Конфликт-невидимка, или Заметки о правоте товарища Сталина...
Автор материала: Александр Чумиков
В предыдущих статьях я поделился с читателями «Социума» соображениями о природе конфликтов в сфере бизнеса и политики. Сегодняшний же разговор посвящён конфликтам межнациональным, или, как их ещё называют, межэтническим. На первый взгляд, здесь вроде бы всё ясно: каждый день мы читаем в газетах или смотрим по телезизору сюжеты о том, как грузины воюют с абхазами, армяне с азербайджанцами, как русские покидают новые государства Средней Азии, а власти стран Балтии предъявляют своим соседям территориальные претензии. Но при ином взгляде выясняется, что ни газетные строчки, ни кадры видеосъёмки зачастую ничего не проясняют, а порой и вовсе заводят в тупик.
При более сложном ракурсе рассмотрения оказывается, что национальный конфликт сродни человеку-невидимке: его реальная суть прикрыта «одеждами» социальных, политических, экономических, идеологических и прочих конфликтов между группами людей, которые отождествляют друг друга по этническим признакам – цвету кожи, расе, религии, языку.
Возьмём хотя бы межнациональный по форме конфликт в современном Таджикистане. Какие срезы в нём можно выделить? Очевидны столкновения между кланами: ходжентским и кулябским, с одной стороны, бадахшанским и каратегинским – с другой. Но этот же конфликт может быть представлен как религиозный: между памирцами-исмаилитами и кулябцами-суннитами; как политико-идеологический – между «партийной номенклатурой» и «исламскими фундаменталистами»; наконец, как межцивилизационный, когда русские, немцы, татары узбеки и другие нацменьшинства, составлявшие свыше 40 процентов населения республики, практически отказались от борьбы за свои права и избрали путь возвращения на историческую родину, столкнувшись с жестокими, средневековыми методами разрешения спорных проблем.
Итак, конфликт-невидимка в национальных одеждах. Попробуем разобраться.
– А для меня, поручик, все эти штатские – всё равно что собаки! Фото Sean Ramsay (Рейтер)
I.
Обратимся к проблеме «парада суверенитетов» и поищем связь между принципами государственного строительства и остротой столкновений на национальной почве. Вспомним, что и 70 с хвостиком лет назад этот вопрос весьма и весьма волновал стоящих у руля политиков.
Иосиф Виссарионович, например, не отрицая права наций на самоопределение, предлагал в рамках единого великого русского государства предоставить малым народам широкую областную автономию, либо образовать крупные территориальные объединения «с учётом национальной специфики». Впоследствии это выразилось в проектах и практике создания Татаро-Башкирской, Литовско-Белорусской, Горской республик, Туркестана.
Во многом сходных взглядов придерживался ещё один специалист по национальной проблематике – пламенный лидер Бакинской коммуны Степан Шаумян. Скажем, федерацию он понимал как ограниченное отделение, а автономию – как ограниченную централизацию. То есть речь, как и в случае со Сталиным, шла лишь о национально-культурной автономии, но никак не о национально-государственном суверенитете.
А вот Владимир Ильич имел, как известно, другую точку зрения, отстаивая этот самый национально-территориальный принцип формирования будущего СССР. И ленинская идея довольно быстро и бескровно претворилась в жизнь.
Любопытно, что понимание ущербности данной и предпочтительности других идей связано вовсе не с «приснопамятной» перестройкой, но с многолетним опытом развития государства в самых различных точках планеты. В чём же смысл такого понимания? В том, что острота этнических конфликтов в многонациональных государствах во многом зависит от типа политической организации наций в рамках одной страны.
Учёные выделяют три основных типа. Первый – это национально-культурная автономия. Она не предусматривает закрепления за этническими общностями каких-то особых политических прав. В то же время предоставляется возможность иметь национальные школы, религиозные учреждения, издавать книги и газеты на желаемых языках и т. д.
Второй тип – когда закрепляются особые права наций (но не территорий). Так, в Финляндии специально для шведов, составляющих всего шесть процентов населения страны, введён второй государственный язык – шведский.
И, наконец, третий тип – когда специальными правами наделяются национально-территориальные образования. Такое решение наиболее конфликтно, поскольку нации в подобных условиях начинают в прямом или переносном смысле воевать за полноправную государственность. Но внутри автономии или нового государства, помимо доминирующей нации, есть свои на́цменьши́нства, которые рано или поздно тоже вступают в борьбу за самостоятельность. Возникает длительная цепная реакция.
...И тут – вах! – появляюсь я с гранатомётом и на бронетранспортёре! Автор фото: Н. Галкин
Нетрудно понять, что именно по такому пути пошёл в 1922 году СССР, а в конце 80-х – начале 90-х годов продолжали шагать ранее входившие в его состав государства. Причём данный процесс с каждым годом принимал всё более гипертрофированные формы. Дело доходило до того, что государствами объявляли себя образования, в которых титульная нация составляла подавляющее меньшинство: так, в Карелии коренное население (карелы, финны, вепсы) составляло 13,1 процента, в то время как русские – 86,9 процента; в Хакасии хакасов проживало 11 процентов, а русских – 89.
Такая ситуация вела не только к внутреннему, но и к внешнему обострению, когда края и области, не имевшие прежде особых проблем со статусом, начинали претендовать на роль республик. Стоит упомянуть хотя бы провозглашение Свердловским облсоветом в 1993 году Уральской республики, а также аналогичные акции в Вологодской области и Приморье.
Но именно последние действия и стали, на мой взгляд, тем обнадёживающим началом, которое позволило новой России если не сойти, то во всяком случае приостановить опасное шествие по дороге, ведущей к национальным конфликтам и войнам. Ведь в принятой 12 декабря 1993 года Конституции, в отличие от предыдущих советских, чёрным по белому записано: «Российская Федерация состоит из республик, краёв, областей, городов федерального значения, автономной области, автономных округов – равноправных субъектов Российской Федерации». То есть права регионов выравнялись, а претензии национальных республик на привилегированное положение стали неуместными.
Следующий шаг должен свестись к тому, чтобы в каждом из этих субъектов мы увидели бы прецедент свободной территории, населённой гражданами, а не лицами какой-то национальности. Если это удастся, то в будущем вся Россия сможет превратиться в нечто схожее с федеральным землями ФРГ или американскими штатами, где во главу угла поставлено не отягощённое расовыми условностями право личности, проживающей в данной области-республике.
Нет одиноких: есть слепые,
В себе замкнувшиеся есть, –
Пока их души ледяные
Не пробудит благая весть.
(Г. Раевский)
Автор рисунка: В. Данилов
II.
И ещё об одном ракурсе этнического конфликта – теперь уже не государственном, а чисто человеческом. Иногда удивляются: как случилось, что наш прежде спокойный советский житель вдруг стал национально нетерпимым? Смею вас уверить, что он был таковым всегда. Данное утверждение основывается на следующем. Как показывают результаты проведённых за последнее десятилетие в различных регионах бывшего СССР социологических исследований, на вопрос, есть ли национальности, к которым вы испытываете неприязненное чувство, утвердительно отвечали от 20 до 35 процентов опрошенных.
Похожая картина имела место, когда респондентам предлагалось назвать национальную группу, «чей жизненный уровень выше остальных». То есть потенциал для возможных столкновений на национальной почве имелся и в «застойные» годы. Почему же он не был реализован в тот период, а конфликты если и происходили, то совсем не такие, как сейчас?
Почему, например, ферганские узбеки только в 1989 году пришли к выводу, что турки-месхетинцы заняли все тёплые места в торговле, кооперативах, получили лучшие участки под строительство домов? Как вышло что казахи в Новом Узене вдруг потребовали выселения кавказцев, которые якобы захватывают хорошие должности, пробивают своим родственникам квартиры, спекулируют продуктами питания?
Почему в Душанбе трудности с жильём внезапно вылились в армянские погромы? А разве нет подобных примеров сегодня? Разве не в этом ряду стоят вооружённые схватки ингушей и осетин? Даже в городах спокойной некогда российской глубинки (Владимир, Брянск, Ярославль), не говоря уже о двух столицах, отмечались в минувшем году конфликты между хозяевами и «гостями». В каждом из названных случаев социальные, политические или экономические обиды вылились почему-то в межнациональное противоборство. Почему?
Ответ на этот больной вопрос существует. Дело в том, что живущие в любом обществе люди объединяются для дружбы и вражды по целому ряду показателей, например, по идеологическому. Совсем недавно многие из нас были монолитно объединены в качестве убеждённых носителей коммунистической идеи и неутомимо боролись с «отщепенцами», имеющими «чуждые» взгляды.
Называясь советским народом, мы запросто ездили в любую эсэсэсэровскую республику и находили там как минимум видимость дружелюбия. К тому же у нас имелась общая цель в виде, скажем, выполнения планов очередной пятилетки, после чего сулилось повышение зарплаты и снижение цен.
Немаловажную роль в объединении и размежевании играл и такой специфический прообраз коллективности, как классовая принадлежность. Вполне реальными величинами были многочисленные династии рабочих, колхозников, писателей, дипломатов и различного рода партийных и хозяйственных руководителей. Не всегда эти династии испытывали друг к другу приязнь. Достаточно вспомнить хрестоматийную фразу, высказанную слесарем или токарем в адрес интеллигента: «А ещё шляпу надел...».
И лишь одним, далеко не самым важным, из показателей являлась в этом ряду национальность. Вот почему серьёзных национальных конфликтов тогда не происходило, да и не могло произойти. Эта конфликтность «растворилась» среди многих факторов, в соответствии с которыми люди ощущали себя единой группой.
Что же произошло теперь? Из всех разрушенных параметров лишь один остался нетронутым и даже многократно усилил свою значимость – национальный. Имея раз и навсегда заданный характер, он стал решающим моментом примирения с себе подобными и стимулом к смертельной борьбе с «инородцами». Сколь ни печально сказанное, но оно представляется истинным.
Что же делать? Положиться на волю судьбы? Отнюдь! Это раньше мы слишком буквально воспринимали тезис о том, что бытие определяет сознание.
Сегодня, слава Богу, поняли: обладающий опытом и знанием человек очень даже может повлиять на самые что ни на есть объективные процессы. А опыт разрешения межнациональных конфликтов у нас за последние годы накоплен огромный. Уже появилась новая, пусть и не слишком большая, генерация теоретиков и практиков, способных позитивно решать самые сложные этнические проблемы. Остаётся совсем пустяк – чтобы действующие политики к ним прислушивались. Будем надеяться, что и это не за горами.
Ещё в главе «Идеи - дела - судьбы»:
Конфликт-невидимка, или Заметки о правоте товарища Сталина...