Журнал «Социум» №4. 1991 год
«Одиночество зрячего среди слепых»
Природа наделила Александра Малиновского (Богданова) (1873–1928) талантами разнообразными и яркими: естествоиспытатель и медик, экономист, политик и идеолог, оригинальный писатель и поэт. Он обладал и ещё одним важнейшим даром – был человеком редкой нравственной безупречности.
Его личность притягивала к себе многих знаменитых представителей отечественной культуры и научной мысли первой трети XX века. Притягивала разнознаково. Одни были его друзьями и сторонниками, другие становились оппонентами и противниками.
Богданов являл собой бесспорный авторитет в создании науки об общих принципах организации (тектологии), сумев предвосхитить соответствующими разработками некоторые положения современной кибернетики. На его обществоведческих трудах воспитывалось не одно поколение сколько-нибудь серьёзных марксистов. Книга «Краткий курс экономической науки» А. Богданова выдержала полтора десятка изданий. Кроме того, его имя вошло в историю в ряду имён создателей партии российских революционных социал-демократов (большевиков), членом ЦК которой он был с 1905 по 1909 годы.
Официально-нормативная советская историография длительное время отнюдь не способствовала объективной оценке Богданова – фигуры крупнейшей, неординарной, во многом непростой. Истоки такого подхода уходят далеко в прошлое, к доктринальным установкам марксизма.
.jpg)
В гостях у Горького на Капри. Играть подано. Партия в шахматы: левая сторона – Ленин, правая – Александр Богданов
В 1904 году молодой учёный выпустил в свет большой труд – первую часть «Эмпириомонизма», выразив свой самостоятельный взгляд на актуальнейшие проблемы тогдашних философских споров и обсуждений. Реакция на книгу ряда столпов российской марксистской мысли, в том числе Георгия Плеханова, была весьма раздражённой: «господину Богданову было замечено, что он отныне находится вне пределов марксизма».
В 1909 году к критике его теоретических взглядов присоединился и Ленин, используя для этого страницы своей книги «Материализм и эмпириокритицизм», которая впоследствии была канонизирована так называемой советской марксистской школой. И мало кто знал, что Богданов весьма оперативно ответил на ленинское «ополчение» против него своей яркой и оригинальной работой «Вера и наука» (с 1910 года эта вещь ни разу не переиздавалась на родине автора).
Что касается, так сказать, политической физиономии Богданова, то её особенности очерчивает одно достаточно примечательное обстоятельство: в период лада и сотрудничества с социал-демократами ленинского толка его называли «вице-лидером большевиков». Однако политическая борьба отнюдь не была для него чем-то самодовлеющим, к счастью для нас, не увела его на путь соперничества, по-пустому, суетному сжигавшего (и сжигающего) многих людей. Он считал возможным служить Отечеству не только на политическом, но и на научном поприще, видя в науке дело своей жизни.
В 1909 году политик и учёный выходит из партии. Пять лет спустя на вопрос одной из газет, можно ли печатать статьи Богданова, Ленин отчеканит (повторяя Плеханова): «Он не марксист». Позднее даже Николай Бухарин, отличавшийся гораздо большей терпимостью и несомненной мягкостью, в некрологе напишет о Богданове как о «неполноценном марксисте». Однако на траурном митинге публично заметит, что интеллектуальная фигура его не может быть измерена обычными мерками. И вполне искренне воскликнет: «Да, он не был ортодоксален. Да, он, с нашей точки зрения, был «еретиком». Но он не был ремесленником мысли. Он был её крупнейшим художником... одним из самых сильных и оригинальных мыслителей нашего времени».
Ныне нередко Богданова называют марксистом небольшевистского направления. Но сам он категорически протестовал против «отнесения» себя к российским социал-демократам-реформистам (меньшевикам). И при этом непременно добавлял: «Традиции Маркса и Энгельса должны быть близки нам не буквой, а своим духом». Для него марксизм был не столько жёсткой, политически замкнутой доктриной, сколько открытой научной системой, которая должна входить в контакт с другими взглядами, взаимодействовать с теоретическими положениями немарксистских течений, творчески развиваться, подпитываться ими.
Богданов приветствовал Февральскую 1917 года революцию, считая, что она будет способствовать демократическому развитию России и её экономическому возрождению. Курс пролетарской партии на перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую не принял. Он считал, что для социалистического переворота в России пока нет реальных ни объективных, ни субъективных условий: есть одна только вера, на основе которой серьёзную политику делать нельзя.
Октябрьский переворот Богданов квалифицировал как революцию особого типа и как пролог грядущей социалистической революции. Октябрь, вышедший из мировой войны 1914–1918 годов, по его мнению, не способен был дать позитивную программу и заложить основы для будущего высокоорганизованного общества. Тем более, что война коренным образом изменила экономику страны, социальную структуру Российского государства, соотношение политических сил, психологию масс.
В самом деле, рассуждает Богданов, в годы войны большую роль в обществе играет армия («класс исторического момента»). Она находится на особом положении. Её характеризует известная оторванность от общества, уравнительный принцип потребления, специфическое мировосприятие, неустойчивость политической позиции. В мирное время армия – это около 1% населения. В годы войны её численность может равняться 20–40% трудоспособной части жителей страны. По мысли Богданова, армия – достаточно отсталое звено социальной структуры, но, начиная играть ведущую роль в политике*, это структурное звено «окрашивает» своей спецификой всё и вся. Она изменяет характер нации, её образ мысли, снижает общий уровень культуры и нравственности.
Много рассуждая и полемизируя со своими оппонентами о войне и революции, Богданов не раз возвращается к мысли о том, что именно рабоче-солдатские массы, а не рабочий класс были движущей силой Октября. Говоря о «новом социалистическом обществе», он утверждал, что оно не может рождаться из разрушительных тенденций, из элементов насилия. Оно должно заявлять о себе в первую очередь тенденциями позитивными, собирательно-созидательными. Только тогда это общество будет выше социальной организации старого порядка.
Провозглашение Октябрьской революции в России социалистической он называет отказом от теории марксизма, сдачей позиций социализма. Максималистская утопия мгновенного перехода к социализму может оказаться мечтой, которая приведёт в царство Железной пяты, жестокой диктатуры, подчёркивает Богданов.
Осмыслив таким образом Октябрьские события, он пытается внушить всем, так или иначе внимавшим ему, что готовить рабочий класс к социализму нельзя посредством казарменных установок или посулов чего-то несбыточного. Необходимо развивать внутреннюю культуру революции, формировать у рабочего класса самостоятельное политическое сознание, новый духовный мир.
Среди советских исследователей по сей день бытует мнение, что идея культурной революции и само это словосочетание принадлежат Ленину. Однако как и термин «военный коммунизм», так и термин «культурная революция», впервые внесены в литературу именно Богдановым, который был убеждён, что культурная революция в России должна предшествовать политическому перевороту.
Есть у него и заметки о власти Советов. Теоретик государственного строительства считал, что Советы могут быть только органами революции, но отнюдь не государственно-правового устройства общества, как мыслили большевики. По его мнению, парламентская демократическая республика – более совершенная форма государственного устройства и единственно пригодна в России. Он настаивал на том, что система Советов нуждается в радикальном переиначивании с учётом мирового опыта государственного и правового жизнеуклада.
Нужно ли удивляться, что его позиции расценивались как чуждые новой власти: «слишком незаурядная личность, слишком привлекает всеобщее внимание – надо как-то пригасить». В 1920 году ему советуют заново вступить в партию, обещают ответственную должность. Отказался, предпочёл, по его словам, «одиночество зрячего среди слепых». Вокруг заговорили, что Богданов против потому, что болезненно переживает своё «исключение из партии в прошлом». Да, он действительно переживал, но по другому поводу. Зрячий среди слепых видел трагическое несовпадение между лозунгами послереволюционной России и диким разгулом насилия и вандализма в «нелозунговой» жизни.
Власти ужесточали отношение к нему. Это проявлялось во многом – в искусственных препятствиях к публикации его работ в том числе. Так, например, обменявшись с Лениным мнениями о возможности, а вернее, о невозможности издания книги Богданова «Краткий курс политической экономии», Сталин заметил: «Думаю, что в старом виде издать эту книгу (без отражения новых всемирно-исторического значения фактов) нельзя, смешно. Если книга уже издана, – обругать издательство и установить контроль над ним».
В начале 20-х годов начались массовые акции по уничтожению инакомыслия и какой бы то ни было оппозиции. Споры, творческие дискуссии всё чаще квалифицировались как «подрывные« и «антинародные».
В сентябре 1923 года по сфабрикованному доносу Богданов был арестован и провёл пять недель в тюрьме. И хотя из заключения его выпустили за явной несостоятельностью обвинений, тем не менее Центральный орган партии большевиков «выстрелил» статьёй против него («Известия ЦК РКП (б), 1923, № 9-10, стр. 14–16). Вновь потребовалось скомпрометировать этого человека.
Однако оказалось, что проще опорочить, чем сломить Богданова. В 1924 году (когда началось откровенное перерождение партии в сталинский «орден меченосцев», ценой огромных усилий ему удалось опубликовать интереснейшую работу «Законы новой совести». В ней он выступал против обезличивания человека, против стадности и групповой ограниченности, рабства духа и авторитарности, предупреждал: «...нельзя достигнуть праведной цели низкими средствами».
В последние годы жизни Богданов всецело отдаёт себя медицине. Он занялся проблемой переливания крови, омоложения организма, продления жизни. Его, выпускника медицинского факультета Харьковского университета, эта проблема занимала давно. В феврале 1928 года в результате эксперимента, поставленного на самом себе, он скончался. Впоследствии, вспоминая его, друзья всегда заключали: вряд ли Александр, проживи он ещё 5–10 лет, умер бы собственной смертью.
Ещё в главе «Наука - политика - практика»:
«Одиночество зрячего среди слепых»Забытые мысли «неполноценного марксиста» (извлечения из некоторых работ и из переписки Александра Богданова)
Государственная идеология за работой
