Кратократия
«Что делает взгляд удава страшным?.. Полное отсутствие мысли... В сущности, что такое удав? Удав – это ползающий желудок».
«Да, – продолжал Король, – ...если отпала ужаснейшая несправедливость по отношению к кроликам, значит, и кролики должны прекратить приятную, разумеется, для нас несправедливость по отношению к огородам туземцев».
Сознание кроликов развращено великой подлостью удавов. К этой великой подлости они приспособили свои маленькие подлости, в том числе и подлость подворовывания плодов с туземных огородов.
Ф. Искандер «Кролики и удавы»
Субъектная деградация
Новые социальные системы не возникают непосредственно из социальных систем путём автоматической филиации. Систему создаёт исторический субъект, способный это сделать. Это не требует особых обоснований.
Однако преимущественное число работ о нашем обществе как западных, так и советских учёных (периода дозволенной гласности) написаны в рамках и с точки зрения объективного подхода.
Иначе говоря, в них акцентируются прежде всего система, структура и институты, а сам человек оказывается как бы «разобранным» между этими институтами, «растянутым» между ними, превращается в слепок с них как с объективных условий.
Хотя для многих ситуаций это оправданно, тем не менее остаётся проблема такого типа человека, который «распластывается» по системе; проблема «разобранного человека», не контролирующего проявления социально значимых форм своей социальности и духовности. Субъектная деградация человека-существа биосоциального – это целостный процесс: деградация социальная, духовная ведёт к деградации психологической и, нередко, психофизиологической.
И вот поскольку единственная ценность и цель кратократии – власть, все иные ценности – нравственность, честь, достоинство и другие качества – оказываются «факультетом ненужных вещей».
Устранение Абсолюта, точнее, сведение его к голой власти, воплощённой в очередном вожде, генсеке, принадлежности к КПСС, в высшую форму социальности – всё это разрушало систему ценностей и структуру личности, личностную психологию. Личность всё больше превращалась в слепок «объективных условий», отпечаток власти. Вовсе не случаен интерес Сталина к опытам Павлова, его теории рефлексов и высшей нервной деятельности животных, а также факт акцентирования в человеке не личностных начал, а того, что не выходит за рамки уровня высших приматов.
За всем этим – стремление лишить человека самостоятельного целеполагания и целенаполнения в социальной и духовной сферах. Десубъективация, то есть расчеловечивание человека, осуществлялось прежде всего такой организацией, большая часть которой десубъективирована внешне, в своих действиях (кроме верхушки) и которая вся десубъективирована внутренне: «партийная» дисциплина, запрет фракций, сознательное поддержание средне-серого уровня и так далее.
Таким образом, теоретическая модель кратократии – это круговая десубъективация, снизу и сверху, усилиями социально однородной власти («Кольца Всевластия»), лишающей личностных характеристик даже её носителей.
Лишение индивидов и групп их социальной воли, и духовных способов восприятия реальности, и знакового выражения её – исходный пункт субъектной деградации.
Когда кратократия объявляет незаконными или социально незначимыми иные формы общественной организации, кроме властнопроизводственных, либо на практике отрицает их, множит на социальный ноль, выхолащивает их содержание, – это означает установление системы, воспроизводящей деградацию субъектности. Дух, социальное действие, скорректированное самосознательным отношением к Абсолюту, уступают место подчинению насилию либо в чистом (Сила), либо в «снятом» (Страх) виде.
Однако любое ограничение субъектности, её подчинение, уничтожение требует не только захвата, установления власти (это необходимое условие), но и проведения, так сказать, ряда акций создания особой системы «социального воспитания» (это достаточное условие).
Как писал «любимец партии» Бухарин на заре большевистской диктатуры, цель большевиков – воспитание нового человека самыми разнообразными средствами, включая расстрелы. Так оно и произошло, в том числе и с самим Бухариным. (Эффект Гильотена, который был в числе первых гильотинированных).
Ясно, что под «воспитанием», о необходимости которого так много говорили большевики, по сути, подразумевается сведение его субъектности различных проявлений к производственным, трудовым «свершениям». Именно они, а не социальные или духовные действия были объявлены «делом чести, делом доблести и геройства». В остальном же человек выступал как слепок власти, её воск, а следовательно, её вечно несовершеннолетний ребёнок.
Лишение любого человека возможности и права определять развитие своей социальной и духовной природы, своё социальное поведение и ценности превращает его в вечного самовоспроизводящегося инфантила.
С этой точки зрения процесс социализации в кратократическом обществе диаметрально противоположен таковому во всех известных обществах – доклассовых, классовых, докапиталистических, капиталистическом. Если там задача социализации состояла в превращении социального ребёнка в социального взрослого, то в нашем случае речь шла о превращении социального ребёнка во «взрослого» инфантила, то есть такого взрослого, сознательное поведение которого функционально эквивалентно поведению ребёнка и (в идеале) не может быть иным. Это характерно для поколений, родившихся на рубеже 20–30 и далее лет.
Что касается людей, сформировавшихся ранее, процесс их «запоздавшей» социализации исторически означал превращение нормальных взрослых людей в инфантилов.
Практически во всех мерах и акциях кратократии всегда объективно присутствовал воспитательно-инфантилизирующий аспект. Я не буду говорить здесь об инфантильном потенциале «дократократического бытия кратократии» – самих большевиков.
Ясно, что экстремистские, террористические партии суть партии инфантильные. (Здесь интересно было бы порассуждать о терроризме в социодемографически стареющем современном западном обществе, о других аспектах социоинфантилизации, о последней – как о таком явлении европейской цивилизации, которое вышло из-под цивилизованного контроля именно в России, но это – особая тема, равно как и роль юношей и женщин в «культурной революции» в Китае и системе власти Пол Пота в Кампучии).
Итак, социализация в кратократическом обществе выполняет иные, нередко диаметрально противоположные функции, чем в других обществах. Более того, в отличие от других обществ, процесс социализации здесь в идеале длится всю жизнь, он не позволяет индивиду превратиться в субъекта и, напротив, сталкивает его вниз по лестнице субъектности. Да, Бог мой, достаточно взглянуть на советскую школу, институты, армию – и вся микрофизика власти становится очевидной.
.jpg)
«Сознание кроликов развращено великой подлостью удавов. К этой великой подлости они приспособили свои маленькие подлости». В «удавариуме» – открытие очередного съезда КПСС
Однако человек, субъектность которого сведена лишь к одному измерению, трудовому, к сфере «субъект – предмет», деградирует как субъект и в этой сфере, поскольку не представляет собой агента целеполагания, а за свой труд получает минимум.
Если десубъективация в социальной и духовной сферах и сопряжённая с ней субъектная деградация происходят посредством сознательных действий власти (которая, при этом, однако, может выражать и направлять некоторые естественные стихийные процессы), то деградация человека как субъекта «в труде» происходит естественно и, я бы даже сказал, автоматически.
Этому процессу в немалой степени способствует, подталкивая его, общая структура собственности, сегментация власти и особенно системная деградация (есть и обратная связь) с её депрофессионализацией, прогрессирующим ухудшением организации труда, общесистемного сведения всего, включая труд, к фикции.
.jpg)
Никита Хрущёв стал руководителем СССР, когда кратократия входила в зрелые поры. Рядом с ним – идеологический «удаволог» страны Михаил Суслов
Константин Черненко. Был не столько кратократом, сколько краткократом
Выхолащивание содержания процесса труда предполагает деградацию человека как субъекта производства. Если при капитализме труд, точнее, рабочая сила отчуждается у человека в виде и посредством накопленного труда (капитала), то в системе кратократии отчуждение рабочей силы – это отчуждение человека как нелинейного, целостного существа. Это, как уже писалось, главное для кратократии, а не сам труд, он – вторичен.
«Начальство» прощает халтуру, нерадивость, некомпетентность, воровство, но карает за то, что считает «идеологическими» (то есть духовными) и «политическими» (то есть социальными) проступками, по сути – нарушениями в сфере отношений власти. Оно, это начальство, надзирало именно за этого рода отношениями.
Постоянный акцент на труде, выдвижение его на первый план решает в кратократическом обществе несколько задач.
Во-первых, лишний раз фиксирует ограничение деятельности населения трудовой сферой и этой же сферой закрывает выход к социально значимой общественной деятельности («работать надо, а не митинговать» – это был один из расхожих, особенно в последнее время, лозунгов кратократических «радетелей», так сказать, укрепления экономики).
Во-вторых, поскольку кратократические ячейки суть ячейки властнопроизводственные, трудовая дисциплина, призывы к которой раздаются все семьдесят с лишним лет истории Советов, это на самом деле – социальная дисциплина, гарантирующая не высокое качество работы, а лояльность по отношению к властям, принятие их социального языка, готовность активно демонстрировать социоинфантилизм («Солженицына не читал, но скажу...», «Как мать говорю и как женщина»).
В-третьих, поскольку единица пересечения производственных (трудовых) и властных функций есть коллектив и сам специфический труд кратократии представляет собой властвование, осуществляемое через коллектив, то содержательная деятельность властных структур есть нечто социально незначимое.
Носители функционального послеоктябрьской давности отрицания капитализма, функциональной власти всё превращают в функцию, фикцию и имитацию (вспомним Воланда). Они трансформируют функциональность, социальную бессодержательность в своё содержание.
С этой точки зрения бытие кратократии представляет собой социальное ничто, в котором в рамках власти стираются различия между трудом и собственностью. Но, поскольку миру кратократии имманентно, то есть внутренне присуща функциональность, то отсутствие этих различий становится реальным социальным фактом, в результате чего кратократия оказывается огромной социальной «чёрной дырой», всасывающей общественную, природную энергию и информацию, которую она в этот мир уже не возвращает.
При этом «чёрная дыра», постоянно расширяясь и охватывая всё большую и большую часть общества, в определённый момент пересекает границы окружающей её «сферы Шварцшильда» и начинает разрушать социальное пространство и социальное время, то есть само общество. Происходит это, помимо прочего, так.
.jpg)
В московском театре восковых фигур «Тетрис». Леонид Брежнев (сам по себе) и Лаврентий Берия в компании Малютки (рядом с коллегой) Скуратова
Предполагалось и официально признавалось в качестве единственно реальной ситуации, что «партия» (кратократия) руководит работой (трудом) как специфически содержательным (металлургия, сельское хозяйство, наука и так далее) процессом деятельности коллектива, реализуя специфически содержательные цели, задачи и так далее. На самом деле не эти цели главное, они – лишь камуфляж процесса властвования.
Голое властвование как особый вид труда, будучи по своему происхождению функциональным и лишь в особых условиях обретающим социальное содержание, не может (напомним ещё раз) не разрушать те формы труда, которые исходно содержательно-специфичны.
Но главное то, что в конечном итоге оно, это властвование, разрушает и саму систему социально-недифференцированной власти.
.jpg)
Один из последних крепких кратократов. Слабость единственная – виршеплётство
Закатные минуты московского партголовы Юрия Прокофьева. На что уж изворотлив, а «гэкачепнулся»!
Иными словами, само отчуждение воли и присвоение рабочей силы так называемых трудящихся осуществляется выхолащиванием из процесса труда его специфического содержания.
Происходит разрушение не только индивидуальных, но в ещё большей степени коллективных начал в людях. «Коллективный эгоизм» расхитителей, совпадающий или почти совпадающий с «трудовым коллективом», – примеры такого рода безграничны.
За непротивление отчуждению кратократия готова позволить коллективам нарушать официально провозглашаемые правила производства, то есть эксплуатировать систему в различных формах – от воровства до разгильдяйства.
В качестве «вторичного эксплуататора» такие коллективы (в сфере торговли, например, но не только в ней) выгодны кратократии как громоотвод, как такой эксплуататор, который, не будучи главным в обществе, внешне выглядит (не так ли?) как явный, очевидный.
Эксплуатация, о которой идёт речь, нередко не была жёстко зафиксирована социально, а носила ситуативный, флюктуирующий, обоюдный и часто микроскопический (правда, в стране нищих и грош – состояние) характер.
.jpg)
Из «колоды» силократов, без которых кратократ не кратократ, – Альберт Макашов. Генерал. Ну просто очень боевой
Владимир Жириновский. Говорят, предъявил судебные иски уже 70-ти печатным изданиям, «обидевшим» его. Не хотим быть 71-ым «обидчиком». И так семьдесят на одного!
Однако в том или ином виде она была постоянным и широко распространённым фактором, регулирующим отношения угнетённых друг с другом и отчасти – с системой в целом.
Таким образом, в процессе своего функционирования кратократия, то есть система отчуждения воли людей, оказывалась как бы верхним этажом, надстроенным над эксплуатацией как системой отчуждения экономического продукта. Правда, с одним нюансом: система в целом начинала строиться с верхнего, а не нижнего этажа. Картина вполне в духе импоссибилистских гравюр Эшера.
Художник: Д. Каетаров. Призраки
Если кратократы – угнетатели и эксплуататоры, то остальная часть общества, атомизированное население, представляет собой (частично, ситуационно) эксплуататоров, а иногда и соэксплуататоров. При этом сам факт существования индивидов как объектов отчуждения становится необходимым условием, а иногда и гарантией участия и соучастия в эксплуатации.
Это имеет несколько следствий. Прежде всего в краткосрочной перспективе укрепляет систему в целом, примиряет значительную часть населения с угнетением, несвободой и не только «подслащивает» их («народ и партия едины»), а отчасти обозначает кратократию и атомизированное население как нечто однородное, как незаконных соэксплуататоров, создаёт дополнительную основу для единства власти и «народа».
Кратократия и атомизированное население выступают как хорошо понимающие друг друга соучастники. (Это прекрасно показал Ф. Искандер в «Кроликах и удавах», описывая нежелание кроликов выступить против всей системы, поскольку она позволяла и почти легализовала воровство капусты у людей.) Ясно, что это мощный источник субъектной деградации.
Кроме того, соэксплуатация (иногда – самоэксплуатация) ещё более атомизирует общество, где в качестве отдельных социальных атомов противостоят друг другу как индивиды, так и коллективы.
Важно иметь в виду и другое. Сплачивая коллектив как агента незаконной, но существующей эксплуатации системы, других коллективов и индивидов, участие в соэксплуатации способствует субъектной деградации именно в производственной сфере, подрывая систему в долгосрочной перспективе.
Деградируя, система, при сохранении угнетения, оставляет всё меньше и меньше социального пространства для эксплуатации как одного из типов отношений в среде атомизированного населения. По мере развития кратократической системы, разбухания кратократии, хозяйственной деградации «истончается» предметно-вещественная база системы.
В ходе разрушения «материальной базы» каждому члену общества достаётся всё меньший объём благ, а разбухающая кратократия начинает заявлять о себе всё более активным эксплуатирующим и потребляющим конкурентом атомизированного населения.
Постепенно это противоречие становится всё более острым и подрывает основы системы: если нельзя воровать, незаконно присваивать, то есть эксплуатировать систему в целом и в частности (тем более в условиях нарастающего дефицита), то следует ли терпеть социальное и духовное отчуждение в так называемой жизнедеятельности? Не лучше ли вернуть контроль над «нематериальными» факторами труда, чтобы обеспечить каким-то образом контроль над материальными?
Аналогичная линия социальной двойственности просматривается и в среде самой кратократии. С одной стороны, определённая часть её сумела накопить достаточно экономических средств, реализовать которые полностью мешает ранговая система внутрикратической организации.
.jpg)
Рисунок: Т. Козаев
С другой – по мере нарастания системной деградации (в том числе хозяйственной) – у кратократии появляется потребность в большей степени личностного отчуждения «подданных» кратократии для сохранения прежнего уровня потребления «верхних десяти тысяч» и поддержания прежних отношений иерархии в обществе в целом и внутри правящих структур. Подобное противоречие неразрешимо: само стремление кратократии разрешить эту принципиально неразрешимую проблему – опять-таки дополнительный источник субъектной деградации...
Однако ещё несколько слов о коллективе как основной социальной единице кратократического общества, как социально значимой общественной структурной клетке – механизме, условии и гаранте реализации индивидуального отчуждения.
Наличие контролируемого коллектива (то есть на самом деле манипулируемого стада) – гарантия ограничения общественной активности индивида. Кратократически «направляемый» коллектив – «отработчик» рефлекса подчинения, оказания содействия власти и так далее. В этом смысле Герой Социалистического Труда – это (за не очень большим исключением) вовсе не обязательно тот, кто качественно трудится. Нередко это некто, принимающий правила кратократической игры, демонстрирующий лояльность системе.
В идеале (для системы) герой кратократии (и её труда) – это холуй, дурак, стукач и бездельник, нечто лишённое субъектных характеристик и поэтому похожее на социальное пресмыкающееся, социальную крысу, социального голлума, главная задача которого – выживание любой ценой, при любом начальстве, любыми изворачиваниями.
Субъектная деградация кратократии – вплоть до физиологизации, внешнего облика (достаточно взглянуть на физико-антропологическое «личико» её верхушки, особенно на последние тридцать лет) – несомненный факт. Субъектная деградация кратократии подталкивала субъектную деградацию общества в целом, ставя его в определённый момент перед дилеммой: либо погибнуть, либо избавиться от кратократии.
Ещё в главе «Наука - политика - практика»:
Кратократия