Вход / Регистрация
Жизненное кредо:
Человечность и компетентность

Журнал «Социум» №10-11. 1991 год

Пореформенная деревня: свидетельства непраздного очевидца

Обмолот зерна ручными цепами в России самодержавной. Позже тем же способом «обмолачивали» крестьян России советской.
Обмолот зерна ручными цепами в России самодержавной. Позже тем же способом «обмолачивали» крестьян России советской.

Ещё знаменитым Тацитом замечено, что «далёкое кажется более почтенным, чем текущее настоящее». Таким почтенным делом преобразовывающейся России второй половины прошлого века было проведение крестьянской аграрной реформы. Во всяком случае, с точки зрения её узлового, стержневого характера.

Чтобы испытать эту почтенность, требуется объективность, особая взвешенность анализа реформы в деревне, всех «получилось», «не получилось», «удалось не вполне». Сегодня это особенно важно знать. Этому требованию, на наш взгляд, отвечают двенадцать писем «Из деревни» русского публициста, учёного-агрохимика Александра Николаевича Энгельгардта, современника тогдашних реформ. И не просто очевидца, а энергичного участника тех преобразований, либерального помещика, хозяина-практика, каких было в ту пору единицы.

"Косцы". Художник Л. Архипов

«Косцы». Художник Л. Архипов

Землевладелец-земледелец

История деревенского хозяйствования Александра Энгельгардта началась с зимы 1871 года, когда его, известного 38-летнего учёного, профессора и декана Земледельческого института, вследствие участия в «студенческих сборищах» выслали из Санкт-Петербурга. Место ссылки (которая фактически растянулась до его кончины в 1893 году) Энгельгардту было разрешено выбрать самому.

Примечательно, что ссылка совпала с хозяйственными намерениями ссыльного. Он остановил выбор на своём имении Батищево в Смоленской губернии. Вот что писал опальный профессор о решении стать деревенским хозяином: «Хозяйство меня всегда интересовало. /.../ Я мог при этом выбрать любое из двух: или поселиться в доме своего богатого родственника в деревне, где мне был предоставлен полный городской комфорт и где я, отлично обставленный в материальном отношении, мог бы зарыться в книгах и, отрешась от жизни, сделаться кабинетным учёным; или уехать в своё имение, страшно запущенное, не представляющее никаких удобств для жизни, и заняться там хозяйством...» (1)

Высокообразованный учёный, автор целого ряда работ по органической химии, Энгельгардт своими трудами превратил имение в образцовую агрохимическую опытную станцию – первую в России. Имя Энгельгардта мы найдём и среди издателей: ещё в 1859 году он совместно с профессором химии Н. Н. Соколовым на собственные средства начал выпускать «Химический журнал Н. Соколова и А. Энгельгардта» – первое такого рода издание в России.

Неудивительно, что именно к нему, землевладельцу-труженику, человеку передовых взглядов, обратился Салтыков-Щедрин, соредактор «Отечественных записок», с просьбой «изобразить современное положение» в российской деревне. Михаил Евграфович стал «крёстным отцом» Энгельгардта-публициста.

Первое письмо «Из деревни» было опубликовано в «Отечественных записках» в 1872 году и сразу же вызвало неравнодушный отклик читателей. Вот как выражает впечатления современников русский прозаик Сергей Терпигорев (Атава): «На него тогда же все обратили внимание. С ним одни соглашались, другие нет, но его читали все, всех оно волновало, как это бывало всегда с произведением из ряда вон...» (2)

Закрепощение раскрепощённых

Письма «Из деревни» Энгельгардта, отразившие положение дел в деревне через 11-16 лет после провозглашения Царского манифеста 1861 года, переиздавались в нашей стране 8 раз (1882, 1885, 1897, 1937, 1956 1960, 1987 гг.).

Обращаясь сегодня к этому авторитетному историческому источнику, читатель не может не увидеть, что в нём встречаются события, эпизоды, ситуации, размышления, которые намёком из далёкого 100-с-лишнем-летнего вчера возвращают нас к тревогам и проблемам нынешнего крестьянства в России.

Вот, к примеру, что пишет Энгельгардт в одном из писем в 1878 году: «Вникнув в положение крестьян, в их отношения к помещикам, ознакомившись с ценами на труд, поняв условия, коими определяются цены на работу и пр., я убедился, что существующая система хозяйства держится только потому, что труд неимоверно дёшев, что крестьянин обрабатывает помещичьи поля по крайне низким ценам только по необходимости, по причине своего бедственного положения» (3). Не правда ли, замени здесь слова «помещики» – на «колхозы», а «помещичьи» – на «колхозные», цитата покажется абсолютно современной?

А как напоминают всю систему советского социалистического хозяйствования нехитрые способы власть имущих прошлого века – бесправностью, бедностью тех, кто трудится на земле, – укрепить свои позиции. «Чтобы было кому работать в помещичьих хозяйствах, – замечает Энгельгардт, – нужно, чтобы были нуждающиеся, бедные (4), «затеснённые» (выражение батищевских крестьян). Куда как проста эта формула.

И действительно, кто иначе будет работать на чужого дядю? Только бесправный бедняк. Ведь как свидетельствует автор писем «Из деревни», каждый крестьянин очень хорошо понимает, что, если бы он приложил свой труд, который употребляет для обработки круга помещику (то есть для выполнения всех сельскохозяйственных работ на определённом участке господской земли в течение года – Ред.), к своей или арендованной земле, то заработал бы более» (5). А то ведь какие там заработки!

Плата за земледельческий труд оставалась крайне низкой – «рабочий за самую тяжёлую сельскую работу не получает даже столько, сколько необходимо для поддержания, посредством пищи, организма в нормальном состоянии, нет профессии, в которой труд оплачивался бы ниже, чем тяжёлый труд земледельца» (6).

В советское время, особенно в 30-50-х годах, мы превзошли крепостную раскрепощённость – «тяжёлый труд земледельца» вообще практически не оплачивается, разве что «палочками» трудодней, а от продукта, который необходим для поддержания, посредством пищи, организма в нормальном состоянии», крестьянин и дети его вообще были отстранены – всё уходило в «закрома социалистической Родины».

«Положение» 19 февраля 1861 года предусматривало выделение бывшим крепостным определённого количества земли из той, которой они пользовались до отмены крепостного права. При этом получилось, свидетельствует Энгельгардт, что «во многих деревнях крестьяне получили в надел менее того количества земли, какое у них было в пользовании при крепостном праве. Вся лишняя за указанным наделом земля была отрезана во владение помещика и составила так называемые отрезки, зацепки, зацепные земли» (7).

Такое распределение земельных угодий создало неудобства, затеснение мужику: «При наделении крестьян лишняя против положений земля была отрезана, – поясняет ситуацию Энгельгардт, – и этот отрезок, существенно необходимый крестьянам, поступив в чужое владение, стеснил крестьян уже по одному своему положению, так как он обыкновенно охватывает их землю узкой полосой... а потому, куда скотина ни выскочит, непременно попадёт на принадлежащую пану землю. /.../ Теперь /.../ каждый покупатель имения, каждый арендатор /.../ прежде всего смотрит, есть ли отрезки, как они расположены и насколько затесняют крестьян. /.../ Оцениваются эти отрезки – часто, в сущности, просто ничего не стоящие – не по качеству земли, не по производительности их, а лишь по тому, насколько они необходимы крестьянам, насколько они их затесняют, насколько возможно выжать с крестьян за эти отрезки» (8). И конечно же, «где есть отрезки, там и крестьяне беднее и недоимок более» (9).

И что самое главное, эти ничтожные отрезки далеко не каждый владелец соглашался продать мужику или сдать ему в аренду за деньги. Отдавались они непременно «под работу» – крестьянин должен за эти кусочки отработать на господских полях, покосах, и «опять-таки, если бы крестьяне за отрезки производили какие-нибудь осенние, зимние или весенние работы, а то нет, каждый наровит, чтобы производили работу в самое дорогое, неоценимое по хозяйству, страдное время» (10).

Отсюда «...между помещиком и соседними крестьянами-хозяевами идёт постоянная борьба. Помещик хочет забротать крестьянина, надеть на него хомут, ввести его в оглобли, а мужик не даётся, выбивается, старается не попасть в хомут (11). Несомненно, что «там, где помещик забротал крестьян, надел на них хомут, там благосостояние крестьян ниже, там бедность, пьянство» (12).

А каких библейских масштабов достигло пьянство в советской деревне... У нас, как известно, крестьян вообще освободили от собственности на землю, сократив их угодья до минимума приусадебных соток, дабы не разрывался колхозник между своим и «господским» полем.

«Болтать господскую землю» или реформа полумер

«Болтать господскую землю» – так называли крестьяне прошлого века работу на барщине. Конечно, земледелие в такой ситуации, как оценивал Энгельгардт, «в упадке и состоит в переливании из пустого в порожнее» (13).

Интересно, как бы оценил он работу на полях в нынешних колхозах, когда подневольных на странные работы не хватает и вывозят на поля «по разнарядке» тех, кого отрывают от учебников, станков и кульманов. Так что довольно локальное противоречие прошлого века, когда крестьянин разрывался между работами на барина и на себя, сегодня приобрело безграничные масштабы. А суть не изменилась: людей отрывают от своего дела, а чужое дело они не хотят и не будут исполнять как своё.

Примерный деревенский хозяин Энгельгардт в столь важном вопросе, как перестройка помещичьего хозяйства и переход к вольному крестьянскому труду, не может смириться с полумерами, неумением по-новому организовать дело (это так хорошо знакомо нам, сегодняшним). Ему претит, что «старая система, по которой хозяйствовали до «Положения», ещё держится в большинстве хозяйств» (14), что не создана новая система агроэкономики, которая учитывала бы изменившуюся ситуацию, иной расклад сил.

К мыслям о нерациональном ведении дел он возвращается почти в каждом из своих «Писем». Однако наиболее полно раскрывает проблему хозяйствования в пореформенной деревне в последней своей публикации в «Отечественных записках» (письмо одиннадцатое от 1881 года): «Крепостное право пало, вместе с ним пало и помещичье хозяйство. До 1861 года существовала известная система. Помещик в своём имении был властелин известного количества рук, имел в своём полном распоряжении известную рабочую силу, которую мог направлять, как хотел, /.../ мог вести своё хозяйство совершенно правильно. /.../

С уничтожением крепостного права вся эта система рушилась, сделалась невозможной, и всё хозяйство страны должно было принять новые формы. Но естественно, что люди, сжившиеся с известными порядками, желали, чтобы эти порядки продолжались /.../ с той только разницей, что вместо крепостных будут работать вольнонаёмные рабочие. /.../

Вся система нынешнего помещичьего хозяйства держится, собственно говоря, на кабале, на кулачестве. Есть при имении отрезки, можно выгонами, покосами или иным чем затеснить крестьян, «ввести их в оглобли», «надеть хомут» – крестьяне берут помещичью землю в обработку, нельзя затеснить – не берут. /.../ Нет хлеба, нет зимних заработков – берут у помещика работы, закабаляются с зимы; уродился хлеб, подошли хорошие заработки – никто не нанимается. Какое же тут может быть правильное хозяйство?» (15)

Сеятель

Сеятель

«Мерсикающие» агродеятели

Когда экономическая система строится на искусственном сдерживании естественных процессов, необходим огромный штат для защиты интересов её приверженцев, который, в свою очередь, кормится за счёт притесняемых. То, что мы знаем из советского агроопыта, просматривалось и в России пореформенной. Вот что пишет об организации типичного помещичьего хозяйства Энгельгардт: «...землевладелец /.../ большей частью ничего по хозяйству не смыслит, /.../ пройдётся разве по полям – вот и всё его хозяйство. Какой же он хозяин, когда он ни около скота, ни около земли, ни около работы ничего не понимает /.../

За барином следует другой барин, подбарин, приказчик, который обыкновенно тоже работать не умеет и работы не понимает, около земли и скота понимает немногим больше барина, умеет только мерсикать ножкой и потрафлять барину, служить, подслуживаться. Затем, если имение покрупнее, идёт ещё целый ряд подбаринов – конторщики, ключники, экономки и прочий мерсикающий ножкой люд» (16). Знакомая организация труда, не так ли? Эти, по выражению автора «Писем», «орды неработающих, презирающих и труд, и мужика дармоедов», – административный штат поместья.

Организационную суету хорошо питает идиотизм указательно-запретительного рвения, мимо которого не мог пройти Энгельгардт: местное земство на основе однобоко понимаемой рекомендации какого-то не знающего сельского хозяйства учёного-энтомолога сделало обязательное постановление, предписывающее «сеять озимь в назначенный срок» – не ранее 15 августа.

Мало того, было постановление земства, гласившее, что у тех, кто отсеется раньше установленного срока, посев подлежит запашке за счёт виновного». Потрясённый полным безрассудством сего постановления, Энгельгардт в сердцах восклицает: «...земство-то не из энтомологов же одних состоит, должны же бы, кажется, в нём быть люди с рассудком! Или уже раз человек делается чиновником, так господь у него все способности отнимает?» (17)

В самую точку! Однако тогда всё же это были цветочки... Не знал он, этот сельский практик XIX века, что в светлом завтра его соотечественники сотворят этакую государственную чудище-систему, включающую в себя институты, главки, совнархозы, райкомы, штабы и комитеты для разработки директив. Тех самых, что предписывают, когда крестьянину пахать, сеять и убирать, учитывающих всё, что угодно, кроме местных условий, возможностей земли.

Читая «Письма из деревни», ощущаешь, кроме прочего, ещё и то, как глубоки традиции русского очковтирательства. «... в Петербурге, Москве и других городах, – пишет автор, – существуют агрономические общества, которые имеют заседания, прения, обсуждают разные вопросы рациональной агрономии, издают журналы и т. п.

Читая эти отчёты о заседаниях, выставках, читая эти учёные статьи, эти учёные описания рационально-агрономически устроенных имений, нельзя, казалось бы, усомниться, что помещичье хозяйство двинулось вперёд и развивается с каждым годом. Но если вы, подготовленный этою агрономическою литературою, поедете в провинцию и, минуя города, где для вас, если вы имеете известность агронома, устроят и заседания и прения, /.../ то вы будете поражены. Ни плугов, ни скарификаторов, ни альгаусских скотов, ни тучных пажитей и полей, а главное, никакого дохода. Пустыри и пустыри, а если где увидите болтающих господскую землю крестьян, затеснённых недостатком земли, то что же в этом толку?» (18)

Пусть плохонькая лошаденка, да своя

Пусть плохонькая лошадёнка, да своя

Землю – земледельцам

Энгельгардт призывает прийти в деревню молодых, образованных, толковых людей: «Интеллигентный человек нужен земле, нужен мужику. Он нужен потому, что нужен свет для того, чтобы разогнать тьму. Великое дело предстоит интеллигентным людям. Земля ждёт их, и место найдётся для всех» (19). Мог ли смоленский помещик помыслить, что спустя известное время деревня получит не интеллигентов, практически выведенных «враспыл», а малограмотных 25-тысячников – устроителей колхозов.

В своих «Письмах» автор описывал жизнь так, как он её видел, не очерняя и не идеализируя. И крестьян, вышедших из крепостной зависимости, Энгельгардт не идеализировал. Он писал, что у них «крайне развит /.../ эгоизм, стремление к эксплуатации» (20). (Кстати говоря, используя подобные высказывания Энгельгардта, Ленин «оснащал» аргументами своё учение о крестьянстве, известное своей тенденциозностью).

Но тот же Энгельгардт утверждал, что только мужики («интеллигентные мужики» – вот его мечта) могут хозяйствовать хорошо, что, «будь крестьяне наделены землёй в достаточном количестве, производительность громадно увеличится, государство станет очень богато» (21). Ему был по душе хозяйский крестьянский подход к земле, он предлагал «отдать землю крестьянам за необидную для них плату» (22).

«...Я, как хозяин, не вижу никакой возможности поднять наше хозяйство, пока земли не перейдут в руки землевладельцев» (23), – пишет он в одном из последних писем «Из деревни».

Собственное прочтение писем А. Н. Энгельгардта предприняла Ирина Полякова

***

1 – А. Н. Энгельгардт. Из деревни. 12 писем. 1872–1887. М., Мысль, 1987, с. 190

2 – «Золотая книга» – Новое время, 1882, № 92321

3 - А. Н. Энгельгардт. Из деревни. 12 писем. 1872–1887 М., Мысль. 1987, с. 160

4 – Там же, с.463

5 – Там же, с.165

6 – Там же, с.163

7 – Там же, с.393

8 – Там же, с.393-394

9 – Там же, с.393

10 – Там же, с.394

11 – Там же, с.465

12 – Там же, с.466

13 – Там же, с. 397

14 – Там же, с.160

15 – Там же, с. 585-587

16 - Там же, с. 463-464

17 – Там же, с. 455

18 – Там же, с.399-400

19 – Там же, с.529

20 – Там же, с. 521

21 – Там же, с.401

22 – Там же, с.399

23 – Там же, с. 592

Ещё в главе «Деревня - город - отечество»:

Пореформенная деревня: свидетельства непраздного очевидца
Свой своему вовсе не брат. Комический дуэт
Преображенье «Столицы сонного царства»
ЦИТАТЫ