Искусство, которое мы потеряли
Среди множества потерь, понесённых культурой за последние годы, исчезновение или, скажем мягче, деликатное самоустранение отечественной школы художественного перевода, пусть и некогда прославленной, прошло почти незаметно. А кое-кто отнёсся к этому и не без злорадства, усмотрев в девальвации переводного слова один из симптомов и факторов крушения тоталитарного режима.
И, надо признать, некоторые основания для такого вывода имеются: отвратительная рука власти, сжимая горло литературе, заставляла многих писателей и в особенности поэтов в поисках отдушины (а порой и просто ради заработка) обращаться к художественному переводу, чем, не в последнюю очередь, и был обусловлен расцвет этого искусства в нашей стране...
Сейчас власти не до литературы (читателю, впрочем, тоже), переводной поэзии практически не издают, за перевод прозы платят так, что этого не хватает и на оплату услуг машинистки, – вот и образовался вакуум на том месте, где ещё недавно расцветало высокое искусство... Но не в сталинские годы оно началось – и не в ельцинские ему кончаться.
Авторитет Пушкина и в особенности Жуковского (фигуры в этом смысле уникальной) навсегда освятил занятия художественным переводом как один из полноправных творческих жанров. Там, где сегодня не найдёшь ни рубля, ни ревнителя, остаются подвижники, продолжающие некогда великое дело.
Один из них Иван Карабутенко. Ему удалось на редкость полноценно перевыразить по-русски причудливую гармонию прозы маркиза де Сада.
В предлагаемом переводе «Песен Билитис» И. Карабутенко демонстрирует своё умение передавать силами родного языка изысканную высокую эротику европейского декаданса.
Виктор Топоров
ПЕСНИ БИЛИТИС
Сто лет назад Пьер Луис мистифицировал французских читателей, представив «Песни Билитис» как перевод стихов древнегреческой поэтессы, подруги Сафо. Хотя в посвящении стоят слова: «Юным девушкам будущего», книгу в первую очередь оценили мастера: Оскар Уайльд, Стефан Малларме, Поль Валери. По мотивам «Песен Билитис» создал несколько музыкальных пьес Клод Дебюсси, а Михаил Кузмин не побоялся признаться, что одна из его «Александрийских песен» – подражание Пьеру Луису.
В наши дни очарование этого писателя испытал тоже Луис Бунюэль. Правда, в основу его фильма «Этот смутный объект желаний» лёг сюжет романа «Женщина и шут».
Что касается «юных девушек будущего», то не лишне отметить: замечательный французский поэт Жозе-Мария д'Эредиа, автор книги сонетов «Трофеи», именно за Пьера Луиса выдал одну из своих дочерей. Вторая досталась не менее прекрасному писателю – Анри де Ренье.
.jpg)
МОГИЛА НАЯД
Вдоль покрытого инеем леса я шла; волосы перед ртом цвели льдинками, а сандалии были тяжёлыми от снега, грязного и скомканного.
Он спрашивает: «Что ты ищешь?» – «Иду по следу сатира. Его раздвоенные шажки чередуются, как дырочки на белом плаще». Он говорит: «Сатиры мертвы.
Сатиры и нимфы тоже. Уже тридцать лет не было такой страшной зимы. Ты видишь след – козлиный. Но остановимся здесь, у их могилы». И железным концом мотыги он разбил зеркало родника, где раньше смеялись наяды. Он брал большие холодные куски и, поднимая их к бледному небу, смотрел сквозь.
ПЕСНЯ
Когда он вернулся, я спрятала лицо в ладонях. Он сказал: «Не бойся ничего. Кто видел наш поцелуй?» – Кто нас видел? Ночь и луна.
И звезда и первый рассвет. Луна взглянула на себя в озеро и сказала воде под ивами. Озёрная вода сказала веслу.
А весло рассказало лодке, а лодка рыбаку. Увы, увы! если бы это было всё! Но рыбак проболтался жене.
Рыбак проболтался жене: и отец, и мать, и сёстры, и вся Эллада об этом узнают.
РОЗЫ В НОЧИ
Едва ночь поднимается в небо, мир принадлежит нам и богам. Мы пойдём через поля к роднику, сквозь тёмные леса на поляны, куда ведут наши босые ноги.
Маленькие звёзды блестят достаточно для наших маленьких теней. Порой под низкими ветвями мы натыкаемся на спящих ланей.
Но самое прелестное ночью – местечко, известное только нам, оно влечёт нас через лес: куст таинственных роз.
Потому что нет ничего божественней на земле аромата ночных роз. Отчего, когда я была одна, я не чувствовала себя столь опьянённой?
ВОЛОСЫ
Он сказал мне: «Сегодня ночью мне снился сон. Твои волосы вокруг моей шеи. Твои волосы, как чёрное ожерелье вокруг моего затылка и на моей груди.
Я их искал; они принадлежали мне; и так мы были связаны навсегда, одними волосами, одним ртом, словно два лавра, имеющие часто один корень.
И постепенно (настолько мы были сплавлены) мне стало казаться, что я становлюсь тобой, а ты входишь в меня, как мой сон».
Замолчав, он мягко положил ладони на мои плечи и посмотрел на меня столь нежно, что я опустила глаза с дрожью.
ГИМН НОЧИ
Чёрные купы деревьев неподвижны, как горы. Звёзды заполняют бескрайнее небо. Воздух горячий, словно человеческое дыхание, ласкает мои глаза и щёки.
О, Ночь, родившая Богов! Как ты нежна на моих губах! Как ты горяча в моих волосах! Как ты входишь в меня сегодня вечером, как я чувствую себя оплодотворённой всей твоей весной!
Цветы, что расцветут, родятся от меня. Ветер, который дышит, – моё дыхание. Аромат пролетающий – моё желание. Все звёзды в моих глазах.
Твой голос... шум ли это моря, тишина ли равнины? Твой голос... я не понимаю его, но он склоняет мою голову к ногам и слёзы омывают мои ладони.
ТРИ ДОСТОИНСТВА МНАЗИДИКИ
Чтобы Мназидике покровительствовали боги, я пожертвовала Афродите, любящей улыбки, двух зайцев и двух голубок.
И я пожертвовала Аресу двух боевых петухов, а жуткой Гекате – двух собак, которые выли под ножом.
И не без умысла я умоляла трёх Бессмертных, поскольку на лице Мназидики – отражение их тройственной божественности.
Её губы красные, точно медь, её волосы голубоватые, словно железо, её глаза чёрные, как серебро.
СУМЕРКИ
Под простыню из тонкой шерсти мы проскользнули, она и я. Даже наши головы как бы съёжились, а лампа освещала ткань над нами.
Я видела её милое тело в полусвете. Мы были очень рядом, очень свободные, очень близкие, очень голые... «В одной сорочке», – сказала она.
Мы оставались прикрытыми – для большей раскрытости, и в тесном воздухе постели два женских запаха поднимались из двух курильниц.
Ничто в мире, даже лампа, не видело нас в ту ночь. Кто из нас была любима – она одна и я можем сказать. Но мужчины об этом не узнают ничего.
СЧАСТЛИВОМУ МУЖУ
Я завидую, Агоракрит: у тебя такая усердная жена. Именно она заботится о стойле и утром, вместо любви, она поит скот.
Ты этому радуешься. Другие, говоришь ты, мечтают лишь о наслаждениях, бодрствуют ночью, спят днём, да ещё требуют от прелюбодеяния преступной пресыщенности.
Да; твоя жена трудится в стойле. Говорят даже, что у неё тысяча ласк для самого молодого из твоих ослов. Ха-ха! Красивое это животное. Чёрная чёлка на его глазах.
Говорят, что она играет между его лап, под его животом, серым, мягким... Но те, кто утверждает это – сплетники. Если твой осёл и нравится ей, Агоракрит, то лишь потому, что его взгляд, без сомнения, напоминает твой.
.jpg)
ЖОНГЛЁРКА
Когда рассвет смешался с ослабевшим светом факелов, я велела привести на оргию порочную ловкую флейтистку, вздрагивающую от холода.
Наймите малышку с голубыми веками, коротковолосую и острогрудую, вся одежда её – поясок со свешивающимися жёлтыми лентами и стеблями чёрных ирисов.
Наймите её! Она проворна и умеет исполнять сложные номера. Она жонглировала обручами, ничего в зале не разбивая, и скользила повсюду, словно кузнечик.
Порой она делала колесо. Или же, подняв руки, раздвинув колени, изгибалась назад и касалась пола, смеясь.
ТРИУМФ БИЛИТИС
Процессия меня несла с триумфом, меня, Билитис, совершенно голую на колеснице из раковины. Чтобы устлать её, ночью рабы оборвали десять тысяч розовых лепестков.
Я лежала, закинув руки за голову; ноги в золотых сандалиях и тело мягко вытягивалось на постели из моих тёплых волос, смешанных со свежими лепестками.
Двенадцать детей с крылышками за плечами прислуживали мне, как богине; одни держали зонтик, другие увлажняли благовониями или воскуряли у носа фимиам.
А вокруг слышен гул толпы, в то время как дыхание мужских и женских желаний нежило мою наготу в голубом тумане ароматов.
ЗАБЛУДШЕМУ
Любовь женщин – самое прекрасное из всего, что испытывают смертные, и ты думал бы так, Клеон, если бы обладал истинно сладострастной душой; но ты лишь тщеславен.
Ты гробишь ночи, лаская эфебов, которые не признают нас. Взгляни на них! Как они костлявы! Сравни с их круглыми черепами наши необъятные волосы; сравни наши белые груди с их плоскостью.
Посмотри на их узкие бёдра и оцени наше роскошное, широкое, углублённое ложе. Скажи, наконец, какие человечьи губы (если не те, которые они хотели бы иметь) источают истинное сладострастие?
Ты болен, о Клеон, но женщина может вылечить тебя. Иди к юной Сатире, дочери моей соседки Горго. Её круп – роза на солнце, и она не откажет тебе в удовольствии, которое предпочитает сама.
.jpg)
СЕРДЦЕ
Задыхаясь, я схватила её руку и с силой приложила к влажной коже своей левой груди. И я вертела головой, и беззвучно шевелились губы.
Сердце, обезумевшее, резкое, твёрдое, билось и билось под грудью, как запертый в бурдюке сатир. Она произносит: «Твоё сердце болит...»
«О, Мназидика, – отвечаю, – не здесь сердце женщин. То бедная птичка, голубка, шевелящая слабыми крыльями. А женское сердце куда страшней.
Похожее на маленькую миртовую ягоду, оно пылает в красном пламени, под дикой пеной. Там, там я чувствую укус прожорливой Афродиты».
ИССТУПЛЁННОЕ ОБЪЯТИЕ
Люби меня, не улыбками, не флейтами, не цветочными венками, а сердцем и слезами, как я люблю тебя моей грудью и стонами.
Когда твои груди трутся о мои, когда твоя жизнь вдавливается в мою, когда твои колени поднимаются за мной – мой задыхающийся рот больше не может даже найти твоего.
Сожми меня, как я тебя сжимаю! Глянь, лампа погасла, мы скатываемся в ночь; но я сжимаю твоё пылающее тело, я слышу твою беспрерывную жалобу...
Стони! стони! стони! женщина! В боль втягивает нас эрос. Рожая, ты меньше бы мучилась на этой постели, чем разрешаясь своей любовью.
ДРАГОЦЕННОСТИ
Золотая ажурная диадема венчает узкий и белый лоб. Пять золотых цепочек обвивают щёки и подбородок, они подвешены к волосам двумя широкими аграфами.
На руках моих (им позавидовала бы Ирис) тринадцать ярусов серебряных браслетов. Как они тяжелы! Но это оружие; и я знаю противницу, которая страдала от них.
Воистину я вся увешана золотом. Груди закованы в два золотых нагрудника. Статуи богов беднее меня.
И я ношу на тяжёлом платье серебряный пояс. Там ты сможешь прочитать стих: «Люби меня вечно; но не печалься, если я тебя стану обманывать трижды в день».
ТАНЕЦ ЦВЕТОВ
У Антиды, лидийской танцовщицы, семь вуалей. Она разворачивает жёлтый – чёрные волосы рассыпаются. Вуаль розовый соскальзывает с её рта. Упавший белый оголяет руки.
Она освобождает грудь от развязанного красного вуаля, сбрасывает зелёный со своего крупа к ногам. Она стягивает голубой вуаль с плеч, но прижимает к своей стыдливости последний вуаль, прозрачный.
Молодые люди её умоляют: она встряхивает головой. Лишь при звуке флейт, она его разрывает чуть-чуть, затем целиком и танцует и обрывает лепестки своего тела.
Напевая: «А где мои розы? а где мои душистые фиалки? где же мои гроздья петрушки? – Вот мои розы, я даю их вам. Вот мои фиалки, не желаете ли? А вот и моя прекрасная кудрявая петрушка».
ТЕРАПИЯ
О, Асклепий, о бог божественного здоровья, будь благосклонен ко мне, когда вечная чёрная ночь будет угрожать моим испуганным глазам, ибо яд моей красоты однажды послужил лекарством.
Меня вызвали одетую в комнату юноши, которого женщины больше не возбуждали. Ткань в прорезях облегала мои ляжки, а груди выбрызгивали голые из-под золотой вышивки.
Я исполняла, согласно ритуалу, при звуке кроталов танец двенадцати желаний Афродиты. И вот любовь вошла в него внезапно, и на его девственной кровати я возобновила весь танец.
«Ты умеешь заставить любить себя, – сказал он, – но тебя не волнует это. Что нужно сделать, чтобы ты меня полюбила?» Я взглянула ему в самую душу и ответила лениво: «Вообразить себя женщиной».
ПЕСНЯ
Первый дал мне ожерелье, жемчужное ожерелье, дороже городов с дворцами и храмами, сокровищами и рабами.
Второй сочинил для меня стихи. Он сказал, что мои волосы чёрные, как волосы ночи, а глаза голубые, словно глаза утра.
Третий был так прекрасен, что мать не обнимала его без румянца. Он положил руки мне на колени, а губы на мою обнажённую ступню.
Ты же... ты ничего не сказал мне. Ничего не дал, потому что ты беден. И ты не красив, но именно тебя я люблю.
ПОСЛЕДНИЙ ЛЮБОВНИК
Дитя, не проходи мимо, не полюбив меня. Я ещё хороша ночью. Ты убедишься, насколько моя осень жарче чьей-то весны.
Не ищи девичьей любви. Любовь – трудное искусство, девушки в ней не смыслят. Всю жизнь я его изучала, чтобы отдать последнему любовнику.
Ты будешь моим последним любовником, я знаю. Вот мой рот, по которому бледная толпа вожделела. Вот мои волосы, воспетые великой Псапфой.
Я соберу в твою честь всё, что мне осталось от утраченной юности. Я сожгу даже воспоминания. Я отдам тебе флейту Ликаса, пояс Мназидики.
Пьер Луис
Рисунки В. Степанова
Ещё в главе «Жизнь - творец - искусство»:
Судьба бестселлера на исходе века
Ад не вмещает любви. Реплика в защиту Маргариты
Искусство, которое мы потеряли