Кто вы, пророки нашего времени? О личности художника в современной культуре
Жизнь нескольких поколений художников протекает на наших глазах одновременно. Тем не менее каждое из них живёт по своим законам, имеет свою иерархию ценностей, вырабатывает и отстаивает свою систему соотношений индивидуального и общего, сиюминутного и вечного.
Приближающийся конец столетия невольно заставляет оглянуться назад и попытаться подвести некоторые итоги. Хронология отечественного искусства, кажется, ясна: век достаточно логично делится пополам. Оставив первую половину, которая исследуется уже с точки зрения истории искусства как период отдалённый и проверенный временем, обратимся к этапу, совпадающему с нашей физической и духовной жизнью и потому особенно волнующему и всё ещё дискуссионному – 1950-е принесли новую эру.
Надежды на расцвет культуры, конечно, не оправдались, но спасти её от полного истребления, угроза которого вполне реально нависла над сталинским нерушимым союзом в предшествующие десятилетия, оказалось вполне возможным. На сцену вышло новое поколение людей искусства, среди которых наиболее прославились поэты и писатели, что традиционно для России.
Однако и художники прогремели знаменитым скандалом в Манеже. Правда, очень немногие из них быстро получили известность в мире, почти никто – у себя в стране. Отдельные имена тогдашних молодых бунтарей зазвучали и замелькали на страницах печати уже в 80-е годы. А многие и по сей день известны только специалистам и своим собственным меценатам.
.jpg)
Автор рисунка: У. Форшнер
Как жило и как живёт героическое поколение второй волны русского авангарда? На этот вопрос каждый критик и каждый художник готов дать свой собственный ответ. Некоторые из творивших и писавших непубликуемые в те времена опусы ныне создают новую мифологическую картину незабываемой, полной легенд эпохи, которую так легко мистифицировать и в которой так трудно найти единую точку отсчёта для построения истинного и неоспоримого образа.
Собственно, мифотворчество – это, безусловно, тоже творчество, как один из способов реализации артистической личности, правда, в нашем контексте чаще всего способ, расставляющий в прошлом акценты, весьма выгодные для собственного имиджа за счёт остальных. Они же, в равной степени пережившие и мысленно вновь переживающие это прошлое, либо пасуют перед новой мифологией и покоряются ей, либо, стремясь восстановить истину, подставляют себя под удар, поскольку практически любое индивидуальное представление о вчерашнем дне глубоко субъективно.
Похоже, что всякие поиски объективности заведомо обречены, и банальность самого этого вывода открывает простор любой системе взглядов как на настоящее, так и на прошлое нашей культуры. Но дело как раз в том, что перспективы эти уже давно открыты. Поэтому возникает потребность в таком подходе, который, отнюдь не оспаривая свободу и плюрализм, предлагает определённые цели и методы для прояснения вопроса.
Возможно, это объясняется предчувствием очередной смены эстетической парадигмы. А может быть, время, отделяющее нас от благодатной «оттепели», подошло к той самой черте, за которой должен появиться исторический анализ событий. Сейчас мы стоим на этом рубеже и балансируем между публицистическими, поэтическими, мифологическими версиями волнующего нас времени и историзмом.
Попытки обобщающего и непредубеждённого подхода к эпохе уже были. Достаточно вспомнить выставки объединения «Эрмитаж» и «Другое искусство» в Третьяковской галерее. Однако результаты оказались весьма скромными. Во-первых, это отдельные, не связанные между собой и не развитые впоследствии эпизоды. Во-вторых, это работа лишь с «плодами» времени, а не с его «судьбами», да и сам материал экспозиций был собран, хотя, вне сомнений, старательно, но в какой-то мере случайно и неполно. Даже при таких обстоятельствах, польза от выставок и двухтомного каталога «Другое искусство» весьма значительна.
И всё же теперь наступает момент для более масштабных, долгосрочных, программных предприятий, пафос которых должен состоять в постоянном, не прерывающемся исследовании, в подробнейшей историографии времени, всестороннем и многоплановом изучении, предполагающем крупные межмузейные проекты, серии статей, изданий и видеозаписей, публикацию воспоминаний художников и интервью с ними. Историография, как ей и подобает, должна охватывать самые разные направления, движения и группы художников. Тогда сама невольная и преднамеренная субъективность точек зрения займёт место в широком исследовательском контексте, что заставит её подчеркнуть, а не нарушить историзм общей панорамы.
С такими благими намерениями и обширными замыслами мы и приступаем к публикациям. Возможно, мы будем касаться не только проблем классического андерграунд, ведь многие из них проходят пунктиром через весь век и, возникнув на заре первого авангарда, вновь выходят на поверхность сегодня, сделав столетнюю синусоиду. Такова, например, проблематика произведения как итога художественного процесса, его присутствия, а также возможного или необходимого отсутствия, – проблематика приоритета творца и его творчества. Это поистине блуждающая тема, к ней обращаются снова и снова, и каждый раз будто впервые.
.jpg)
Ни музыки, ни мысли... ничего.
Тебе давно чистописанья мало.
Тебе давно игрой унылой стало.
Что для других – и путь, и торжество.
Г. Адамович
Автор рисунков: И. Новоженов
Проблема реализации творческой личности в искусстве, которое некогда называлось изобразительным, ставится совершенно по-разному на заре нон-конформизма и сегодня. Сейчас опять «всплыла» идея полного отрицания произведения как результата деятельности художника. Произведение замещается жестом, поведением и имиджем. Эту тему муссировал авангард 1910-х годов, она играла значительную роль в теории и практике концептуализма. Однако наш ранний андерграунд никак не мог принять её даже в качестве одной из ведущих, поскольку он представлял собой социально единое, но стилистически совершенно разнохарактерное движение.
В нём были собраны творческие системы, с одной стороны, отреагировавшие почти на весь спектр направлений западного искусства, но с другой – неразрывно связанные с отечественной традицией, которая не позволяла принципиально поколебать, а тем более попрать устои станковизма. В итоге лишь отдельные художники убеждённо отрицали приоритет произведения; хеппенинг и перформанс развивались, но не главной, формирующей язык и идеологию авангарда партии; даже инсталляция, принадлежащая к наиболее увлекательным видам творчества как направление и образ мышления художника, появились много позже по сравнению с опытом западной культуры.
И причина этого не просто в отставании и периферийности русского искусства. Дело скорее в том, что само общественное положение художников-нонконформистов, ставившее их в ранг диссидентов и чреватое реальными опасностями (особенно это касается периода 1950-х–1970-х годов), заставляло их сплачиваться и преодолевать эстетические разногласия в процессе круговой обороны от «бульдозерной» политики государства.
Теоретические установки отходили на второй план. Выставки были отвоёванными в сражениях «высотами» или «семейными» событиями для круга посвящённых. Поэтому на них нужно было показать как можно больше. В таких условиях оспаривать ценность произведения было сложно.
.jpg)
Но навсегда вплёлся в напев твой сонный, –
Ты знаешь сам, – вошёл в слова твои,
Бог весть откуда, голос приглушённый,
Быть может, смерти, может быть, любви.
Г. Адамович
Уже во второй половине 1970-х и в 1980-е годы эстетические и этические позиции стали уточняться. Ныне они совершенно поляризовались. Художники, ратующие за произведение и отрицающие его, просто не принимают, да и не понимают друг друга. В этом есть признаки серьёзного культурного завоевания, приближения к западным параметрам дифференцированности и плюрализма: каждая позиция провозглашает себя, не смущаясь и не оглядываясь ни на кого. Пожалуй, лишь общий уровень нашей заявившей о собственной самоценности тусовки остаётся вполне доморощенным. Почти никогда не удаётся ей победить опаснейших врагов: скуку и вторичность.
Многим кажется беспроигрышной ставка на эпатаж и эротику. Однако и это расхожее заблуждение. Средства и возможности эпатажа весьма ограничены. В истории искусства, литературы, театра, кино испробовано и ниспровергнуто всё или, по крайней мере, почти всё. Поэтому претензии эпатажных акций на свежесть и оригинальность мало обоснованны.
Хорошо это или худо, но приходится признаться: взгляд на сегодняшнее искусство корректирует стремление соизмерить его масштабы и откровения с высотами породившего его андерграунда. Впрочем, ничего плохого нет и в том, что нравственные высоты нашей подлинной культуры времён оттепели и застоя служат ориентирами и по сей день.
В сердце нет-нет да и просыпается тоска по той жизни, свободной от коммерческих ценностей и иерархии, законы которой были мало понятны «цивилизованному» человеку, но сближали нас всех в едином переживании. Эта эпоха безвозвратно ушла. Столпы и корифеи её постарели. В ком из «новых» и «новейших» удастся признать черты художников-пророков: в легионах участников тусовок или в их оппонентах, тяготеющих к индивидуализму и аскетизму? Каждому, кто ставит этот вопрос, ответ на него очевиден.
Мария Валяева
Ещё в главе «Жизнь - творец - искусство»:
Кто вы, пророки нашего времени? О личности художника в современной культуре