Журнал «Социум» №7(19) 1992 год

Новое народничество

Уже не раз, готовя публикации «старых мастеров», удивлялись мы поразительной созвучности текстов, написанных о ситуации в России, скажем, в канун революции и после неё, нынешнему её дню. Да, это так. Перед нами очерк русского учёного-экономиста П. Чубутского.

На классический вопрос послеоктябрьского периода «Что делать – с чего начать?» он отвечает так: чтобы вывести экономику из разрухи, надо главный упор сделать на восстановление сельского хозяйства, а допрежь всего – помочь мужику, хозяину – крепкому хозяину! – встать на ноги, дать ему волю вести своё дело по природному его разумению, не мешать ему, не давить беспощадно налогами... Да и промышленнику, который делает для людей нужные им товары, перерабатывает крестьянское сырьё, одевает людей, устраивает их жилище, даёт инструмент сельскому труженику, – такому промышленнику нужно дать волю и поддержку, оживёт и городская жизнь.

Те, кто были наверху, вроде бы и сами начали чесать в затылке. Ввели НЭП – будто и крестьянину полегче стало. Но, как оказалось, задумано было не всерьёз и не надолго. А авторов либеральных журналов – в том же 22-м – кого за границу, кого в Соловки, кого – кто уж знает куда...

Густо растёт трава забвения. И о П. Чубутском сообщить, увы, мы можем немногое. Имя, в начале 20-х громкое среди учёных-хозяйственников, с закрытием журналов из обихода исчезло. По некоторым данным, это псевдоним. По другим – имя подлинное. Но ни в списках высланных, ни в мартирологах сосланных, посаженных или казнённых – по крайней мере в доступных документах – не обнаруживается.

А статья – статья безусловно заслуживает внимания.

Рисунок: К. Михайлов

Мы воспринимаем голод пока только как общественное бедствие. Трупоедство и людоедство бьют по нервам и действуют так или иначе на наши чувства.

Государство обязано принять все меры к тому, чтобы не было в стране смертей от голода, чтобы все голодающие были накормлены. При известных усилиях и цивилизованном порядке государство может достигнуть этой цели.

Когда отсутствует всякая оптовая торговля, транспорт разрушен, а железнодорожные хищения приняли никогда и нигде не виданные размеры, снабжение нуждающихся областей посильно только государству. Но если заготовка, перевозка и доставка на места семенного зерна по силам только государственной власти, то было бы величайшей ошибкой думать, что от неё зависит и самый засев. Тут мы снова убеждаемся, что в известных пунктах хозяйственной жизни государственное насилие оказывается почти безрезультатным или даёт результат, ни в малой мере не отвечающий затраченной силе. В конце концов в этих основных хозяйственных фактах сказываются воля и дух самого хозяйствующего лица, проявляется человеческая личность. В неё упирается экономика. От воли крестьянина, от его разумения и физического и духовного состояния зависит, засеет ли он своё поле доставленными ему семенами и в каком размере.

Более спорно, но всё же доказуемо то мнение, что государство может заставить работать каждого человека, достигшего известного возраста. Отечественный опыт трудовой повинности достаточно обнаружил, в чём она состоит, как проводится и какие результаты даёт этот принудительный труд. Но уже совершенно бесспорно, что государственная власть ни в коем случае не может заставить каждого крестьянина быть хозяином, вести самостоятельное хозяйство. Если государство бессильно заставить человека быть хозяином, то оно очень легко может побудить каждого хозяина прекратить хозяйство или же довести его до уровня простого удовлетворения своих необходимейших потребностей...

Массовое уничтожение скота, изношенность инвентаря, сокращение семенных запасов и ослабление физических сил от голодовки – все эти очень важные обстоятельства способны значительно усилить процесс «раскрестьянивания» земледельцев. Крестьянин – это хозяин. В этом его существо. А общественная функция крестьянина – доставка хлеба и сельских продуктов на рынок. Крестьянин, высевающий только на своё пропитание без всякого участия в меновом процессе, – в общественно-государственном отношении величина нулевая, а крестьянин голодающий – величина отрицательная.

Если судить по резолюциям, принимаемым чуть ли не на всех нынешних собраниях, съездах, конференциях, «момент производства» теперь прочно поставлен во главу угла всякой хозяйственной политики, и явления расцениваются с этой точки зрения. Но, как и во множестве других случаев, частое повторение слова ещё не свидетельствует об усвоении его содержания. В тех же самых резолюциях сплошь и рядом вы найдёте другие старые слова, находящиеся в кричащем противоречии с господством «производственной точки зрения».

Правда, современная действительность вообще учит нас не придавать особого значения никаким словам, ни резолюциям, ни декретам, ни правовым нормам. Все эти слова и нормы бессильны, если за ними нет надлежащей гарантии, а гарантии даются только жизнью, жизненными отношениями. Временное пользование, даже украшенное каким-либо социалистическим титулом, может отвердеть в несгибаемый, прочнейший правовой институт. И наоборот, торжественно возвещённое основное положение может быть либо вовсе отменено новым декретом, либо лишено всякого содержания. Деньги, например, несмотря на возвещённую и подготовлявшуюся их отмену, отвердели как социальный институт. А с другой стороны, формальная замена продовольственной развёрстки продовольственным налогом не смогла воспрепятствовать тому, что в некоторых местах обстоятельства фактически уничтожили разницу между тем и другим...

Если возможно в настоящее время сколько-нибудь значительное привлечение иностранного капитала, то его следовало бы использовать в самом важном пункте – для оздоровления нашей денежной системы, без которого все разговоры о кредите вообще сбиваются на праздные речи. Но возможна ли организация даже мелкого сельского кредита без установления наследственного права, без прочных имущественных прав, устанавливающих и прочность владения, и законность переуступки имущества другим лицам?

Общественная мысль должна найти начало, от которого можно было бы исходить, в связи с которым можно было бы расценивать и распределять все другие задачи. Таким «началом» в России и для России может быть только земледелие, «мужик». Интересы крестьянина, его потребности, его производство и его хозяйство должны стоять в центре всех общественно-государственных забот. Вся национальная экономика должна строиться постепенно от этого центра...

Что касается общественно-научной культуры, тесно связанной с развитием городской жизни, то нас ждёт ещё большая деградация, быть может, отступление от уровня 50-х годов, на котором наша городская культура стоит теперь, к уровню начала XIX века. Ранее я говорил, что в последовавшем за войной движении цен продукты умственного труда стали цениться в 70 раз дешевле сравнительно с хлебом. Дальнейшее движение цен значительно ухудшило эти отношения. К началу марта 1922 года цена фунта хлеба дошла до 75 000 руб., а гонорар за печатный лист – до 3 000 000 руб., то есть сравнительно с довоенным отношением квалифицированный литературный труд стал в 250 раз дешевле труда земледельца. Да можно ли удивляться этому, когда наборщик за простой набор статьи получает в семь раз больше, чем автор за её написание. Этот грозный для нашей слабой городской культуры процесс обесценения высших видов умственного труда ещё не приостановился. Дальнейшее отвлечение государственных средств от города может, понятно, только усилить зло. И всё-таки надо с открытыми глазами, сознательно идти навстречу этому временному падению нашего культурного уровня. В конце концов, не только наша культура и государственный аппарат, но и самоё национальное существование русского народа как этнографической единицы зависит от состояния сельского хозяйства, хлебопроизводства, а не от развития промышленности и транспорта.

Единственное спасение России – в «мужике» и в поднятии крестьянского хозяйства. Надо прекратить над крестьянином всякие социальные опыты, какими бы мотивами они ни вызывались. Старое «народничество» тем было вредно, что, сделав из мужика объект сентиментальных интеллигентских причитаний, оно лишило все отношения правительства и общества к крестьянству здорового характера. Постоянно плакали о крестьянской нищете, но чуть только крестьянин начинал выходить из своей бедности, его переводили в разряд кулаков и делали тоже объектом социальных мероприятий... Но для того, чтобы крестьянин мог построить на своей земле разумное хозяйство, а не превратиться в голодающего пенсионера, содержимого государством или иностранными филантропами, он в указанных пределах должен обладать прочными и точными, переходящими по наследству правами и располагать широкой свободой хозяйствования...

Дайте срок!.. Рисунок: И. Смирнов

Ставку надо делать не на убогого, а на крепкого и сильного. Во всяком случае нельзя ставить крепкому крестьянину-хозяину препятствия на пути к улучшению им своего хозяйства на том основании, что его сосед не в состоянии достичь такого же экономического уровня.

Новое народничество должно решительно порвать с той эгалитарной завистью, на которой главным образом основывалось старое. Равномерность нищеты не составляет творческого общественного начала, напротив, это – начало, способствующее дальнейшему понижению уровня как общего, так и частного благосостояния.

Без минимума крупной промышленности современная государственная машина существовать не может, и каждое государство этот минимум (хотя бы заводы на оборону, транспорт) у себя заведёт, каких бы это ему жертв ни стоило.

Зато развитие и государственное воспособление всякой иной промышленности должны определяться требованиями прогресса сельского хозяйства и крестьянского рынка. Конечно, и тут в данное время наиболее полезным будет начало личной свободы. Всякое стеснение каких-либо видов промышленности, рассчитанных на городской рынок, принесёт только вред. Если русские промышленники могут организовать производство предметов городского спроса, выдерживая конкуренцию с иностранцами, то это выгодно прежде всего с валютной точки зрения для поддержания курса. В сколько-нибудь нормальных условиях с национально-государственной точки зрения надо было бы требовать покровительства и этим отраслям промышленности.

Промышленности же, возникающей в деревне и имеющей в виду поднятие интенсивности сельского хозяйства, должна быть оказана и при нынешних условиях самая существенная помощь. Развитие интенсивных культур, перестройка крестьянского хозяйства из типа чисто потребительского в тип промышленный, работающий на рынок, – единственное действительное средство возрождения русской культуры и русского государства.

Под этим углом зрения необходимо рассматривать и кооперацию как вообще, так и сельскохозяйственную в особенности. До самых последних дней, да и ныне господствующая теория среди наших кооператоров – та, которая видит в кооперации путь к социализму. Жизнь вскрыла до конца ошибочность этой точки зрения, показав, что социализм при всякой попытке серьёзного осуществления начинает с уничтожения той хозяйственной свободы, на которой только и может держаться кооперация. Несмотря на этот урок, в консервативном мозгу нашей кооперативной интеллигенции ещё не начался пересмотр идейных основ кооперации.

А он необходим. В действительности изучение сельскохозяйственной кооперации определённо свидетельствует, что цели её не социалистические, а национальные и социальные. Кооперация как массовое движение собирает национальную силу народа, даёт ему вождей, способствует при повышении общего экономического уровня выделению лучших, более знающих, более трудолюбивых, более умелых...

Социальное значение кооперации состоит в том, что, опираясь на личную свободу и исходя из неё, кооперация в то же время соединяет эту личную свободу с интересами если не всех, то многих, объединяет начало индивидуалистическое с началом общественным, социальным, что особенно важно в современной России. Она должна выдвинуть людей и наметить дороги, указать те отношения, на которых завяжутся новые социальные связи, бережно относящиеся к человеческой личности, этой основе всякого экономического прогресса...

Для оздоровления России «народничество» необходимо. Но это будет не старое слезливое, сентиментальное или революционно-утопическое «народничество», не знавшее народа и за народ принимавшее толпу с её элементарными разрушительно-своекорыстными инстинктами. Народ – организм, и строение всех его частей органическое. Новое народничество должно быть национальным и государственным. Оно должно опираться не на опеку над народом, а на свободу хозяйственного почина и строительства, ограждённую государственным порядком, обеспечивающим каждому равные права, безопасность личности и имущества, ограждённого законом.

Публикацию подготовил Андрей Едемский, из журнала «Новое время»

...Хорошо... А нам свободу. Фото: С. Мальгавко

Журнал «Социум» 1992 год №7(19)

Ещё в главе «Деревня - город - отечество»:

Новое народничество
Россия – родина кооперации