Ученый, предприниматель, общественный деятель, благотворитель
Журнал «Социум». №50. 1995 год

О краснознамённой, Юрии Владимировиче, Егоре святом и копейке...

Автор рисунка: И. Смирнов
Автор рисунка: И. Смирнов

Солнечным сентябрьским воскресеньем 1992 года многие москвичи, выйдя поутру на улицы, вероятно, вздрогнули от неожиданности – на всех более или менее приметных зданиях были вывешены красные флаги. За прошедшее после путча время от них уже успели отвыкнуть.

Осиянные кумачом то́лпы «трудороссов» и им подобных, чьи шествия и мордобои с ОМОНом показывало ТВ, на фоне повседневных проблем казались какой-то допотопной экзотикой, вроде жующих динозавров в рекламном ролике какого-нибудь супер-нового bubble gum...

Здесь же ситуация была, очевидно, иной. Может, пока все спали, власть переменилась – «скидавай сапоги»? Но радио работало как ни в чём не бывало, бэтээры не носились по городу. Да и флаги какие-то странные: похожи на коммунистические, но будто с червоточинкой. Пригляделись.

...по красному полю

В складках замерших на безветрии знамён угадывался рисунок: на красном поле геральдического щита гарцевал белый конь и всадник поражал копьём повергнутого наземь дракона.

То, что каждый уважающий себя город в Европе и Америке имеет свой собственный флаг с особой цветовой гаммой и эмблемой, мне, например, было известно. Но вот с московским довелось встретиться впервые; ведь то полотнище, на которое в «брежние времена» принято было нанизывать к годовщинам ордена Ленина, всё-таки оставалось символом столичного горкома, а никак не самого города.

За советские десятилетия, да что там – за последние полтора века, в сознании многих россиян укрепилась ассоциация «красное значит коммунистическое, пролетарское»: «Красная Армия всех сильней...», «Красные идут!», «Охота за «Красным Октябрём».

Даже красные стены Кремля и Исторического музея в сердце СССР казались порой по-особому, с подтекстом, красными... И вот совсем недавно спустили было серпасто-молоткастый, реявший над Красной площадью в свете прожекторов. И тут же выкрасили Москву по новой?

* * *

А между тем красный цвет стягов известен на Руси давным-давно. В древнерусской повести о Куликовской битве есть такие слова: «Князь же Великий Дмитрий Иванович, видев полки свои достойно уряжены, обвеселился сердцем и, сшед с коня, паде на колено прямо великому полку и чермному знамению, на нем же бе воображен образ Владыки нашего Иисуса Христа». (1)

С тёмно-красным стягом «Всемилостивейшего Спаса» первый Царь всея Руси Иван Васильевич Грозный в 1552 году воевал Казань. Малиновый цвет считался «молодецким», и как символ в России был принят опричниками, а на Украине казаками. (2)

С красным знаменем, с которым «блаженной памяти Великий Государь, Царь и Великий князь Иоанн Васильевич, всея Руси самодержец, победил бусурманские народы», выступил в свой первый, Азовский поход Пётр I. Тогда же над русской армией и эскадрой впервые появились бело-сине-красные флаги с крестом. Ещё позже были приняты нынешний триколор и георгиевские знамёна.

Красные стяги в нашей стране много веков служили символом отечественной воинской славы, национальной гордости. По большому счёту их сохранение в нынешней российской армии вряд ли следует считать чем-то недостойным. В конце концов здесь важнее не форма, внешность знака (цвет), а вкладываемый в него исторически оправданный смысл.

В истории чисто красные флаги, точь-в-точь такие же, какие поднимали над баррикадами парижские коммунары, имели совершенно далёкие от идей мировой пролетарской революции черты (царства Древнего Китая, среднековая Турция, в XX веке султанат Маскат). Сегодня в числе «краснознамённых» несоциалистических стран – Дания и Бахрейн, Марокко и Турция, Тунис и Швейцария; правда, у них основной тон флага «разбавлен» государственной эмблемой: крестом, полумесяцем и т. п. – у кого что по национальной традиции.

Да и на нынешнем гербе РФ золотой двуглавый орёл распростёр свои крылья опять-таки на красном поле. Красиво вышло, и мало кому дело есть до того, что «в оригинале» царская птица была чёрная на золотом. Так что и повторение в армейских стягах гербовых цветов вряд ли кто сочтёт предосудительным.

С серпом и молотом совсем другая ситуация. Эмблема, созданная именно как партийная, явно устарела и идеологически, и «технически» (примитивные орудия труда смотрятся крайне комичными в эпоху НТР – за державу обидно!). Куда болезненнее расставаться с магической пентаграммой – красной звездой, пусть она в российской государственной символике нечаянный небожитель, невесть как перенесённый сюда большевиками из масонских таинств в конце 1917-го (и в сознании многих всё ещё сохраняющий свою «сатанинку»; подробнее см.: «Социум», 1994, № 6. С. 76-77), но в случае отказа армии России от этого символа придётся, видимо, переименовать и главный печатный орган МО РФ.

Когда я рассказал своему знакомому о сентябрьской «краснознамённой» Москве (читатели, вероятно, уже поняли, что тогда отмечался традиционный День города), он вспомнил, что схожие чувства испытал при виде Ленинского проспекта накануне какого-то праздника. Правда, там развешаны были не флаги города, а обычные, однотонные полотнища, те, что всегда вывешиваются в праздничные дни вдоль улиц. Они, кстати, при ближайшем рассмотрении оказались даже вовсе и не красными – розовыми, оранжевыми... И добавил: «Всё-таки ощущается, что люди боятся кумача...»

Здравия желаем, орлы! Автор фото: Е. Кочетков

Отступление о золотом и незолотом орле и надежде-копейке

Всем, наверное, известно, что гербовый двуглавый орёл (3) пришёл на Московскую Русь в конце XV века вместе с женой великого князя Ивана III византийской принцессой Софьей Палеолог.

Но его история, оказывается, намного древнее даже «Вечного города». Образ той самой державной птицы, которая ежедневно щурится на нас с рублёвой мелочёвки: без трёх корон и нагрудного щита, – хотя и пришёл к нам из Византии и через неё из Римской империи, возник не там. Он был известен более трёх тысяч лет тому назад хеттам Малой Азии, а позже получил распространение на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке.

Для римлян, заимствовавших этот символ у своих азиатских соседей (или, что, может быть, менее бьёт по самолюбию первых, создали «свой» по аналогии), двуголовость вестника Юпитера удачно воплощала актуальнейшую идею единства – родства всё более обособляющихся Восточной и Западной частей угасающей мировой империи.

А что значил он для хеттов? Скорее всего, то же, что и для некоторых наших современников: до сих пор обитатели высокогорных районов Турции накануне свадьбы или переезда в новое жилище прибивают над входом в дом чучело орла; причём голову царственной птицы, аккуратно разрезав, раздваивают, а крылья растягивают в стороны. Такой тотем у славян – конь, «конёк», у турок – орёл, укреплённый над дверью он отгонял прочь всевозможную нечисть. Отгоняет ли сегодня его изображение на монетках злых духов от вашего кошелька?

Наверное, не очень (если, правда, не вы сами устанавливаете себе уровень жалованья, как то случается порой с депутатами). Рубль цента ломаного не стоит по курсу обмена. Совсем другое дело – копейка. Речь не о том, что она теперь обладает реальной ценностью коллекционного раритета. Это денежная единица (покинувшая нашу страну столь же стремительно, как Россия – устаревший Союз ССР) и в конце XX века, и в начале, и ещё раньше была, оказывается, символом социальной (а не только экономической) стабильности.

Помните ли, как Н. С. Хрущёв обещал, что придёт время и за обронённой копейкой незазорно будет на коленках поползать – столь дорога ей цена будет в преддверии Коммунизма. Всё почти по обещанному и получилось – ищи её теперь, свищи... Ушла она, ушли с нею и многие другие приятные мелочи нормальной жизни. Выросло поколение, которое не знает, что за диво такое «ко-пей-ка» (больше ли она, к примеру, стародедовского алтына?).

За что же ей, мелочёвке, судьба такая? «По имени и житие», – говорили исстари. Своё название «копейка» получила от копья, которым на её гербовой части святой Георгий поражал змея. Появление этой эмблемы на московской монетке не удивительно, ведь святой воин – покровитель города.

С подчинением других русских земель – княжеств северо-востока Руси и владений Новогорода – денежная система Москвы постепенно, но неуклонно распространилась по всему огромному государству, а копейка стала основой основ всероссийского финансового организма. С тем и жили. Позже на лицевой стороне монеты стали чеканить царственного орла (с тех пор «орёл» – орёл, а не «решка»). Но и тогда небесный всадник не исчез, заняв место в центре державного российского герба.

Новые времена, новые песни: Красный Февраль сбил с орлиных голов короны, после Красного Октября слетели с герба страны сами орлы... О Георгии Победоносце и вовсе речи не заходило – до того ль?

В конце 1991-го на последних монетах ЦБ СССР выбили купол и башню с неведомо чьим флагом (можно догадываться, что или с советским, или российским, или рэсэфэсээровским, а не британским, японским, или буркинафасофским, но не больше – рисунок знамени не прочеканили). С 92-го в обороте орлиные рублики Центробанка – без корон и нагрудного щита с изображением покровителя Москвы.

Когда-нибудь, хочется верить, России будет лучше. Её валюту, твёрдый рубль, опять будут уважать во всём мире, на российских денежных единицах появится узаконенный государственный герб, а не его устаревший проект. Вернётся святой Георгий с чудесным копьём.

И новое поколение россиян будет жить при Её Величестве Копейке.

Литография Г. Пашкова. 1917 год

Литография Г. Пашкова. 1917 год

Как Москва подарила цвета России, а Россия – флаги братьям-славянам

В святом воине Георгии своего небесного покровителя видят многие народы. Его крест – красный вертикальный, на белом поле – вошёл во всебританский государственный «Юнион Джек» как символ Англии, наравне с шотландским белым крестом святого Андрея на синем фоне и ирландским крестом святого Патрика. Под именем Гиорги он «опекает» Грузию, святой Иржи – Прагу, Сан-Джорджо веками оберегал множество итальянских городов. Его кресты охранительно нашивались на стяги византийского Константинополя.

Храброму и верному святому воину Джир-джисх поклоняются мусульмане. Под боевыми Георгиевскими знамёнами сражались армии России в XVIII–XX веках, отмечая отважнейших воинов Георгиевскими крестами...

Вот и на гербе Москвы святой Георгий Победоносец. Но как он сюда пришёл?

Большинству наших соотечественников известно, что будущая первопрестольная считается основанной по личному указанию князя Юрия Владимировича, прозванного за постоянные вмешательства во внутренние дела суверенных соседей-родственников из ближайшего зарубежья «Долгоруким» (см. памятник перед городской Думой). В его письме от 1147 года, очень ко времени процитированном летописцем, впервые упоминается «град Москов».

Кстати, древнее имя Юрий – такое же, как и Егорий. Егор – обрусевшее Георгий. (Сегодня «Выбор России» с большим смыслом мог бы вместо Петра I, вздыбившего и непонятно куда не пускающего скакуна-Россию, взять себе в качестве эмблемы рыцаря Егора, поражающего копьём гидру инфляции.)

Но беспокойный отец-основатель Москвы был не первым в своём роду, кто носил это славное имя. Оно пришло на Русь из Византии, где было чрезвычайно популярно, в начале распространения христианства среди восточных славян. Один из лучших правителей нашего отечества, сын равноапостольного князя Владимира I, Ярослав Мудрый при крещении получил имя Георгий, а основанные им новые русские города называли просто Юрьевы (самый известный из них сегодня эстонский Тарту).

Внуки Ярослава, в том числе и князья владимирские, давая своим детям имя Георгий, имели в виду, конечно, и силу святого воина, и надежду, что наследник пойдёт путём легендарного деда...

Так из столетия в столетие шествовал этот знак славы сперва по Руси, потом по России, обрастая смыслами и историческими ассоциациями. Долгие столетия всадник обращал копьё на восток – в память о вековом противостоянии степи. После первого крупного поражения России в Европе, в дни «перестройки» и «гласности» времён Александра II произошла переориентация удара: святой Георгий повернулся лицом к Западу...

Тогда же император-реформатор попытался ввести новый национальный флаг: чёрно-жёлто-белый – в главных цветах герба. Указ общество «приняло к сведению». За старым, «отеческим» остались функции народного, а к нововведению либерала-самодержца относились как к государственному символу, что, согласитесь, не одно и то же.

Рисунок Д. Бараб-Taрле

Автор рисунка: Д. Бараб-Taрле

Традиционно считается, что бело-сине-красный российский триколор Пётр I создал, поменяв порядок полос голландского красно-бело-синего флага. По другим толкованиям, позднейшим, расцветка символизирует: триединство наследников Киевской Руси, Белоруссии, Украины (ещё от турецких султанов гетманы получили право на синие стяги) и России; или, по неофициальной православной версии, белый – вера, синий – надежда, красный – любовь; или аналогично – вера, царь, отечество.

Между тем апробацию российское соцветье прошло в 1693 году, когда Пётр Алексеевич подарил архангельскому архиепископу Афанасию бело-сине-красное полотнище с золотым двуглавым орлом со скипетром и державой в лапах и под тремя коронами: двумя царскими и одной императорской.

В 1700-м Пётр собственноручно начертал поверх трёхцветного поля Андреевский крест. Но эта и последующие вариации свидетельствуют, что уже к началу XVIII столетия представление о том, каким быть знамени России, в целом сложилось и, учитывая особое внимание молодого царя к вопросам обоснования геральдических нововведений, вряд ли можно допустить, что от его глаз укрылась очевидность – соцветье российского флага повторяет цвета московского герба.

Вероятно, не без влияния российского образца создавались национальные флаги многих других славянских государств. Современные флаги Словении и Словакии отличаются от российского нашитыми на их полотнища государственными гербами. Сербия и Черногория, ещё испытывая на себе тяжесть османского владычества, не побоялись в XIX веке повторить бело-сине-красное соцветье в обратном порядке, как бы «перевернув» его.

Освобождённая Болгария в 1878 году лишь заменила синюю полосу на зелёную – в память о зелёных гайдуцких знамёнах. Чехословакия, а теперь Чехия, вместо синей полосы в средней части флага имеет синий треугольник у древка. Таким образом, из 13 славянских государств у шести просматриваются исторические связи национальных флагов с российским, сложившимся в свою очередь не без влияния герба Москвы.

Верно и то утверждение, что эти цвета – традиционная общеславянская цветовая гамма, но вряд ли Пётр знал её лучше, чем московскую, где белый конь несёт святого Георгия в синих латах по красному полю.

Прямо в наше время....

Александр Аничков

***

1 - Древнерусское слово «чермный» было прочитано позднейшими переписчиками как «черный». Эту ошибку повторяют и некоторые наши современники ультранационалистического толка, объясняющие траурный цвет знамён обществ типа «Памяти» ссылками на Дмитрия Донского. Между тем совершенно ясно, что фон образа Спаса (и вообще икон) согласно традиции мог быть золотым, красным, редко-редко белым, то есть символизировал Божественный огонь, свет, сияние.

2 - Интересно отметить, что по этой причине малиновое знамя имело больше прав считаться национальным украинским. «Жовто-блакитный прапор», как известно, возник сравнительно поздно (в качестве государственного впервые использовался в 1918–1920 годах войсками Петлюры и Центральной Рады). Исторически он связан с пожалованием в 1708 году Карлом XII права новым союзникам – казакам Ивана Мазепы – укреплять на своих пиках флажки, в точности повторяющие цвета шведского военного и национального флага.

3 - Кое-кому памятно и то странное обстоятельство, что российский герб, как, впрочем, и албанский, и старый сербский, похожи на знак высшей 33-й степени масонской иерархии. Некоторые начинающие исследователи, не очень обременённые историческими знаниями, от буйства фантазии, а может быть, по чьей-либо прихоти готовы видеть в этом внешнем, случайном совпадении форм знаков провиденциальные глубины или тайные свидетельства всемирного русско-масонско-коммунистического заговора. (Ой ли! – Ред.).

Ещё в главе «Просвещение - личность - общество»:

Четвёртому не бывать... о Москве – третьем Риме и русском мессианстве

О краснознамённой, Юрии Владимировиче, Егоре святом и копейке...

Парадоксы Натальи Нестеровой