Открыть PDF
«Истинная Россия есть страна милости, а не ненависти...»
Давно замечено: чем продолжительней молчанье, тем удивительнее речь. Сегодня в России и о России после семидесятилетнего, чуть ли не абсолютного молчанья, прежде всего, конечно же, массового, чего только и кем только (из представителей различных социальных слоёв, политических групп, деятелей всевозможных оттенков, просто бесчисленных «пикейных жилетов») не говорится! В самом деле, есть чему удивляться.
Ну скажите, какова может быть реакция на нередко прорывающиеся утверждения о «победе» над социализмом? «Социализм, – внушают ему, – ты не прав», и он ретируется. Прямо чудо какое-то.
А как воспринимать посулы демократизации России как чего-то «сим-сим-открой-дверного»? Это притом, что никто практически не знает, как демократизироваться: мало кто берёт в толк, что демократия определяется не объёмом «власти народа» (народ – абстракция), а мерой экономической, интеллектуальной и нравственной самодостаточности каждого гражданина. И это уже нечто конкретное.
А что можно ответить на горестные причитания: «золотой запас исчерпан, исчерпывается» и так далее? А запас культуры, милосердия, общежительского терпения, терпимости, которые не должны так уж прямо пропорционально зависеть от объёма харчевой наличности? Или вот ещё: «Утекают российские мозги, караул!..» Господи! Да что такое «утекают мозги» рядом с «разбивают мозги», как было не так уж давно?
Утекут – притекут обогащённые, да ещё «тамошние мозги» обогатят: мы ведь так хлопочем в последнее время о наших приращениях к «копилке» общечеловеческих ценностей! Нельзя не воспроизвести и такой, ставший дежурным, речитатив: «Убирают Ленина из Мавзолея Ленина... Отбирают Ленина у Музея Ленина». Помилуйте, у кого отбирать, куда убирать: Россия сплошь его музей-мавзолей! Стоп! А то сейчас дойдёт до цитирования и профессиональных патриотщиков из разной там заединщины, жириновщины, погромщины, макашовщины и прочей, как сейчас говорят, красно-коричневой непотребщины. Не стоит.
И так ясно: в принудительно молчавшей до поры России развязался «всяк сущий в ней язык» (сучий – тоже). И язык этот не так уж редко забивает – в провинции особенно – то, что умно, несуетно и совестливо, а ормя орать не гораздо. Одним словом, то, что России – не социализма – цвет. Впрочем, нет не забивает. Этого во всякие времена, и те, что были круче нынешних, не случалось. Перечитайте письмо Ф. Раскольникова Сталину.
Пробегитесь ещё раз по аналитической публицистике А. Авторханова. Погрузитесь в сочинения других изгнанных из России практических политиков, теоретиков, интеллектуалов (сами, без интерпретаторов). Обратитесь к писателям того периода, в частности, к Борису Зайцеву (1881–1972 гг.), к его не столь уж тиражированному у нас очерку «Слово о Родине».
Ещё раз сделайте это, и вы убедитесь, что глубокое, пусть и приглушённое разными обстоятельствами, слово о России-Родине всегда было сильнее мавзолейно-музейного ора о державе, железнозанавесистей и марксистей которой ничего не было, нет и, Бог даст, не будет. «Слово о Родине» Бориса Зайцева – это для нас, среди прочего, и повод потолковать в этом номере журнала о евразийской душе-уме России, а значит, о её запасе прочности во всегдашнем противоборстве Света и Тьмы.
Александр Золотарёв
.jpg)
Как нам полниться после Паления? Автор фото: Г. Лукьянова
Слово о Родине
.jpg)
Борис Зайцев
В России мы некогда жили, дышали её воздухом, любовались полями, лесами, водами, чувствовали себя в своём народе. Нечёсаный, сермяжный мужик был всё-таки родной, как и интеллигент российский – врач, учитель, инженер. Жили и полагали: всё это естественно, так и надо, есть Россия, была и будет, это наш дом, и особенно с ним мудрить не приходится.
Никак нельзя сказать, чтобы у нас, у просвещённого слоя, воспитывалось тогда чувство России. Скорее, это считалось не вполне уместным. Нам всегда ставили в пример Запад. Мы читали и знали о Западе больше, чем о России, и относились к нему почтительнее. К России же так себе, запанибрата. Мы Россию даже мало знали. Многие из нас так и не побывали в Киеве, не видали Кавказа, Урала, Сибири. Случалось, лучше знали древности, музеи Рима, Флоренции, чем Московский Кремль.
С тех пор точно бы целый век прошёл. Из хозяев страны, пред которой заискивал Запад, мы обратилиеь в изгнанников, странников, нежелательных, нелюбимых. Не приходится распространяться: всё и так ясно.
В нелёгких условиях, причудливо, получудесно, но всё-таки мы живём. Может быть, и бесправные, но нищи ли мы внутренно? Вот это вопрос. И мой ответ на него: нет, не нищи. Святыни бывают различные, и различна их иерархия. Но бесспорно среди них место Родины. У кого есть настоящая Родина и чувство её, тот не нищ.
Одно дело – воспринимать изнутри. Другое – со стороны. Судьба поставила нас теперь именно как бы в сторонку. Что же, может быть, в облегчённом виде зрение и верней. Многое видишь о Родине теперь по-иному, иначе оцениваешь. Находясь в стране старой и прочной культуры, ясней чувствуешь, например, что не так молода, многозначительно не молода, и не безродна Россия.
Когда в самой России жили, средь повседневности, деревянных изб, просёлочных дорог, неисторического пейзажа, менее это замечали. Издали избы, бани, заборы не так существенны, хотя, конечно, черты природы, запахи, птицы, реки России в спиритуальный пейзаж её вошли, в нас. Всё это помним мы и любим... – порою даже мучительно. Но, кроме этого, яснее, чище видим общий тысячелетний и духовный облик Родины.
Сильнее ощущаешь связь истории, связь поколений и строительства, и внутреннее их ядро, отливающее разными оттенками, но в существе своём всё то же, лишь вековым путём движущееся. Представляется это движение и значительнее, чем казалось раньше.
.jpg)
«Пути русского творчества долги, сложны: через подвиг наших святых, основателей монастырей и просветителей полудиких племён, через творения зодчих, музыкантов, иконописцев, народную песнь и былину, через созерцания заволжских старцев, Русь Московскую Алексея Михайловича, Петровского разрыв-созидания – через всё многовековое странствие выводит творящий дух в эпоху, для нас уже не легендарную, а совсем как бы живую и настоящую, – в девятнадцатый век». Автор рисунка: А. Гамбург
...История, настоящая большая История России началась под солнечным светом, при Владимире Солнце! Каков был в действительности этот Владимир? Чрез толщу веков сказать трудно, осталось всё же дуновение вольности и широты, широкошумности и света, света – самое главное! Это не та Волчица, что вскармливала Ромула и Рема и навсегда дала железный отблеск Риму.
Некие черты поэта были во Владимире. Стороной художественной, видимо, уязвило его и христианство: в свете принято христианство не столь для «порядка», «устоев», нравоучения, сколько за его внутренне светлый, музыкальный дух. Россия с тем вместе возведена ко вселенскому.
Последствия оказались огромны – для всего русского творчества. Местное оплодотворено вселенским, но не теряет своеобразия. Зодчие возводят храм св. Софии в Киеве и Новгороде, позже во Владимире, Пскове, Новгородской области, в самой Москве – византийское сочетается со славянским.
Живописцы расписывают храмы, те же древние киевские и новгородские святыни, и другие – Успенский собор в Москве, северные Ферапонтов, Кирилло-Белозерский монастыри! Являются творения и более «личные» – Дионисий, Андрей Рублёв и тому подобные – высота, благородство и спиритуальность иконописи русской по-настоящему понята и оценена только совсем недавно.
Если взять область звука, поражаешься древностью и возвышенным величием музыки в России. Когда русский духовный хор исполняет на концертах в Париже песнопения старины, так называемые «знаменные» распевы, то пред иностранцами – новый мир, а у русского холодок по спине: эти вещи сложены около тысячи лет назад, может быть, в Киево-Печерской Лавре. Напевы величественны, суровы в своей чистоте, неизукрашенности, писаны «знаменем», то есть как бы иероглифически, нот теперешних не было, звуки изображались рисуночками. Творения эти уцелели в татарщине.
Прошли через всю Россию, вошли в обиход церковный не только областей среднерусских, но и Севера: Валаамского монастыря, Соловецкого, всюду принимая местные черты. И вот в какой-нибудь обители св. Трифона Печенегского, на берегу Ледовитого океана, где монахи живут полгода при незаходящем солнце, полгода в непрерывной тьме, во времена Иоанна Грозного уже пели древние знаменитые распевы, прикочевавшие с юга. А царь Фёдор Иоаннович, музыкант и композитор знаменитых распевов?
Молодая страна! Молодая культура! Мы не только славяне и татары, мы и наследники великого Востока (Византии). Родина наша была и есть гигантский котёл, столетиями вываривавший из смесей племён и рас нечто совсем своё и совсем особенное.
Пусть Азия затопила средневековье наше, но вот уцелели и древнее зодчество, и иконопись, и музыка – всё перекинулось на север, более пощажённый. Уцелел и таинственный обломок поэзии – ему ровно 750 лет – «Слово о полку Игореве» – настоящий талисман литературы русской, до конца XVIII века потаённо укрывавшийся в единственном списке XVI века – Спасо-Ярославский монастырь сберёг нам его. А теперь «Слово» переведено на многие языки...
Пути русского творчества долги, сложны: чрез подвиги наших святых, основателей монастырей и просветителей полудиких племён, чрез творения зодчих, музыкантов, иконописцев, народную песнь и былину, чрез созерцания заволжских старцев, Русь Московскую Алексея Михайловича, Петровского разрыв-созидания – через всё многовековое странствие выводит творящий дух в эпоху, для нас уже не легендарную, а совсем как бы живую и настоящую, – в девятнадцатый век.
Живя у себя дома, в прежней мирной России, мы сызмальства питались Пушкиными и Гоголями. Отрочество наше озарял Тургенев. Юность – Лев Толстой, позже пришли Достоевский, Чехов. Мы выросли во мнении, что литература наша очень хороша, но она – продолжение всего нашего склада, наших имений, троек, охот. Своя, домашняя.
Так и должно быть, в родном доме должно быть тепло, светло, радостно. Ну много ещё «неустроенного» и «тёмного» в стране, но всё же ничего удивительного, что у нас Толстой и Достоевский, как не удивительно для ребёнка, возрастающего в любящей семье, и семье, им любимой, что мать, отец кажутся существами вообще лучшими, не сравнимыми ни с кем, и главное – так и надо, иначе быть не может.
...Некий общий климат литературы русской XIX века – неповторимый и незаменимый. Из «прохладного» Запада, на фоне крепко, иной раз жёстко очерченного его духовного пейзажа – пейзаж и климат русской литературы выступает несколько душевнее и трогательней. Человечнейший и христианнейший из всех... – это только теперь мы с особенною остротою почувствовали. А где корни его? Сложно и путано историческое плетение, всё-таки можно сказать: XIX русский век, со всей славой его, не с неба свалился. Создан сынами тысячелетней России. Ярчайший её плод.
...Наследия, истории, величия Родины – этого не отнять. И поклонения не отнять, и надежды.
Может быть, не всегда будет так, как сейчас. Не вечно же болеть «стране нашей Российской». Возможно, приближаются новые времена.
...В имперском своём могуществе Россия объединяла – в прошлом. Должна быть терпима и не исключительна в будущем, исходя именно из всего своего духовного прошлого: от святых её до великой её литературы все говорили о скромности, милосердии, человеколюбии. И не только говорили.
...Истинная Россия есть страна милости, а не ненависти.
Из очерка «Слово о Родине», впервые опубликованного в газете «Возрождение». Париж. 1938 год