«Кто пребывает один – не ведает радости»
Человечество – вот в чём бессмертие смертного человека.
Карл Берне
Исказив саму суть понятия «свободы», сокрушив с трудом наработанные достижения реформ конца XIX – начала XX века, сложившиеся государственные институты, люмпенизированная Россия объявила, что Революция – явление не русское, а всемирное.
На самом деле свершившаяся революция была в наибольшей степени явлением русским, вытекающим прямо и непосредственно из характера нации и её истории. На этот раз как ни примеряла История фригийские колпаки и прочие французские или английские букли, наша сермяга подошла ей более к лицу!..
Тут к месту оказался и вечный мессианизм, и вечное стремление сделать всё в один момент, и религиозный характер истовой веры, и авторитет вождя, и непризнание законов.
Тут и закономерная подмена революции имперской хваткой, азиатчиной тоталитаризма. Александр Исаевич Солженицын, ненавидя революцию, замечает: «Вся мировая история показывает, что народы, создавшие империи, всегда несли духовный ущерб. Цели великой империи и нравственное здоровье народа – несовместимы».
И одно из очевидных проявлений такого духовного ущерба – подавление человека магией авторитарности.
Сегодня же мы так напутаны, видимо, ложными ориентирами близкого пришествия рая на земле, что вообще перестали смотреть в будущее. О чём только не спорим: надо ли было стричь бороды боярам; что было бы, если Александра II не убили бы в 1881 году; сколько после Октября доцентов среди русских и якутов; кто споил русский народ и нужна ли ему вообще была революция – как будто можно идти вперёд с вечно повёрнутой назад физиономией.
Потешаясь над революцией, её идеалами «светлого будущего», не стоит забывать, что и ностальгия по «светлому прошлому» не лучше. Мы никак не научимся верить в наши силы устроить наконец «светлое настоящее».
Понять, разобраться, где и куда мы свернули неверно, – вещь полезная, особенно для истории. Для жизни же – не проигрывать варианты (кабы не Сталин, а Бухарин, кабы не Ленин, а Столыпин, Дума и тому подобное), а с учётом сегодняшнего положения нашего – и только так – двигаться вперёд, признав, что революция – в нас и мы её дети, пусть и брошенные на произвол судьбы.
Маккиавели говорил: «Судьба распоряжается лишь половиной наших дел, другую же половину... она предоставляет людям».
Русский народ как носитель и жертва имперско-революционной идеи – вот тема, по-настоящему ещё не раскрытая нами. А в ней вся суть «национальных» проблем, потрясших страну. Наши отношения со славянским миром не исключение. Прозрение Достоевского насчёт того, что не будет у России врагов более серьёзных, нежели славянские страны, Россией же освобождённые, сбывается на наших глазах.
И причина указана им была более ста лет назад – не было у России «полного политического бескорыстия», а была идея отнюдь не благородного «опекунства и надзора»; не устоит Россия перед искусом «поддерживать силою своё опекунство и политическое влияние своё на славян, им, конечно, ненавистное, а Европе всегда подозрительное» (Дневник писателя за 1877, ноябрь, глава З).
Из мифов древней Индии: «Но тогда Творец огляделся вокруг и увидел, что нет никого, кроме него, во всей Вселенной, и ему стало страшно. С тех пор страх приходит ко всякому, кто остаётся один. Но он помыслил: «Ведь здесь нет никого, кроме меня. Кого же мне бояться?» И страх его прошёл, ибо страх может быть перед кем-то другим. Но и радости не ведал он; и потому тот, кто пребывает один, не ведает радости.
Вдумаемся в нашу историю. Она полна страха. И страх этот питала внушаемая нам авторитарная сила, у которой разве что имя менялось, мы одни во всей Вселенной.
Мы не такие, как все, – это почти то же, что мы одни.
Но и радости, как оказалось, нам не испытать, потому что «тот, кто пребывает один, не ведает радости».
Новое мышление открывает перспективу истинных связей с миром.
Мы не одни в мире.
Мы такие же, как другие.
Но сколько же лжи накопилось о «других» в нас!
Вот уж действительно долгий многовековой дрейф.
И не надо думать, что мы скоро выйдем из него.
Расслышать гул набата совести и спасения мы сможем лишь тогда, когда отрешимся от эгоизма отдельных интересов во имя торжества общего блага.
На пути нового мышления завалы ложного мифологического сознания.
В Евангелии от Марка (4.14), в библейской притче «Сеятель слово сеет» говорится о всходах Слова, посеянного при дороге, на камне, в тернии и на доброй земле...Трагедия революции и отсюда. Не все семена пали на добрую землю. Как не все семена и в древности – во все времена – ложились в неё.
У Борхеса есть рассказ о незадачливом миссионере, который так упорно вдалбливал Библию тупым гаучо, что те в конце концов распяли его на самодельном кресте, чтобы... «спасти» свои грешные души.
Фридрих Шлоссер в своей «Всемирной истории» патетически пишет о могучем религиозном одушевлении – крестовом походе детей при Иннокентии Третьем, когда в жертву религиозной идее было принесено тридцать тысяч детских жизней. Сегодня, когда под понятием «свобода совести» у нас понимается почему-то исключительно право на религию, не мешало бы, во-первых, понять, что свобода совести есть просто свобода совести, в том числе и атеистической; а во-вторых, что религиозный фанатизм уносил и продолжает уносить миллионы жизней.
В Иране тоже была революция, но исламская. Ольстер стал символом нетерпимости, не уступающей любой классовой. Ливан, разрезанный на две части, истекает кровью христиан и мусульман. Примерам несть числа...
Под стать религиозному фанатизму фанатизм национальный.
Ничто так не заразительно и не гибельно, как «патриотизм», оторвавшийся от всечеловеческих ориентиров.
О революции теперь чаще всего услышишь: «братоубийственная война». А если брат убивает не «брата», а японца или немца – это не война? Не убийство?
.jpg)
В общечеловеческое – что в игольное ушко. А ведь не так уж и давно у России учились всечеловечности. Автор рисунка: В. Казачек
Сотни тысяч капелланов молятся за победу «своего» оружия одновременно, и я, кажется, слышу разноязыкую эту молитву – призыв к убиению себе подобных, но... «чужих».
Стыдно и страшно признать, что война – самая «наисправедливейшая» – всего лишь бесчеловечная реальность для каждого конкретного человека в ней участвующего, в неё втянутого.
Перед новым мышлением встала стена. Имя ей – иное существование.
Проблема в равной мере философская, психологическая, историческая.
Понять иное существование. Принять его. Это ныне вопрос вопросов.
В одном времени – на разных материках, в разных идеологиях, разных верах и расах.
В истории – тоже. Ведь те, вчерашние, также отличались от нас, будь они и одной с нами веры или расы.
А наши «почвенники» всё о том: немцам или евреям нас «не понять» (кстати, мы-то почему-то всех уже «поняли» – судим сплеча), мы – всегда одинаковы. В «Философском словаре» интеллигент – понимающий, разумный. А нам – «умом Россию не понять...» Сегодня тютчевские строки индульгенция для тех, кто хотел бы «только верить» – в Россию, в Сталина, в «русофобию» – всё равно, только бы верить.
Для «почвенников» человечество есть нечто абстрактное, в то время как национальное вот оно, можно руками потрогать.
Но разве это доказательство вторичности человечества перед своим, угретым боками понятием «нации», подобно клюевской «лежанке» («Маяковскому грезится гудок над Зимним, а мне – кот на лежанке»)?
Да нет, конечно.
Тут просто разные уровни культуры, как от этого не уходи.
Общечеловеческое как своё, близкое, родное – удел не всех.
Владимир Огнев, писатель
Из журнала «Иностранная литература»
Ещё в главе «Гражданин - государство - мир»:
Суд скорый, правый, милостивый...
Министр Милютин и советская армия
«Кто пребывает один – не ведает радости»