Крестьянин и чёрный рынок социализма (взгляд из 1978 года)

Лев Тимофеев куда как своевременно докладывает нам: «Или рынок, или социализм. Или стабильность экономическая, или независимая от благосостояния общества стабильная политическая система. А поэтому все разговоры о рыночном социализме – праздное занятие».

При социализме возможен лишь чёрный рынок, причём в двух ипостасях: во-первых, как сфера подконтрольной инициативы голодающего населения, во-вторых, в качестве торжища должностями и привилегиями.

Василий Селюнин, 1990 год

Хоть и последнее – БРАТЬ!

Я не крестьянин... Случайно я близко увидел крестьянскую жизнь и, начав записывать события и обстоятельства этой жизни, вдруг с удивлением понял, что вся советская система, начиная от нашего высокомерного правительства и кончая учёными-атомщиками и поэтами-песенниками, живёт за счёт сельской семьи, как пиявка, присосавшись к крестьянскому хозяйству.

Мы, горожане, не знаем деревни, не знаем законов, по которым живёт крестьянин. Ложь и предрассудки заменяют нам знания о сельской жизни. Для нашего государства и вопроса такого нет: брать или не брать с крестьянина? Хоть и последнее – БРАТЬ! И как можно больше... Но как? И тут не один вопрос, но целая их цепочка, круг...

Марксов политэкономический анализ у нас и для нас не годится: классические законы капиталистического производства, законы открытого рынка для нас недействительны – ни того, ни другого у нас просто нет... Вне планов и разнарядок ищем мы живого экономического отклика на сам факт своего существования. И находим.

Женский вариант. Вид сбоку

Чем дольше длится относительно спокойное время вне войн, революций и массовых репрессий, тем чётче наша социально-экономическая система проявляется как чудовищных размеров и размахов чёрный рынок. Это не лазейка, не потайная дверца в стене, которую мы хитро пробили. Чёрный рынок – и лазейка, и сама стена – это социалистический механизм власти и эксплуатации, самая суть нашей социально-экономической системы.

Технология её проста – это реальная политэкономия социализма: запрет на частную инициативу порождает спекуляцию, коррупцию, тайную эксплуатацию. Это подтверждено всей историей нашего государства, всей историей нашего колхозного крестьянства...

«Если у вас в артели нет ещё изобилия продуктов (! – прим, ред.) и вы не можете дать отдельным колхозникам, их семьям всё, что им нужно, то колхоз не может взять на себя удовлетворение и общественных нужд, и личных», – учил товарищ Сталин ещё в 30-е годы... Похоже, спустя много лет идёт «закрепление тогдашних уроков»

В колхозных заработках главное не деньги: на трудодень только последние лет десять (с конца 60-х – ред.) стали платить хоть какими-то деньгами. И даже не натура, хотя три-четыре мешка ржи (случавшаяся иногда годовая плата за каторжный крестьянский труд) имели для семьи большое значение, – главным всегда было право на покупку соломы и сена для личного скота, право на сенокос и, наконец, самое главное право – право на приусадебный участок, на полгектара земли, право на приусадебное крестьянское хозяйство. Случалось, что в колхозе работали совсем задаром, без денег и без натуроплаты, но зато правами своими пользовались, ибо иначе нельзя было реализовать другое, не властями данное право, – право на жизнь.

«Если у вас в артели нет ещё изобилия продуктов и вы не можете дать отдельным колхозникам, их семьям всё, что им нужно, то колхоз не может взять на себя удовлетворение и общественных нужд, и личных», – учил товарищ Сталин в 1935 году.

Благополучие или хотя бы только сытость крестьянской семьи казались властям совершенно необязательным, а может быть, даже и вредным излишком, и потому колхозник не только лишался всего, что производилось его трудом в колхозе, но и приусадебный участок, приусадебное хозяйство, кормившее семью, было жестоко обложено. Каждый крестьянский двор, независимо от состава семьи, сдавал обязательные поставки молока, мяса, яиц, шерсти, кож. Да ещё и денежный налог – кто сто рублей, а кто и больше. Этот денежный налог был удивительным изобретением советского фиска: налог всё на те же сданные государству продукты, налог на налог.

Но где взять деньги, если колхоз ничего не платит? А всё там же искать их, в приусадебном хозяйстве: продавать продукты, даже если сами голодны, на рынок!

Долгие безрадостные годы продолжались поборы со двора колхозников и проплывали мимо голодных глаз деревенских ребятишек и молоко, и мясо, и яйца. Крестьянские дети забота не общественная.

Оброк этот юридически был отменён в 1958 году. Но местным властям сразу же взвинтили, «довели» план по закупкам всё тех же продуктов. Всеми способами, вплоть до прямого физического насилия, крестьянина заставляли сдавать – номинально же продавать по самым мизерным ценам – столько, сколько было на деревню разнаряжено, и продавали, куда денешься? Ведь сунешься уехать – не пустят, паспорта не дадут. А без паспорта нигде ни жить, ни работать не примут. Крестьянин был в крепости у своего колхоза.

Запрет в делах хозяйственных – основа всему

Под неусыпным контролем государственной власти, не раз ужесточавшей свою политику по отношению к приусадебному хозяйству, нужно быть по-особому рисковым, чтобы решиться на какую ни на есть деловую инициативу. Эта побочная для колхоза, но основная для колхозника крестьянская трудовая жизнь требует значительно более ответственного подхода к делу. Здесь крестьянину принадлежат и «план работ, и капитал, и средства труда, и весь конечный продукт. Здесь он хозяин. Здесь он человек. Здесь он как бы микромодель того хозяина, каким мог бы стать, если бы не отобрали у него в годы «великого перелома» (1929, 1930 гг.) скот, землю, инвентарь... А у страны отобрали возможность жить по естественным для всякого цивилизованного государства законам рынка. Не того рынка, что традиционно называется у нас «колхозным», того, что сужен до размеров базарной площади, исковеркан феодальными отношениями личной зависимости колхозника от административной власти...

И всё-таки это рынок. Рынок, без которого социалистическое государство обойтись не может. Судите сами. На приусадебных участках, занимающих лишь 2,5–1,5 % всех посевных площадей страны, силами крестьянских хозяйств, обладающих лишь одной десятой всех производственных фондов аграрного сектора страны, производится треть всего сельскохозяйственного продукта.

Однако в реальном совокупном объёме потреблённой сельскохозяйственной продукции (который выводится с учётом реальных потерь колхозной продукции, эквилибристики с закупочными ценами и так далее) доля продукта, произведённого приусадебными крестьянскими хозяйствами с их мизером пахотной земли, составляет много больше половины.

Продукция крестьянских хозяйств кормит прежде всего (а как иначе?) всех сельских жителей – 40 % населения страны. Но мало этого. Даже согласно официальной статистике, в этих хозяйствах производится половина всего товарного картофеля, треть товарного мяса, то есть продукты, которыми кормится значительная часть городского населения. Нет, без крестьянских хозяйств социалистическая экономика и дня не протянет.

Ведь что она такое – социалистическая экономика? Это такой механизм, где без связи с маховым колесом рыночных отношений, раскрученным всей историей человечества, скрипят и замирают шестерни планово-бюрократической хозяйственной системы. Рынок, рынок в основе серьёзных экономических отношений, даже если это подвластный государственной администрации чёрный рынок. Именно чёрный рынок властям и нужен... А крестьяне, даже и незнакомые с учебником «социалистической политэкономии», давно уже поняли насчёт этих «социалистических механизмов» и применяют их на практике.

Возможность самому и, как кажется, с максимальной выгодой приложить свой труд толкает людей поистине на великие земледельческие подвиги. И взвинчивание рыночных цен – вещь естественная; не крестьянин вздувает цены на рынке. Ранние огурцы, первые майские помидоры, всегда и всем необходимое мясо стоят на рынке дорого лишь потому, что производятся индивидуальным способом и в малых количествах. Развернуть их производство более широко крестьянин не может, размеры его хозяйства административно ограничены, никакая добровольная кооперация не разрешена...

Да, не разрешена. Всё дело в идеологических условностях, условиях, запретах. Частной собственности нет. Частная инициатива – запрет! Рыночные отношения – запрет! Стремление к прибыли – запрет! Вот он – универсальный инструмент охраны существующих государственных порядков. Именно запреты составляют суть власти, содержание её деятельности: ей не обязательна всесторонне и гармонично развитая экономика – ей нужна только власть, безграничное изобилие власти, прибыль в виде увеличения власти, развитая система получения всё новой и новой власти.

Прокорма социализма ради

С самого начала сплошной коллективизации, с первых дней колхозной системы «пролетарское» государство подставило крестьянина под удары судьбы. У него забирали всё под метёлку, нисколько не заботясь о том, остались ли ему хотя бы самые необходимые средства существования. Государство отнимало и отнимает продукт, произведённый крестьянином в колхозе, но делает это не впрямую, не физическим нажимом (слишком уж было бы одиозно, ведь не 30–50-е годы всё-таки), но замаскированно, через систему закупочных цен. Создаётся видимость, что продукт не отнят, а куплен. И поскольку продукта произведено мало, постольку и заработал крестьянин соответственно. Кого же винить?

Финансируя сельскохозяйственное производство, власти принимают позу доброго дядюшки – «исключительная щедрость» толкает их оплачивать хозяйство нерентабельное, себя не оправдывающее. Слушайте, слушайте! Возможно ли, чтобы люди признали нерентабельным кормить себя? Возможно ли где-нибудь ещё в мире, чтобы при нехватке мяса, молока, картофеля в стране производство этих продуктов в каких бы то ни было размерах было тем не менее нерентабельным? Весь этот позорный маскарад затеян с одной-единственной целью: скрыть очевидный факт, что значительная часть сельскохозяйственной продукции попросту отнимается бесплатно, поскольку существующие цены никоим образом не соответствуют её реальной стоимости...

Осуждая на словах рыночные отношения, власти на самом деле толкают крестьянина на рынок с продуктами приусадебного хозяйства и именно за счёт рыночного оборота удовлетворяется значительная часть общественных потребностей. А иначе где их взять?

Крестьянин вынужден трудиться два рабочих дня ежесуточно. Большую часть того, что он зарабатывает в «первый день» в колхозе, в системе гласно-социалистической, у него отнимает государство и распределяет в интересах сохранения существующей системы, не оставляя ему ни необходимого продукта, ни права распоряжаться прибавочным. Начинается «второй рабочий день». Строится он по законам чёрнорыночного товарного производства, по законам негласного социализма; это рабочий день, во время которого крестьянин пускает в ход весь свой наличный капитал: рабочую силу, оставшуюся от колхозных трудов, свою и своей семьи. Он сам определяет здесь и уровень эксплуатации, и характер производства, и многое другое в зависимости от спроса на те или иные продукты. Здесь крестьянин сам себе работник, сам себе и «капиталист».

Время, используемое колхозниками в подсобном хозяйстве, названо нашими экономистами «внерабочим временем, обусловленным необходимостью ведения подсобного хозяйства». Внерабочее время, когда добывается половина всего совокупного дохода семьи колхозника – только вдумайтесь. Какая глупость! А ведь между тем мы питаемся продуктами, которые произведены крестьянином «во внерабочее время».

Приусадебное хозяйство – колоссальный комбинат по эксплуатации миллионов стариков, инвалидов. Прибавим сюда ещё 12–15 миллионов сельских ребятишек – число школьников без учащихся начальных классов, – и мы получим представление о том, чьими руками создаётся значительная часть валовой продукции сельского хозяйства, которой в прямом и переносном смысле кормится государство развитого социализма со всем его астрономической численности партийно-государственным и идеологическим аппаратом.

Семья колхозника – микрокапиталистическое предприятие, где глава семьи вынужден эксплуатировать труд своих домочадцев, чтобы получить в приусадебном хозяйстве максимум прибавочной стоимости и таким образом возместить недополученный ими в колхозе или совхозе необходимый продукт.

Аграрный посёлок городского типа. Всё «как у людей» – городских, значит. И даже неистребимыми лужами, этими непременными атрибутами «новой цивилизации», Бог не обделил

Если мы станем измерять уровень жизни и уровень потребностей крестьянина той же меркой, какой измеряется жизнь всего общества в целом, то верхняя половина шкалы нам не понадобится: уровень жизни и уровень потребностей крестьянина соответствуют той по сути самой мелкотоварной, нищенской, докапиталистической форме хозяйствования, которая единственно возможна на приусадебном участке в условиях ограниченного рынка, в условиях административных запретов на частную инициативу в широком масштабе, в условиях крепостнических земельных отношений.

Не она ли опять – уже знакомый нам «коммерческий» агент «смычки» города с деревней (Вид сбоку)? Это какая ж по счёту «ходка»?

Изменение уровня крестьянских потребностей, что по сути есть переход к нормальной человеческой жизни на селе, возможно лишь в двух случаях: либо крестьянин станет наёмным рабочим, сельским пролетарием в полной мере (и в виде заработной платы целиком получит причитающуюся ему часть необходимого продукта), либо преобразится из крестьянина в фермера. Того самого фермера, который способен, подчиняясь лишь законам и требованиям рынка, распоряжаться самостоятельно произведённым на ферме продуктом.

Ни первый, ни второй варианты не могут быть реализованы при нынешних социально-политических и экономических условиях.

* * *

В обстановке постоянного материального дефицита и жёстких запретов на частную инициативу, когда государство не может и не хочет удовлетворить элементарные потребности человека, все мы чужой волей выброшены на чёрный рынок. Человек и сам уже ощущает себя живым знаком чёрного рынка и на другого смотрит как на чёрнорыночного партнёра... Эти связи, хоть и держат сверху донизу всё советское общество, вовсе не исследуются ни социологией, ни социальной психологией.

Кто же в условиях чёрного рынка обладает наиболее полным комплексом преимуществ? Кому всё это выгодно настолько, что все перемены, всякая инициатива к переменам видятся как страшнейшее зло? Кто, не умея, не желая разумно организовать хозяйственную жизнь общества, может заставить крестьянина или рабочего идти на чёрную биржу сверхурочного труда? Кто реально распоряжается наибольшей суммой общественных благ и услуг, каждая из которых рано или поздно, но обязательно становится предметом купли-продажи на чёрном рынке? Кто же это? Да конечно же не кто иной, как профессиональные политики всех мастей и рангов, партийное руководство, никем не избранное, но имеющее всю полноту власти в стране. Они настоящие «короли чёрного рынка»!

Они не боятся чёрного рынка. Не беда, что кто-то с их ведома обходит запреты, лишь бы не стремился эти запреты вовсе отменить! Лишь бы не открытый рынок, лишь бы не хозяйственная самостоятельность.

По статье «Технология чёрного рынка, или Крестьянское искусство голодать» из журнала «Октябрь».

Валютный хлеб и всё ещё не «свободно конвертируемый» хлебопашец

• Журнал «Социум»
• 1991 год
• №8(8)

Ещё в главе «Деревня - город - отечество»:

Крестьянин и чёрный рынок социализма (взгляд из 1978 года)

Священник в городе: быть для всех всем

Ожог родного очага (интервью политолога Глеба Павловского с историософом Михаилом Гефтером)