пчельником, я зарегистрируюсь официально: мистик-общинник! Вот и всё. Пока собираю коллекции и пишу о старых масонах. У меня, кстати, отобрали при обыске шейный образок. Благословение покойного отца. Можно не верить, но уважать. И вот так же сейчас врываются в моё сердце. Никогда я не шёл лукаво. Ни с какими властями не боролся. Жить мне не так много (у меня порок сердца). И я хотел бы написать пару книг по философии и литературе. И умереть, никого не обидев...

Комментарий: В этот раз Зубакин провёл в тюрьме месяц. После освобождения он предпринял попытку официально зарегистрировать свою ложу.

АРЕСТ 1929 ГОДА

1. Протокол допроса

С детства я интересовался вопросами мистики и так называемых отречённых знаний (мистика, каббала, гипноз). С 1914–16 гг. я учился у мистического философа Кордита, жившего в Финляндии. Несколько моих школьных товарищей примкнуло ко мне, и в 1913 году я организовал философско-мистический кружок. В 1918 г. я уехал из Ленинграда (3) в Невель (Витебской губ.) и продолжал вести работу в мистическом кружке... Жизнь кружка прекратилась в 1921 г. с моим отъездом. В 1922 г. я задумал продолжить кружок, несколько дополнив его. В 1923 г., в марте, я подал соответствующее заявление в ОГПУ с подписями участников. В общем, кружок организован не был. <...>

Я был и остаюсь человеком мистически-философских интересов, монистом и анархо-коммунистом по убеждениям.

Свои материалы и беседы по мистической философии я отдаю моему секретарю Цветаевой Анастасии Ивановне. В разговорах со своими знакомыми я этой темы не возбуждаю, но когда вопросы мистики возникают, я стараюсь уклониться от бесед на эту тему, считая их некомпетентными, когда же мне приходилось беседовать с людьми компетентными (Брюсов, Вячеслав Ива́нов) – то я беседовал с ними.

Я являюсь противником как религиозной, так и антирелигиозной пропаганды, считаю религию делом интимным и противник всякого придания ей общественного значения. Из московских мистиков мне известен один профессор, фамилию которого я назвать отказываюсь. Если бы мне и были известны другие мистики, я бы их не указал, считая это некорректным по отношению к ним. <...>

Я слышал в разговорах от артистов и литераторов, что имеются антропософы в Москве (Чехов, поговаривали об Андрее Белом), но мне известно, что Белый ушёл от антропософии. От кого я слышал, указать отказываюсь.

В дополнение сообщаю:

1) никогда не говорил против существующего строя (отнюдь не из трусости, а принципиально);

2) с некоторым осуждением высказывался в интимной беседе с литераторами (у себя дома) о излишней строгости цензуры;

3) помню, что в личном разговоре ругнул ГПУ за то, что кое в чём работает не по существу, а именно, в связи со слышанными арестами ленинградских мистиков. <... >

В 1915 г. (в конце) я поступил в школу прапорщиков в Ленинграде и окончил эту школу в январе 1916 г. По окончании школы получил чин прапорщика. Других чинов не имел.

Кажется, в 1924 г. был спровоцирован на дуэльный вызов. Один из небольших литераторов в частном кружке в присутствии моего приятеля высказался обо мне таким образом, что я по какой-то «дьявольской злобе» оговариваю людей перед ГПУ. Поставленный в нелепое положение его словами (ибо они были сказаны так, чтобы поставить меня в известность об их произнесении), я послал ему предложение решить вопрос поединком. Литератор этот прислал мне извинение и уверение в недоразумении и своей ошибке.

2. Заключение

Зубакин Б. М., в прошлом офицер, участник и организатор мистических кружков, каббалист и чернокнижник, в настоящее время проповедует мистические идеи в широких кругах, связан с мистиками, фамилии которых назвать отказывается. Состоял членом нелегального гипнотического общества в Москве.

Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг! (А. Блок)

Рисунок М. Котляревской

Автор рисунка: М. Котляревская

Не отрицая своих разговоров на мистические темы, Зубакин тем не менее не признаёт себя виновным в пропагандировании идей мистицизма. На следствии Зубакин заявил, что работает над литературой по мистике и надеется организовать специальный кружок. Зубакин объявляет себя противником антирелигиозной пропаганды и выражает своё недовольство по мероприятиям ОГПУ в его борьбе с мистическими организациями.

На основании вышеизложенного Зубакина Бориса Михайловича, 35 лет, из дворян, бывшего офицера, беспартийного, признать виновным в преступлении по статье 50/10 Уголовного кодекса. Дело поставить на рассмотрение Особого совещания при коллегии ОГПУ.

Подпись: Гиндин, старший уполномоченный Отдела ОГПУ.

3. Постановление Особого совещания при коллегии ОГПУ от 14 октября 1929 года

Выслать через ОГПУ в Северный край сроком на 3 года, считая срок с 27 августа 1929 г.

4. Совершенно секретно

– секр. 18/XI 1929 250516 Архангельск. Начальнику следственного отдела ОГПУ Северного края. 27/Х сего года этапом убыл в Архангельск административно высланный Зубакин Б. М. Оставьте его на жительство в г. Архангельске. - Нач. ОГПУ Агранов - Из 5 отдела Гельфер.

Комментарий: 1929-й – «год великого перелома»: вслед за первыми показательными процессами («Шахтинское дело», «Дело Промпартии») прокатываются кампании против агрономов, краеведов, профессоров истории и прочих «вредителей». Дело Зубакина – классический случай следственной логики той поры. Правда, мер физического воздействия ещё не применяют, но уже есть ОСО. Подследственный ещё может отказываться называть имена «сообщников» и не соглашаться с обвинениями в свой адрес, но на решение дела это уже никак не влияет.

АРЕСТ 1937 ГОДА

2/XII-1937 Следователям, ведущим моё дело. От подследственного скульптора Зубакина Б. М., Бутырская тюрьма, камера № 64.

ПОКАЗАНИЕ

Прошу приобщить моё показание к материалам следствия.

В ответ на вопрос: принадлежу ли к контрреволюционной организации розенкрейцерского толка? – отвечаю: нет, не принадлежу. Более того, принципиально не могу принадлежать к контрреволюционной организации.

К чему же принадлежал?

– С 1913 г. И, собственно, ранее я принадлежал к духовно-религиозному мистическому братству неорозенкрейцерского характера, являющемуся тайной церковью Иоанновой.

Чем же отличалось наше братство от всякого рода конспиративных организаций?

– Отсутствием политической идеологии, духовно-каббалистическим вероучением, целью.

Почему было «нелегальным»?

– По исторической традиции: всегда маленькие (по своей природе не могли быть большими) группы; т. к. названные братства – церкви Иоанновы – были тайны и интимны, желая жить в тишине и не подвергаться обвинениям официальных церковников в ереси, чтоб не слыть еретиками.

Какие были условия принятия в братство?

1. Изучение (многолетнее) каббалистического учения арканов каббалы.

2. Принятие и выполнение нравственно и физически особой школы.

3. Принятие сана: рыцаря Духа (RA) и алтаря = диакону церкви Иоанновой и алтаря; Дарохранителя (DR) = пресвитеру, Высокого или Ведущего = первосвященнику, епископу (по-гречески иерофанту). Были двое-трое и более братьев, так сказать, «по доверию» слушающих курс, но не принявших пока сана. Ибо целью было – всем быть на уровне «ВА» – третьей степени нравственного пути и духовного сана. Было своё богослужение – и форма таинства принятия сана, почти не соблюдаемая последние годы.

Почему?

– С 1924 примерно года «1_А» стала рассеянной, «странственной церковью LA», братья разошлись; редко, случайно встречались. Духовным арбитром для всех оставался я, после моего (в 1927–1928 гг.) «ухода на покой» – Шевелёв, по его смерти – захотел стать Монисов.

Этот вихрь от мысли до курка,
И постройку, и пожара дым
Прибирала партия к рукам,
Направляла, строила в ряды.

В. Маяковский

Какова была деятельность братства и цель его?

– Целью было создать общежитие, либо в сельской местности, либо в двух соединённых вместе квартирах, создать духовную общину, коммуну «Рыцарей Духа», Грааль, «Монсальват». Жить и молиться вместе. Это было в миниатюре осуществлено в 1913–1917 гг. в Озерках и на квартире Волошинова в Ленинградской церкви.

В 1918 г. семья Волошинова переехала ко мне и к Буйницкому (художник, розенкрейцер. – А. Н.) под Невель. Создалась «коммуна-церковь Эль-А». Буйницкий пытался оформить «Капитул нового розенкрейцерства» так называемое собрание-общежитие образцовой ячейки – братьев высшей третьей степени... <...>

История церкви «LA».

– В 1913 г. мы назывались «Лоджиа Астра» = звёздная обитель церкви Иоанновой (или капелла «LA»). С присоединением к нам старика-каббалиста Кордита стали называться «Эль-А». «Эль» – по древнееврейской каббале – имя Божие, то есть носители имени Божия, его основ – Альфы = «А».

В 1920 г. коммуна наша распалась, Буйницкий и Волошинов вовсе отошли. Я пытался самостоятельно основать общину вместе с оставшимся со мной Шевелёвым (ибо мы двое остались от всех). Ничего не вышло. В 1924 г. я и Шевелёв объявили «силанум» – прекращение деятельности, расход.

Прекратилась ли деятельность братства с 1924 года?

– Деятельность как целого прекратилась. Осталось: а) персональное учительство; б) надежда когда-нибудь вновь создать обитель-общежитие; в) братство «1_А» стало «рассеянной по земле», «странственной церковью 1_А».

Я диктовал книгу моему другу Цветаевой. Изредка собирались меня послушать 2-3 человека, принявших после «силанума», то есть после 1924 г., от меня сан духовного брата (= диакона) странствующей церкви LA. Надежда, что наша цель осуществится – что мы осядем, – меня покинула. Я объявил в 1927–1928 гг., что как первосвященник, кустос, иерофант странственной церкви LA – ухожу на покой. Уехал я в ссылку в 1929 г. Все эти годы (с 1928 по 35-й) я ушёл в искусство окончательно.

Духовным арбитром для всех (а их 5 или 4 человека), имевших сан LA, – братьев, – остался Шевелёв. Приехав ко мне в 1934 году, он говорил мне, что и он отчаялся в том, что что-нибудь создастся когда-либо.

По смерти Шевелёва Монисов заявил мне, что он «чувствует дух Шевелёва» на себе, и хоть Шевелёв не успел его назначить своим духовным преемником, но он себя таким осознаёт... Далее, что пусть я «на покое», но ввиду смерти Шевелёва я, как оставшийся в живых первосвященник-иерофант, должен хоть раз вернуться из своего отхода, благословить Монисова (= по-церковному рукоположить, конфирмовать) на его учительство в его группе. Я уступил...

Я просил Монисова углубить-уширить отношение к ученикам его, от «новиковского» учебного перейти к духовно-общежитийскому укладу. Понятно, я не подозревал о каких-либо двусмысленных высказываниях – и о контрреволюционной настроенности Шевелёва перед его смертью. Иначе этому духовному мещанству я высказал бы самый решительный протест и отпор.

В 4 отделение гр. Сатину, следователю 3 отдела ГУГБ
30 ноября – 2 декабря 1937 г. от подследственного скульптора Зубакина Б. М. Бутырская тюрьма, камера № 64

Прошу Вас передать – приобщить к материалам следствия.

Прошу Вас защитить меня (Вы так внимательно и глубоко выслушали меня!) перед Вашим сотоварищем И. А. Ивановым.

Иван Афанасьевич лично возненавидел меня, прочитав письмо ко мне моей первой жены. Иван Афанасьевич – человек глубоко интеллигентный и тонкий, – именно поэтому возмутился моей непростительной грубостью с нею. Мне было 20 лет – я не сумел себя, увы, сдержать. Отсюда, через 23 года после этого, он меня считает «Тартюфом».

При Вашей беседе со мной я сказал Вам, что, видя презрительное отношение к себе Ивана Афанасьевича Иванова, я старался даже не заикнуться ему о самой основной, глубокой основе братства LA, к которому я принадлежал, именно: что это было тайное противуполагание официальной церковности, своя интимная церковь Иоаннова, опирающаяся на каббалистическую мистическую доктрину.

Вы сказали, что я смогу записать сам полное показание. Но я был прав! Едва я заикнулся о том, чем мы в сущности были (почему и прятались, чтоб церковные христиане не объявили нас, христиан-каббалистов, «еретиками»), Иван Афанасьевич, составив сам вопросы и ответы моего показания, чуть не решил, что я не вполне нормальный.

Хоть мне и сказано, что даже и Вам я показался каким-то психически неуравновешенным, – я Вас прошу подтвердить, что пишу и говорю, и говорил Вам в полном уме и памяти.

Должен ещё добавить, что, пиша своё показание, которое Вы читали, пиша второпях, я не написал подробно о роли для меня 1907 г. – и о двух моих учителях, остававшихся со мной до 1917 г. Это объясняется и спешкой, и нежеланием писать интимно, и даже провалом в памяти и сознании от усталости. Когда же Иван Афанасьевич стал смеяться над моей записью о 1907 г., я не стал ни оправдываться, ни объяснять: противно, когда над тобой глумятся!

Между тем со мной надо говорить просто и не оскорблять меня при каждой почти моей фразе. Так именно, внимательно и без недоброжелательства, беседовали и выслушали меня Вы, и даже помогли мне самому – оформить в моём сознании некоторые вопросы... Вы помогли мне понять и решить никогда больше не конспирировать! И то, что всякая, самая невинная, групповая конспирация, всегда может стать даже вовсе неожиданно для основателей игрушкой в недобрых руках (как это и узнал я теперь про выступления безумца Шевелёва за моей спиной)...

Глубоко тронутый Вашим отношением, я рассказал Вам и о том, что хотел высказать лично Н. И. Ежову, рассказал Вам о духовно-церковной основе LA, о чём органически не мог говорить с Иваном Афанасьевичем при его глумливости ко мне. Мне очень больно, что я непоправимо стал в такое отношение ко мне Ивана Афанасьевича – интеллигентного человека и художника.

Очевидно, я и сам отчасти виноват из-за неумелости дать показания, как ему надо для полной ясности. Также менее всего я хочу обвинить кого-либо из своих прежних собратий и друзей, но контрреволюционные мысли одного, вернее, даже двух из них (Шевелёва – Монисова) я всё же никогда не приму на «свой счёт».

В силу моих принципов я никогда не шёл против правительства, тем более против правительства моей родины и революционного народа, желающего построить свою историю – не в пользу прошлых эксплуататоров, а развёрнутой в Будущее, в новый гуманизм. Последние годы я мечтал в нём участвовать как скульптор и художник.

С истинным уважением к Вам 2.12.1937 г. Москва. Б. Зубакин.

Выписка из протокола от 26.01.1938 г.

Слушали: дело № 13602 по обвинению Зубакина Бориса Михайловича, 1894 г. рожд., уроженца г. Ленинграда, бывшего дворянина, бывшего офицера царской армии, беспартийного, за контрреволюционную деятельность арестовывавшегося органами НКВД в 1922 и 1929 гг., осуждённого к трём годам высылки в Северный край, скульптора.

Обвиняется в том, что руководил и был организатором и руководителем антисоветской мистической фашистской повстанческой организации масонского направления, ставил себе задачей свержение Советской власти и установление фашистского строя.

Постановили: Зубакина Бориса Михайловича – расстрелять.

Выписка из акта постановления от 26.01.1938 г.

Расстрел Зубакина приведён в исполнение 3.11.1938 г.

Комментарий: Документы по реабилитации Зубакина скреплены вместе с протоколами допросов проходивших по тому же делу москвичей М. Жукова, Ф. Попова, И. Геевского, Я. Монисова, А. Цветаевой и др. От подследственных требовалось признание их участия в контрреволюционной организации, которой мистика служила лишь прикрытием подлинных целей.

После применения чекистами «специальных методов» некоторые из обвиняемых дали желаемое «признание»: «...организация под названием «Орден розенкрейцеров» была фашистской и ставила целью свержение Советской власти и установление фашистской диктатуры в России. В достижении этих целей мы ориентировались на интервенцию со стороны фашистской Германии и вооружённое восстание изнутри».

Зубакин, категорически протестуя против выбитого у «рыцарей» самообвинения, согласился с тем, что основанное им братство может признаваться антисоветской организацией, если видеть «её антисоветскость в стремлении жить замкнутым кругом, внеобщественно, интимно, конспиративно, мистически».

Космический Реквием. Художник П. Белов

ЭЙЗЕНШТЕЙН, 1946 г.: отрывки из главы Le bon Dieu («Благой Бог») (4)

...Минск. 1920 год. Разгар гражданской войны. Минск, только что освобождённый нами. Въезжаем чуть ли не первыми в Политуправление Западного фронта. Расписываю агитпоезда ещё в Смоленске. В Минске строю передвижную сцену. Пишу задник для «На дне». Утро после работы. Шоколад за церковью с обытовленными фресками жития Христа (в костюмах XX века в продолжение традиций) <...>.

И вдруг – афиша лекции для красноармейцев «О теории смеха Анри Бергсона» проф. Зубакина. Слушаю. Особого впечатления не производит. Больше поражён им самим. И не столько на лекции, сколько на другой день. Представьте небольшую фигурку. Явно экклезиастического покроя.

Чёрное длинное пальто, силуэтом похоже на сутану. Чёрная шляпа. Чёрная борода – короткая, облегающая как бы траурной рамкой чрезмерно бледное лицо. Серо-голубые глаза. И чёрные нитяные перчатки. На углу улицы. Раскрыв маленькую книжечку, погружён в чтение.

Кругом грохот повозок. Артиллерия. Лошади. Проволочные заграждения и рогатки около временного помещения прокуратуры. Воинские соединения. Топот ног.

И маленькая фигурка в чёрном – что-то вроде честертоновского патера Брауна, – углублённая в чтение посреди всей военной суеты свежезанятого западного города. Книжечка – не молитвенник. А последнее, что я мог предположить, – новеллы Мопассана. Но и человечек не патер, а, как ни странно – по ихнему разряду – гораздо больше: епископ! Но епископ не канонический. А епископ... розенкрейцеровский.

Богори второй, «в миру» – профессор литературы и философии (?) – Зубакин, а сейчас временно – клубный инструктор и лектор.

Я никогда не забуду помещения «ложи» в Минске! В проходном дворе – одноэтажный дом, занятый под красноармейский постой. Несколько комнат с койками, портянками, обмотками, гармонью и балалайкой. Почему-то озабоченные и задумчивые красноармейцы. Маленькая дверь дальше. <...>

А здесь, – накинув белую рубаху поверх гимнастёрки и обмоток, – трижды жезлом ударяет о пол долговязый анархист. Возвещает о том, что «епископ Богори готов нас принять».

Омовение ног посвящаемым руками самого епископа. Странная парчовая митра и подобие епитрахили на нём. Какие-то странные слова. И вот мы, взявшись за руки, проходим мимо зеркала. Зеркало посылает союз наш в... астрал. Балалайку за дверью сменяет гармонь. Стучат опустевшие котелки... Красноармейцы уже веселы. Печаль их была ожиданием ужина. А мы уже... рыцари. Розенкрейцеры. И с ближайших дней епископ посвящает нас в учение «Каббалы» и арканы Таро. Я, конечно, иронически безудержен, но пока не показываю виду.

Как Вергилий Данте, водит нас Богори по древнейшим страницам мистики. По последним «печатям тайны». Я часто засыпаю под толкования арканов. В полусне барабанит поговорка: «В одном кармане – блоха на аркане...» На второй половине поговорки: «...в другом – вошь на цепи» – цепенею и засыпаю.

Не сплю, кажется, только на самой интересной части учения, всё время вертящегося вокруг божеств, бога и божественных откровений. А тут на самом конце выясняется, что посвящённому сообщают, что «...бога нет, а бог – это он сам». Это мне уже нравится. И очень мне нравится систематизированный учебник оккультизма, где прописи практики начинаются с разбора «зёрен» (одинаково полезного занятия как для воспитания внимания по системе Константина Сергеевича, так и на первых шагах к умению шпиона...) <...>.

Публикация А. Немировского

***

1 - Начало публикации архивных материалов, связанных с жизнью и творчеством этого неординарного поэта и философа, археолога и скульптора см. в предыдущем номере «Социума».

2 - Особенности стиля и правописания Б. М. Зубакина и следователей максимально сохранены. – Ред.

3 - Так в документе. – Ред.

4 - Из мемуаров С. Эйзенштейна (1946 г.)

Ещё в главе «Времена - народы - мир»:

Масоны в законе. Этот «свободный, свободный» мир

Последний рыцарь

Шпион 2000 года