Журнал «Социум» №8. 1991 год

Ожог родного очага (интервью политолога Глеба Павловского с историософом Михаилом Гефтером)

Дом Евразия

– Я бы хотел задать вам сразу вопрос, важный для каждого в нашей стране, которая, мучительно ища сегодня своё лицо, отступает перед ликами, являющимися из её недр. Вопрос таков: кто мы?

– Уже в наименовании нашем какая-то странность. «Советский народ», «советские люди». Что это, национальность или верноподданство? Будучи французом, вы можете быть коммунистом, монархистом или католиком, кем угодно; Франция может переменить строй, но останется Францией. Мы «советские» и оттого обязаны ими оставаться? Мы все навечно приписаны к этому идеологическому этнониму?

Тут налицо капитальное затруднение. Самое имя наше как бы запрещает смену состояний, исключает выбор, лишает нас той жизненной суверенности, которая достигает основных вопросов человеческого бытия.

Каков же выход? Перередактировать имя? Просто вернуться к прежним именам? Но в рамках нынешней общности «просто» не получится. За лингвистической препоной – история, какую в окошко не выбросишь. Её нельзя отменить, её доступно лишь превозмочь. А это вряд ли удастся, если от единства не перейти к совместности. Стать тем, что скрыто пока в конвульсиях высвобождения из принудительной связи не единым сообществом стран и цивилизаций.

– У нас из поля зрения ушла сталинская борьба с многоцивилизационной Россией, причём не только с крестьянством, верой или традицией, а с тем симбиозом российских земель, упразднённым ещё до коллективизации, в ходе так называемой «административно-территориальной реформы» 1923 – l929 гг. Была Россия земель и земств, местных учреждений, краёв, и краеведческих обществ, волостей, и волостных властей, наиболее приближённых к человеку и к его быту. Всё было стёрто с карты, как ластиком. И поразительно, что сегодня мы как бы принимаем сталинскую картину страны за основу, принимаем за данность этот унифицированно-безличный массив.

– Сталинская система – это паровой каток, сильнейшая из унификаций нашего столетия. Человек, находясь внутри этой системы, присоединён к власти, так или иначе соучастен в ней и вместе с тем чего-то в любом случае лишён, а может быть, немедленно лишён и всего сразу. Эта система распоряжения судьбами выравнивает все местные обстоятельства и условия. Ради этого она упразднила, сровняла с землёй три России: старую, многоземельную, естественную; рухнувшую имперскую; новую, многоукладную, фрагментарную «нэповскую Россию». Результатом, однако, стала наша мировая держава – такая, какой до войны вообще не было. И теперь, в сущности, речь идёт о том, чтобы вернуть на первый план развитие, соподчинив ему все практические цели, все инструменты, всю инфраструктуру могущества. Нам надо стать мировой державой внутри себя.

Престарелый английский политик Каллагэн заметил в наш адрес: если вы не собираетесь пройти фазу ухудшения положения, сопровождаемого всем, что «полагается» при ухудшениях, – вам не стоит делать капиталовложения в перестройку! А мы из каждой следующей кризисной ситуации выходим всё хуже: сказывается отсутствие солидарно вырабатываемых механизмов разрешения кризисных ситуаций.

Сейчас совпали во времени явления: агония сталинского массива и кризис самой перестройки.

Нам предстоит пережить время, когда, выходя из-под власти сталинской унификации и всего, что с нею связано, мы должны будем пережить времена внутренних трудностей, раздоров, появления импровизированных лидеров, неумных или совсем дурных страстей, но мы должны найти демократический способ преодоления этих трудностей.

Итогом может быть либо катастрофа, либо выход на действительный источник развития. Но он беспрецедентен. Есть чужие опыты удач и поражений, но нет рецепта! Загоняя же своё новое (кооперативную экономику, полугосударственные структуры, трудовые сообщества) в подновлённый социум власти, мы лишь приближаем конец. Ибо перестановка «мест» в нашем случае не только не меняет суммы, но убавляет и извращает её. Следствие – еще более злокачественное – показуха и безъязыкий мозг.

Сегодня мы неожиданно близки к тому, что было в голове Ленина незадолго до смерти – «опасно» близки к тому, над чем он тщетно бился. Он чувствовал, что проблема Союза Республик – не отдельная проблема, а ключевая, вбирающая в себя и экономические, и социальные, и политические несовпадения и отталкивания. Вот что сегодня страшными толчками выходит наружу. А все радикальные и мыслящие люди ищут одно-единственное решение для всех в стране! Задача же состоит в том, чтобы найти модель интегрального развития, которая бы была ориентирована на различия – различия цивилизаций, отношение к труду и собственности на местах, не говоря уж о климатах, ресурсах и т. п.

Может быть, мы подошли к тому, что диахрония исторического прошлого России сейчас развёртывается в синхронию? Многое становится одновременным для нас: реформа Александра, Пётр и даже Смута! По мере продвижения, если это продвижение будет, генезис его неминуемо уйдёт в глубь времён, основание его станет причудливо расширяться...

Кащеева душа новостроевского режима – унифицирующее распоряжение судьбами людей, наций, культур, выравнивание всего и вся. Режим раскатал «под ноль» три России: старую, многоземельную, естественную; рухнувшую имперскую; новую, многоукладную, нэповскую... А взамен?

'

– Россия – страна, не причастная Западу и не могущая отвлечься от него, вечно обращённая к Западу своими идеалами, мечтами, страхами... С середины нашего тысячелетия и доныне мы ощущаем себя Европой – и оспариваем всё европейское. Правда, сегодня мы спорим с Западом всё неуверенней.

– Да, русский образ Мира тревожен. Россия с самого начала формируется как продукт мирового исторического процесса, обобщённого европейским Западом. Империи колониального типа складывались совершенно иначе, чем Россия: метрополии и отдалённые от них колонии. Тут же царство-империя представляло собой сплошную территорию, в которой старые образы жизни и этносы перемежались с массовой русской колонизацией. Иногда эту колонизацию стимулировала центральная власть, часто власть сама шла по её следам...

Что здесь оригинального? Россия – Европа плюс Азия. Это и так, и не вполне так. Можно представить себе Россию Азией, которая отграничила и тем самым сформировала окончательно Европу. Тогда мы – Азия, которая участвовала в оформлении, утверждении Европы. Но также можно сказать, что Россия – это та же Европа, которая навсегда вошла в самое тело Азии и, утвердившись, оказывает определённое воздействие на течение всех процессов здесь. Если угодно, Россия – первый полигон Мира, и эта наша уникальность, которая составляет сейчас скорее минусовую, затрудняющую и опасную сторону нашего существования, может стать огромным нашим вкладом в нахождение общей картины Мира, который будет состоять из миров. Мира миров. Теперь мы достигли критической точки, когда люди выяснили, что они могут стать человечеством непосредственно в одной только роли – роли взаимных уничтожителей. Сейчас просто необходимо искать выход из неё.

Невозможно строить это новое целое, исходя из предположения, что жизнь человеческая будет строиться совершенно одинаковым образом везде и всюду. И если мы останемся жить, мы в России – СССР будем представлять из себя разные цивилизации, в сложных отношениях друг с другом – новое целое. Тогда и проблема демократизации приобретает уже иной характер: приведение конституционного устройства в соответствие с выявившейся проблематикой.

Колесо экстремальности

– Бытует суждение, что русские – это люди, которые по привычке плохо живут, компенсируя неумение устроить собственную жизнь причастностью к власти. Это суждение есть как бы парадигма современного недоверия к русским; оно – отражение «антимосковских» настроений.

– Что ж, если брать анкетные данные верхушки аппарата, всё так. Но вопрос в следующем: действительно ли эти люди выступают в качестве русских, распоряжаясь людьми и обладая властью над судьбами людей, той властью, которой согласно духу русской культуры вообще не должно быть! Которой и отличается социум власти от государства: государство распоряжается аспектами жизнедеятельности человека в меру отпущенных ему прав, но ему не предоставлена власть над судьбами.

Итак, есть ли это специфически русская ситуация? Я бы это подверг сомнению. Это российский механизм застревания экстремальных ситуаций. Говоря языком историософии (и, прошу прощения, несколько велеречиво), это заданный генезисом России конфликт пространства со временем.

В России были заведены европейские часы, но они не могут идти равномерно на таком пространстве не просто в силу его величины, но и в силу его многоликости, несводимости к общему знаменателю. Россия множественна, но, вымеренная властью, одномасштабна. Это тот же, по сути, конфликт, что между европейской цивилизацией с её масштабом и Миром вообще.

Либо пространство подавляет время – и образуется какая-то аритмия, подобно Смуте; либо время взрывает пространство – и тогда целые эпохи валятся в пропасть, бесследно, одна за одной...

Существует повторяющийся российский феномен, когда распоряжение человеческими судьбами в чрезвычайных условиях задерживается на целую эпоху, утверждается и институциализируется так, что оно «легально» продлевает застрявшую экстремальность. В такие эпохи происходит массовое вовлечение людей коренной национальности в распорядительство чужими судьбами. Но эти эпохи как раз и представляют собой низшие точки падения русскости – и власти, и народной жизни вообще в той мере, в какой она поглощается распорядительством.

Люди, именующие себя русскими, на самом деле разного происхождения, смешанного: «русские-татары», «русские-эстонцы», «русские-евреи». В результате образовалась русскоязычная культура, но выступающая не как культура русских.

Переведя на свой язык европейскую проблематику, она приняла форму систематического диалога с властью, настаивая на своём равноправном сотрудничестве: вам – тела, нам – души! Но власть в России тоже притязает на души, именно поэтому русская культура влезла со всеми потрохами в проблематику власти. И потому ни одна культура мира не имеет такого мартиролога, как русская. Убийства, самоубийства, ранний творческий износ, старение, исковерканные жизни, гибели, гибели во всех смыслах...

Власть, обращённая ко всем, кто понимает русскую речь, обращается с ними как со своими подданными. Эта власть – смертный враг, но также и сподвижник культуры, притязающей на души и тщащейся освободить их средствами и в пределах власти. И всё это завязалось на русскость, делая её заложницей мучительного колеса повторений. Чем выше вовлечённость в экстремальные ситуации, тем убывающе меньше «русскости» в государстве и в человеке.

В то же время реально, по ту сторону власти, Россия атомизирована и фактически разделена на свои протоцивилизации, больше увязанные со своими межнациональными средами, чем с такими же русскими в других местах страны: где – вологодско-архангельско-мурманский Север, где – казачий Юг... Как их ни вытаптывали, сибиряки остались сибиряками, донцы остались донцами.

Русскоязычная культура космополитична. Поле пересечения – поле власти. Выход из круга состоит в том, чтобы вывести русскую культуру за пределы этого поля! Путь двояк: изменение природы властвования и возрождение собственной русской локализации. Вместо «местной специфики» и аппаратно-территориальных мафий – цивилизации и протоцивилизации России.

Русские – суперэтнос, который, сжимаемый со всех сторон, уже не может превратиться в этнос или нацию в обычном смысле этого слова. В чём решение проблемы? В том, чтобы у русских не было бы проблем, которые не были бы проблемами других. У них не должно быть проблем – «своих», в узком, только национальном смысле. Они не могут уйти в себя в качестве национальной общины. Следовательно, они должны сделать проблемы союзных народов своими национальными проблемами. И тогда у тех не будет повода решать что-либо, отделяясь от русских! Но, если мы захотим решать через власть, и лишь через власть, то взорвём мир.

Страна стран

– Вам не кажется, что тяжба о национальных притязаниях – подчас не разрешимых при любом политическом строе – отвлекает нас от насущных экономических реформ? Не накормить ли сперва людей?

– Экономика у нас почти тождественна государству, и эта сторона дела доведена до такой степени, когда никакой политики, в сущности, уже нет. Даже нэп имел дело с миллионами независимых товаропроизводителей. Где у нас нечто аналогичное?

Ядром альтернативы – что превратить и во что? – я считаю принципиальный отказ от мысли о возможности какого-то одного решения. Мы должны осознать, что составляем не страну, а целый мир в Мире, и должны устроиться в качестве такового. А все наши теории и политическое самосознание основаны на унитарной модели. Особенно опасно, когда они накладываются на РСФСР – огромное, необозримое пространство, которое фактически никаким суверенитетом не пользуется, отличаясь в этом даже от Армении и Литвы. Все понимают, что правительство России – это полуфикция, потому что основные вопросы жизни решаются центральным правительством, а на долю «Российской республики» остаются какие-то мелочи, сводящиеся к переписыванию всего на свои бланки.

И это не остаётся без последствий для всех в СССР! Наличие такого огромного и абсолютно несуверенного, водимого на помочах из Центра колосса накладывает печать на отношение Центра ко всем республикам! Это наша модель десуверенизации самих себя...

Портрет Нагорного Карабаха в незатейливой багетке

– Но существует набор форм национальной суверенности, например, автономии.

– Ни один уровень автономии не делает людей хозяевами своих ресурсов и своего продукта. Необходим один уровень: суверенитет любого народа СССР.

– Но тогда речь пойдёт о расширении участников Союзного договора?

– И о некотором выравнивании их по величине. Пока есть громада РСФСР, способ управления ею определяет способ отношения ко всем составным частям СССР. Это совершенно неизбежно. Думаю, что, предлагая «Союз Советских Республик Европы и Азии», Ленин имел в виду не разрастание состава, а новизну суверенитета – республик и континентов. Он искал Мир внутри России – эволюционное, «цивилизаторское» продолжение несбывшейся мировой революции. Фанатичный сторонник права наций на самоопределение, он повторял, что это пустой звук, пока речь не идёт о праве на отделение и выход. Перед самой смертью только вдруг понял: какое там право наций на отделение! В русле мировой революции отделение было ещё реальностью, но теперь, когда всё замкнулось в пространстве России, а власть над ним ушла из его рук?.. И вдруг идея – все объединяются на равных началах, независимо от своей величины, на принципе возобновляемого Союзного договора. Все!

Больше неуставных мыслей – меньше оловянности

– Теперь мы можем только гадать: нашёл ли бы он политический эквивалент новому облику Мира, России?..

– Я не предрешаю вопроса о контурах, размерах, названиях. Будут ли это Западно- и Восточносибирские республики, либо Дальневосточный, Урало-Волжский регионы? Я не предрекаю и радикальных шагов «вертикальной» интеграции, например, преобразование Совета Национальностей в Совет Республик и Земель (регионов) с расширением постоянных полномочий последнего. Тут, убеждён, ключ к решению и «русского вопроса», который нельзя больше стыдливо игнорировать. Именно русские в роли функционеров сталинской нивелировки в наибольшей степени теряли распоряжение собой; это игнорирование подчёркнуто «поглощением» столицей Союза собственной столицы Великороссии... Русский национальный вопрос способен решаться именно тем, что районы с преобладанием русского населения становятся – как и другие – интегратами, странами, очагами распоряжения основными условиями человеческого существования. Не подданные, а хозяева своей земли!

Какой ожог? Какого очага?

– А что делать Центру?

– Власть освобождается! Давайте поймём наконец, что мы не страна. Мы могли быть империей. Мы могли быть центром мировой революции. Но мы не можем быть «просто» страной в национальных границах. Мы можем стать миром в Мире либо, в очередной раз, жертвой. Жертвой Мира, жертвой самих себя.

– Вы верите в повторение прошлого?

– Нарастающий процесс суверенизации совершенно не сопровождается поисками и развитием нового интегрирующего начала. И в этот зазор может ворваться насилие с той или с другой стороны.

Именно потому, что суверенизация сегодня практически не затрагивает русских, она принимает болезненно антирусский оттенок!

В качестве соучастников этого процесса русские не были бы объектом нынешней бессмысленной неприязни. Ибо человек у власти нуждается в национальности лишь до утверждения у власти.

Агония сталинской системы ведёт к тому, что агентами её вырождения становятся настолько мелкие люди, что их претензия распоряжаться судьбами делает ситуацию особенно невыносимой: гришины, романовы делают ситуацию безнадёжно скучной, тоскливой… И попытка Центра свести процесс к общему знаменателю может одним ударом всё опрокинуть в прошлое.

Надо конституционно реорганизоваться. Надо ввести понятие мирового суверенитета внутри страны, суверенитета в международном смысле без выхода за пределы. Решить эту задачу, не разрушая государственных границ, на основе нового Союзного договора.

* * *

Если брать создание государства из нынешнего социума власти, то наиболее заинтересованным народом мне представляется именно русский. Именно в качестве строителя государства – первого нормального государства в нашей истории – русский народ может вернуть моральное лидерство, во всяком случае сделать больше любого отдельно взятого народа СССР.

И здесь надо ясно подчеркнуть разницу между децентрализацией и суверенизацией СССР. Децентрализация сохраняет в принципе систему, которая становится более гибкой, функционально локализованной, приспособляемой... Суверенизация – это множественная интеграция, предполагающая выход из агонии в другое состояние. Болезненный выход, но полный. Только врождённое разнообразие, возникновение протоцивилизаций, ещё не имеющих имени, ещё ищущих себя и своё место в Мире миров. Другого выхода нет. Сегодня мы ещё должны реализоваться русскими россиянами, строя равноправное сообщество народов одной шестой части Мира.

Из книги «Ожог родного очага», М.. Прогресс, 1990

Что он Гекубе? Что ему Гекуба?!

Рисунок: М. Ларичев

Журнал «Социум» 1991 год №8(8)

Ещё в главе «Деревня - город - отечество»:

Крестьянин и чёрный рынок социализма (взгляд из 1978 года)
Священник в городе: быть для всех всем
Ожог родного очага (интервью политолога Глеба Павловского с историософом Михаилом Гефтером)