Журнал «Социум» №4. 1991 год

Государственная идеология за работой

Где царит сила, там закон бессилен.

Менандр, III век до н. э.

До самого последнего времени считалось, что Октябрьская революция 1917 года провозглашала идеи справедливости, свободу, равенство, готова была предоставить «хлеб голодным», «мир народам». Что стране Октября приходилось, конечно, мириться с жестокостями, создавать репрессивные органы, ведь это были вынужденные меры – меры крайней необходимости, обороны; что партия в первые годы держала или, по крайней мере, старалась держать славных чекистов, продотряды, ревтрибуналы в рамках законности.

Ленин де уполномочил Николая Бухарина следить за ВЧК, наделив его правом «вето» на те или иные акции этой организации. Что руководитель ВЧК Феликс Дзержинский отдавал очень благородные приказы относительно производства обысков, ареста подозрительных лиц и их содержания. И всё это подтверждалось документально.

Автор рисунка: Сергеей Тюнин

Но вот появляются новые документы, до сего времени скрывавшиеся от широкого круга как исследователей, так и обычных читателей, однако давно известные и часто уже даже забытые на Западе. И вырисовывается совсем иная картина. Да, можно посчитать и хоть как-то доказать, что «красный террор» был объявлен в ответ на «белый террор» контрреволюции. (Очевидно, с таким же успехом можно доказать и обратное). Можно сослаться на исторические аналогии – революционную диктатуру Робеспьера. Только вот ведь в чём дело: что там ни говори о причинах возникновения «красного террора», он всё-таки имел шанс остаться в истории неким искажением идеалов революции, деформацией её практики, если бы не стал, увы, политикой государства по отношению к своим рабоче-крестьянским «подданным». Для этого достаточно обратиться к фактам как первых лет новой власти, так и некоторым более поздним событиям советской истории.

Астрахань, 1919 год. «Десятитысячный митинг мирно обсуждавших своё тяжёлое материальное положение рабочих был оцеплен пулемётчиками, матросами и гранатомётчиками. После отказа рабочих разойтись был дан залп из винтовок. Затем затрещали пулемёты, направленные в плотную массу участников митинга... Не менее двух тысяч жертв было выхвачено из рабочих рядов». Это свидетельство очевидца астраханской трагедии. Но митинг не просто рассеяли столь кроваво – машина террора уже стала ненасытна: оставшихся в живых взяли «в плен». Что с ними делать? На запрос в центр Председатель Реввоенсовета республики Лев Троцкий ответил в телеграфном стиле: «расправиться беспощадно...».

Долгое время расстрел семьи Николая II фарисейски объясняли «самодеятельностью» местного Совдепа. Подобным образом оправдывали и другие жестокости. Но телеграмма Троцкого (это и тогда не вызывало сомнений) – указание центра. За всем стояло государство, не различающее, где «чужие», а где «свои». Коль кто-то высказал малейшее сомнение в правоте и правомочиях власти, – значит, враг.

Можно, повторюсь, объяснить террор против «эксплуататорских классов» ответом на террор этих классов: на выстрелы в вождей – казнями заложников. Можно ослеплением классовой борьбы оправдать расстрелы в 1920–1921 годах сдавшихся в плен (после разгрома вооружённых сил российской контрреволюции) офицеров вопреки данному им же слову о сохранении «белогвардейских» жизней. Но массовое уничтожение астраханских рабочих, отнюдь не выступавших против Советской власти, а всего лишь заявивших о своих правах... это как понять, это как объяснить? Обстановкой гражданской войны? А подавление рабочего шествия в Новочеркасске в 1962 году под безоблачным мирным небом, да ещё и в период разоблачения сталинского террора? Есть тут закономерности? И каковы они, если есть?

Новочеркасская трагедия долго и искусно замалчивалась. Совсем недавно в советской прессе были приведены некоторые подробности этой расправы со «своими». И меня, например, этот факт заставляет усомниться в том, чему нас учили с детства: классовая борьба справедлива, это борьба бедных с богатыми, утверждение интересов большинства, ибо большинство – бедные. Но что-то, видимо, не так, коль стреляют по «своим», ведь если и в 1919-ом и в 1962-ом рабочие выступали против своего рабочего государства, если это классово-пролетарское государство, то оно должно бы встревожиться и разобраться в своей собственной сущности. Но этого же не делали – в обоих (и других) случаях просто беспощадно подавляли.

Диктатура «голой власти»

В чём же дело? Причины заключаются в том, что ни для кого уже сегодня не секрет, – ни пролетарского государства, ни диктатуры пролетариата у нас не было. Была диктатура «голой власти», насквозь партийной и идеологизированной. Все вердикты, вплоть до судебных, выносили ЦК, Политбюро ЦК правящей партии, а позднее – Сталин, то есть государственная машина, управляемая партийной властью, а потом Рулевым – так было много лет, несколько десятилетий. И этим предопределялись расправы в равной мере жестокие, что с врагами рабочего класса, что с самим рабочим классом. Со своими ещё беспощаднее. Таков феномен этой власти.

Счёт расстрелянных и замученных в концлагерях первых лет революции идёт на десятки и сотни тысяч, а в тридцатые годы на миллионы и десятки миллионов. Но осуществить такой «массовидный» (по выражению Ленина) террор против населения советской страны не смог бы один «орден меченосцев» (сталинское наименование партии) или соединения славных чекистов – это было под силу лишь «другой половине» народа – иное не приходит в голову.

Автор рисунка: А. Бильжо

Но тогда что двигало этой «другой половиной»? Невозможно же допустить, что жестокость, беспощадность и презрение к человеческой жизни в крови народа. Ответ на эту загадку может быть один: святая и безусловная вера в свою правоту, вера, которая подавляет врождённую нравственность, здравый смысл и чувство самосохранения.

Не все из гонителей были палачами, но в годы революции простые рабочие, крестьяне, красноармейцы резали буржуев и буржуйских детей в полной уверенности в своей правоте: они просто не смогли бы этого делать, если бы сомневались в святости своей. И в 30-х годах трудящиеся массы, думаю, искренне, от всей души требовали смерти троцкистам, не уяснив себе толком, а кто же они такие, эти троцкисты.

Такая сильная вера создаётся только идеологией, внушаемой государством и воспринятой массами. Не обязательно коммунистической идеологией, которую сейчас склоняют и справа и слева.

Идеологией вообще, хотя бы и самой высокоморальной, когда она овладевает не только умами людей, но и государством. Это главное – государством.

Если сопоставлять постулаты...

Давайте рассудим. Христианская религия: что может быть нравственнее и гуманнее её учения и заповедей? Отдать ближнему последнюю рубашку – этому учил Христос. Подставить вторую щёку, если ударили по одной. Любить врагов своих. Убеждённость в правоте этих заповедей подвигала первых христиан на мученичество, которое вызывало удивление и вселяло трепет в их гонителей. То было убеждение, рождавшее нечеловеческую (или сверхчеловеческую) стойкость слабого перед лицом силы. Три века гонений. А потом религия добра и любви властным повелением императора Константина Великого становится государственной.

И с такой же святой верой в беспрекословную правоту христианских истин и откровений византийское государство начинает жесточайшие гонения на инакомыслящих, на еретиков-отступников от веры, а точнее, от символов и догматов веры. Апостол Павел требовал лишь исторгнуть отступника из «тела церкви» (исключить из партии, сказали бы мы сейчас). Что ж, исключение из партии до революции и было сугубо партийным делом. Но после Октября 1917 года это стало уже означать сначала гражданскую смерть, а вскоре и ГУЛАГ, если не сразу пулю в затылок. Точь-в-точь как в идеологическом христианском государстве – только там отступника-еретика ждал костёр.

Еретики, как правило, не отрицали Бога, они лишь хотели молиться ему иначе – этого было достаточно. Астраханские (в 1919 году) и новочеркасские (в 1962 году) рабочие не выступали против Советской власти – они хотели облегчения тягот жизни, но этого тоже оказалось достаточно для идеологической власти.

Только и можно увидеть свет, пройдясь по сочинениям таких гигантов идеологии, как Суслов, Брежнев, Черненко и очень многих других авторов книжной серии «Расцвет периода упадка». Автор рисунка: В. Ненашев

Надо иметь в виду, что инквизиция отнюдь не расправлялась с людьми, обрекая их на пытки и сожжение заживо. О, нет. Если бы это была идеология расправы, она бы никогда не овладела массами, а что тогдашние народные массы поддерживали инквизицию – факт. В том-то и дело, что, посылая бренное тело человека на костёр, инквизиция спасала его бессмертную душу. Это были акты высшей любви, «заботы о человеке», его спасения – именно это утверждали идеологи тех варварских, как мы их называем, времён. Если бы средневековые государства Европы не были идеологизированы, они бы никогда не допустили уничтожения своих подданных только из-за способа причастия.

И не надо думать, что инквизиция средневековья – это некая деформация христианства: ни одну из заповедей Христа церковь не опровергала – следуя им, сжигала людей. И зря говорили, да и сейчас говорят, будто сталинский режим есть искажение в принципе гуманной здоровой коммунистической идеи и постулатов социализма. Нет, дело в другом. В чём же? Попытаемся ещё раз углубиться в историю.

Как известно, великий религиозный реформатор Мартин Лютер смело восстал против насилия католической церкви над совестью человека. Пусть каждый сам читает Библию, сам её осмысляет и молится так, как считает нужным, – так он сказал. Лютер разбил мертвящие догмы господствующей церкви, освободил совесть верующих. Его последователь, неистовый фанатик Жан Кальвин, эмигрант из католической Франции, поселился в свободном городе Женеве и стал проповедовать учение Лютера, дав своё толкование Библии.

Не место в этой статье говорить, как ему удалось овладеть умами свободных женевцев и околдовать Большой Совет – правительство демократической республики. Но он добился того, что его, Кальвина, идеология стала государственной, а свободная республика – идеологической. И вот как описывает этот режим писатель Стефан Цвейг.

«Запрещены театры, увеселения, народные празднества, танцы и игры в любой форме... Запрещены все другие, кроме чрезвычайно скромных, едва ли не монашеских, одеяния... Запрещены платья с золотым и серебряным шитьём... Мужчинам запрещено ношение длинных волос, расчёсанных на пробор, женщинам – любое взбивание волос... Запрещены семейные праздники более чем на двадцать человек... Запрещено жителям города переступать порог гостиниц... Запрещено сдавать книгу в печать без разрешения церкви... Запрещено всё, что празднично и разнообразно... И запрещена как главное преступление, самое большое из тех, что могут быть совершены, – любая критика диктатуры Кальвина... Запрещено, запрещено, запрещено – ужасный ритм. И, ошеломленный, спрашиваешь себя: что же после стольких запретов разрешено женевским горожанам? Немногое. Разрешается жить и умирать, работать и слушаться...». Я привёл лишь некоторые из длинного перечня запретов.

Не правда ли, эти запреты кое-что напоминают? А насчёт Критики диктатуры... Небезызвестный Мигель Сервет – мыслитель, врач – вёл богословскую полемику с идеологическим диктатором республики Кальвином. Сервет отважился на своё толкование Библии и... был безжалостно сожжён живым на медленном огне.

Однако вновь вернёмся в наше столетие. Так что же двигало той половиной советского Отечества, которая неистово изничтожала другую половину? То же самое: cnacemie заблудших душ и целых народов, не знающих, где их счастье и в чём спасение. Народу указали, где его «светлое будущее», и потащили к нему кровавой дорогой. Идеология, овладев государством «нового типа», государством рабочих и крестьян, «самым справедливым и гуманным», делала своё дело. Государство не ставило правовой предел неистовству действительно угнетённых масс, безусловно, правых в своём праведном гневе на несправедливость жизни, а подогревало это неистовство, давало ему идеологическое обоснование и тем оправдывало любые жестокости. Обещая рай на земле, юное социалистическое государство ввергло страну в ад.

Идеология тоталитарного государства никогда не протянет руку гражданскому обществу. Разве что таким вот образом? Автор рисунка: Игорь Смирнов

Государству – идеологический нейтралитет

К истории я обратился лишь затем, чтобы сказать: не коммунистическая идеология повинна в ужасах всех наших семидесяти с лишним лет, а идеология как таковая. Любая, если она подчиняет себе государство. В униженной после Первой мировой войны Германии был установлен Веймарской конституцией демократический режим. Гитлер пришёл к власти в результате парламентской борьбы, митинговых схваток. И сразу же создал идеологическое государство – результат известен.

Предвижу возражения: всякое общество имеет, кроме общечеловеческих ценностей, ещё и свою мораль, в том числе классовую, сословную, корпоративную, партийную. Всё это не может не окрашивать в соответствующие тона и государство. Всё так. И партия, и сословия, и движения вольны исповедовать любые доктрины, молиться своим богам. И государство будет окрашиваться соответственно. Но горе обществу, если государство попадёт в руки идеологов, – вот ответ на возражения.

Трудно освобождаться от догм, вдолблённых с младенчества, от генов страха, унаследованных от отцов. Легко провозгласить «новое мышление», а вот как мыслить по-новому, если в подкорке сидит старое? Поэтому так трудно принять установку на деидеологизацию советского государства, но без этого мы неизбежно вернёмся к тому, что было...

С вершин же нашего смутного времени отчётливо видно, как утверждала себя тирания. К сожалению, у великой учительницы истории самые прилежные ученики тираны, а не народы. Сейчас мы, обретя горький опыт, можем сказать о будущем так: право и государство должны стремиться к идеологическому нейтралитету, к межпартийному арбитражу. Любая партия в демократическом государстве может прийти к власти, но её идеологии обязательно следует остановиться у порога государственных учреждений.

Журнал «Социум» 1991 год №4

Ещё в главе «Наука - политика - практика»:

«Одиночество зрячего среди слепых»
Забытые мысли «неполноценного марксиста» (извлечения из некоторых работ и из переписки Александра Богданова)
Государственная идеология за работой