О смысле жизни и смерти. Фрагменты из произведений
***
Я пишу это не для хорошо устроенных и довольных собой. Не для тех, кто прочно осел на своём месте, пустил корни и нашёл покой самоудовлетворения. Не для спящих. Они своего почти достигли. Осталась малость, чтобы они достигли всего и не просыпались.
Я пишу для тех, кто не спит, кто ищет иных почв, иных, более чистых соков жизни, чем те, какие могла бы она дать сама собой. Для тех, чей дух не устал жить, растёт и развивается, независимо от числа и тяжести прожитых лет, и требует пищи, тепла и света, то есть необходимых условий жизни.
Я и сам, седой и беззубый, более прожившийся жизнью, чем проживший жизнь, /.../ всё ещё ищу эту свою почву, этот свет и эту пищу. И эта жажда сильнее, чем желание покоя и ощущение старости. Я всё ещё не устал, – так ощущаю себя, – всё ещё молод той неукоренённостью или незакоренелостью духа, которая не позволяет остановиться на том, что есть, и требует иной, более чистой, более осмысленной и разумной, более достойной жизни, чем оказывается она доступной. Которая не позволяет позабыть о давно прошедшей, бесконечно требовательной к себе и к миру юности, о запросах и вопросах, мучивших когда-то.
Они, эти запросы и вопросы, прошли со мной всю жизнь, всякий раз заглушая настойчивый ропот и шёпот, звавший остановиться, осесть и быть «как дома». Бывало и «как дома», но не было дома. Был постоялый двор, ночлег, временное пристанище. Не было дома, потому что наш дом «не от мира сего». Жизнь не раскрыла его, не принесла удовлетворения. Не ответила на запросы и вопросы.
И я знаю сейчас (это-то я знаю хорошо), что жизнь сама по себе, какова бы она ни была: мудрая или неудавшаяся, достойная подражания или дурная, – сама по себе не может раскрыть и ответить. Она сама «не от мира сего». Она сама ищет и всё ещё не нашла постоянного пристанища. Она сама, эта слегка потерявшаяся и растерявшаяся жизнь, тоже нуждается в том, чтобы получить то и другое, если бы нашёлся кто-то, кто захотел бы и смог приютить её и ответить ей.
Она тоже «не у себя дома», «в гостях» и «в людях» и не хуже других знает, каково бывает слишком загоститься. И она в нас, людях, находящая себя, вправе требовать приюта и ответа от нас, живых, живущих её, живущих ею и благодаря ей.
***
В конечном счёте каждый из нас рано или поздно начинает размышлять о смерти, чтобы решить для себя, не что есть смерть вообще, которую он так или иначе наблюдает, о которой читал и слышал, то есть смерть других, людей и животных, но его собственная смерть...
.jpg)
Г. Доре. Иллюстрация к «Божественной комедии» Данте
«Жизнь трагична. Да, бывает и трагична. Но... почему именно трагедия? Почему не фарс, не смешная незадача, не комедия чудаков... взыскавших смысл в том, чему никто, ни сами они прежде всего, не позаботились сообщить тот смысл, который захотели найти».
Большая беда наша в том, что эта проблема возникает перед нами по большей части тогда, когда смерть встала рядом с нами, когда уже поздно что-либо решать, ибо решение предполагает изменение того, что сейчас в терминах модной науки получило название «стратегия нашего поведения», предполагает будущее, которого, собственно, больше нет. Мы сожалеем, что прожили так, что могли бы и должны были жить иначе, чем прожили, что если бы у нас было ещё время, было будущее, мы бы не повторили прежних ошибок, изменили всю нашу жизнь с тем, чтобы, когда придёт последний час, иметь возможность сказать себе: мы прожили не зря, за такую жизнь не грех заплатить и смертью.
***
«Суета сует и томление духа» – говорит о человеческой жизни Бессмертный Муж Скорби, Соломон-Екклезиаст, или Когелет. «Нет ничего нового под Луной. Всё было и всё прошло. Живому псу лучше, чем мёртвому льву, – добавил он ещё. – Но вот и пёс мёртв, и ничем ему не лучше. И нет ни у кого перед другими преимущества. А потому – суета сует и всяческая суета. И лучше всего вовсе не родиться». Таков окончательный вывод мудрейшего из людей, завидно счастливого в творчестве, в любви, в детях, в богатстве, славе, власти, во всех мыслимых и немыслимых человеческих благах. Таков вывод могущественнейшего «Короля Иудейского» – короля грёз трагических героев Достоевского.
«Человек рождается, чтобы умереть» – вот первая и последняя целесообразность человеческой жизни и в то же время единственно надёжная её достоверность с точки зрения самой объективной и строгой науки.
В чём же дело? В чём корень этого трагизма человеческой жизни?
Жизнь глупа и печальна? Да, бывает глупа и печальна, очень даже глупа и очень печальна.
Жизнь абсурдна? Да, бывает, слишком часто бывает абсурдна. Но ведь не сплошь же абсурдна, не беспредельно, иначе мы просто не определили бы её так, если бы не знали этого предела.
.jpg)
Автор фото: В. Богданов
Человек умирает? Да, умирает. Но ведь и рождается. И одно, вероятнее всего, стоит другого, если даже самый усталый не устаёт от жизни и проклинает своё рождение лишь перед лицом смерти, тогда как нерождённый не благословляет и не проклинает, не устаёт и не отдыхает, вообще не имеет никакой усталости, ни плохой, ни хорошей. И тут просто нет того, что можно было бы с чем-либо сравнивать, что лучше или хуже.
Жизнь трагична? Да, бывает и трагична. Но почему только трагична? /.../ Почему именно трагедия? Почему не фарс, не смешная незадача, не комедия чудаков... взыскавших смысл в том, чему никто, ни сами они прежде всего, не позаботились сообщить тот смысл, который захотели найти.
***
В том-то как раз и заключается корень вопроса, что в жизни самой по себе вообще нет никакого раз и навсегда заданного, однажды определённого смысла. Но в ней нет и до конца определившегося и не способного, каким бы то ни было образом, изменяться смысла, как нет и сплошь необходимой необходимости, вполне случайной случайности, целиком рокового рока и однажды суженой судьбы. В том-то как раз и заключается дело, что жизнь – прежде всего человеческая жизнь – не обладает никаким смыслом, помимо того, какой мы сами сознательно или стихийно, намерено или невольно самими способами нашего бытия придаём ей.
В одном случае глубокого и ёмкого, как жизнь Сократа, но к очень многому и нелёгкому обязывающего; в другом – поверхностного и мелкого, позволяющего легко скользить по ней, без страха погрузиться в неё слишком уж глубоко, но и легко ускользающего и хрупкого.
Жизнь не имеет никакого, ни мудрого, ни глупого, ни абсурдного, ни трагического, никакого другого заранее заданного смысла. Этот ответ представляется более удовлетворительным. Не только более честным, но и более обнадёживающим, чем какой бы то ни было другой. И этот ответ /.../ предполагает возможность не столько находить смысл, сколько искать его, не столько открывать его, как нечто уже существующее, но ещё не найденное, сколько созидать, творить и сообщать жизни.
Этот ответ смещает центр тяжести с вопроса об изначальном смысле, бесплодность которого очевидна, на вопрос об окончательном смысле, позволяя судить и о том срединном и промежуточном, где находимся сегодня мы, и где этот вопрос имеет неотвлечённый смысл, где он, собственно, и приобретает всю полноту своего значения, где он насущнее, чем какой-нибудь другой, изначальный или конечный, взятый сам по себе.
***
Мы искали смысл человеческой жизни в необходимости, в изначальности, в миропорядке и горевали, что не находим его. Но, может быть, это просто превосходно, может быть, это величайшее человеческое счастье, что мы не находим его там, где искали до сих пор. Найди его в изначальном и необходимом, в самом миропорядке, не лишили бы мы себя самой возможности выбирать и созидать свою человеческую сущность?
Разве не лишили бы мы себя возможности придавать человеческой жизни, – нет, нет, не на словах, на деле, хотя и не без помощи слов, которые помогают нам овладеть делом – не какой-нибудь вообще, но именно тот смысл, какой мы хотели бы придать ей, получив взамен одну только возможность исполнять кем-то или чем-то заданное, навязанное судьбой, необходимостью или случаем.
А если так, то не продвинулись ли мы ещё на один шаг в решении нашего вопроса? И не открыл ли нам этот шаг некоторые новые горизонты? Не нашли ли мы нечто большее, чем искали, и нечто лучшее, чем когда-либо рассчитывали найти там, где до сих пор искали, – возможность, возможность поиска человеческого смысла жизни, возможность его созидания, то есть свободу?
Уже один этот шаг коренным образом меняет существо дела. Важно лишь не остановиться и сделать ещё один шаг, начать искать этот смысл и эту сущность и воплощать их в своей жизни, чтобы она, таким образом, приобретала то и другое.
***
Значит, можно и нужно трудиться сегодня и всякий день жизни, ибо, как прошлое посеяло семена тех плодов, которые мы с радостью или отвращением вкушаем сегодня, так и будущее – вопреки надеждам героев нашей комедии – родит лишь то, семена чего будут выбраны и посеяны сегодня, и лишь там, где сегодня для этого будет возделана, отчасти уже возделанная прежде, отчасти уже не «дикая», что значительно облегчает нашу работу, отчасти уже культивированная прошлыми поколениями людей человеческая «почва», на которой, стало быть, возможно произрастание отчасти уже культурных плодов.
Так может быть поставлен, так только и может быть поставлен и так может решаться вопрос о смысле и сущности человеческой жизни.
.jpg)
«В том-то как раз и заключается дело, что жизнь – прежде всего человеческая жизнь – не обладает никаким смыслом, помимо того, какой мы сами сознательно или стихийно... придаём ей». Автор фото: С. Потапов
***
Пересечение рождения и смерти даёт центр, вокруг которого вращается человеческая жизнь. Рождение человека и его смерть есть крайние точки этого вращения, «альфа» и «омега» человеческой жизни. Жизнь не противоположна смерти, как смерть не противоположна жизни.
Жизни противоположна безжизненность, как смерти – рождение. Неверное сопоставление и противопоставление жизни и смерти дало повод для многих ошибок, и само оно есть серьёзнейшее заблуждение. Нужно правильно сопоставить понятия, чтобы раскрылся их истинный смысл... Смерть предполагает жизнь, начинается с жизнью и с жизнью же – каким бы парадоксальным это ни показалось – заканчивается. Конец жизни есть конец смерти, то есть умирания.
По существу, смерти нет, есть смертное, то есть живое. Есть умершее, то есть жившее. Есть жизнь в определённом времени. Смерть вне жизни и вне времени. Она есть противопонятие. Негативное определение жизни.
– Как похоронить тебя, Сократ? – спросил кто-то из друзей в день его смерти.
– Плохо же ты научился, если задаёшь такой вопрос. Меня похоронить ты не сможешь...
***
Проблема смерти, проблема страха смерти и страха небытия может быть удовлетворительно разрешена в зависимости от разрешения проблемы наполнения нашего настоящего жизнью, наполнения настоящей жизни настоящей жизнью. Значит, нужно обратиться не к прошлому, не к будущему, а к настоящему. И, если нам удастся в нём найти возможность жизни, если мы в нём будем жить не ради того, чтобы жить завтра или послезавтра, мы удовлетворительно решим и проблему смерти.
Если мы в нём будем жить ради того, чтобы жить сейчас, здесь и теперь, то уже не время будет двигаться вокруг нас, всё время оставляя нас где-то на периферии движения жизни, не оно будет идти помимо нас, как пейзаж мимо проходящего поезда или берега мимо плывущего корабля (наша общая очень вредная иллюзия восприятия времени, воспитанная у всех нас привычкой следить за стрелками часов и перелистывать страницы календаря).
Нет, мы сами, отнюдь не как поезд, не как сцепленный с паровозом вагон по заранее проложенным железным рельсам и с заранее известными станциями, а как корабль, пусть как одинокая утлая ладья, направим свой путь к заветной цели в океане вечности, имея на борту избранный нами груз знаний и памяти. И тогда нам придётся самим избрать, идти ли нам по ветру, куда он дует, куда влечёт власть слепой стихии, или круче к ветру, против него, хотя и лавируя, делая галсы влево и вправо, но неуклонно приближаясь к свободно избранной цели...
.jpg)
Автор фото: С. Потапов
***
Как хорошо прожитая жизнь может наполнить смыслом и ценой смерть, так и честная, возвышенная смерть может оправдать, в общем-то, пустую, может быть, даже и дурную, жизнь.
***
Не отнимай чужой жизни, потому что она принадлежит не тебе, потому что не ты породил её, а те, ушедшие в небытие, кто был до тебя, кто в страданиях жил и в страданиях умер, чтобы жил и передал жизнь ты, в надежде, что когда-нибудь будет лучше, счастливее. Если ты захотел отнять у себя или у кого-нибудь другого жизнь, не забудь, что ты отнимаешь её у тех, кто теперь лишён силы и власти остановить твою руку. А потому и ты не имеешь нравственной силы и власти, помимо власти грубого насилия, распорядиться их правом на твою и на всякую другую жизнь. Не можешь пренебречь свои долгом перед ними, теперь полностью находящимися в твоей власти, беззащитными перед тобой.
Убивая себя, ты убиваешь их, и потому всякое самоубийство есть убийство; убивая одного виноватого, ты вместе с ним убиваешь и всех тех невиноватых, кто жил и умер с надеждой на их жизнь. Всякое убийство оказывается в этом отношении бесконечным регрессом убийств, как оно одновременно оказывается бесконечным прогрессом убийств, потому что нельзя убить, не обессмыслив жизнь тех, кто умер, и не поставив под угрозу убийства жизнь тех, кто ещё живёт и будет жить.
Нельзя, даже если думаешь, что можешь, что имеешь право, отдать свою. Даже во имя самого светлого будущего, самой возвышенной цели, потому что нет такого будущего и нет такой цели. Потому что, совершая убийство, ты совершаешь нечто прямо противоположное и будущему, и настоящему, и тому, что уже прошло, что нельзя изменить, но можно лишь растоптать и обессмыслить. Потому что, делая зло во имя будущего добра, ты делаешь всё-таки зло и несёшь его в будущее.
Потому что будущее не поблагодарит тебя за кровь, которой ты замешал раствор для его фундамента. Потому что будущее, построенное на крови и зле, есть кровавое и злое будущее, такое же, как наше, круто замешенное на них настоящее.
Не «не убей», а полюби же ты, наконец, эту жизнь, твою, единственную, ибо другой не будет никогда. Вслушайся в это ужасное слово: никогда! Полюби её, и ты легко научишься любить и ту, другую, чужую жизнь, так по-братски тесно переплетённую с твоей, – тоже единственную, ибо другой такой тоже никогда не будет.
Не бойся умереть, прожив. Бойся умереть, не узнав жизни, не полюбив её и не послужив ей. А для этого помни о смерти, ибо только постоянная мысль о смерти, о пределе жизни поможет тебе не забывать о предельной ценности жизни. Прими её не только как неизбежный конец жизни и уж, конечно, не как разложение, ибо конец и разложение находятся за пределами твоей смерти, как они находятся за пределами твоей жизни, но как цену, какую тебе приходится платить за жизнь. И как ни мала для тебя эта цена, не спрашивай её раньше времени и не плати её до срока, ибо время это близко и срок этот недолог.
Прими смерть, пойми её, потому что в качестве этой цены, в качестве границы и меры жизни, в качестве неотъемлемого её элемента она есть величайшее из благ, равное и тождественное равному и тождественному ей благу жизни; потому что только она способна сообщить жизни её истинную стоимость; потому что жизнь без смерти, без меры и границы не только не имела бы в твоих глазах никакой цены, но была бы бесконечностью, куда более невыносимой и ужасной, чем самый невыносимый и ужасный конец.
Николай Трубников
На основе публикации журнала «Родина»
Ещё в главе «Личность - культура - ноосфера»:
Проповедник оптимистического бытия. Слово о Николае Трубникове
О смысле жизни и смерти. Фрагменты из произведений