Голубая даль с белыми церквами. Ностальгические воспоминания русского помещика на чужбине

«Книга о Счастье» графа Владимира Владимировича Мусина-Пушкина, посвящённая памяти его сына, погибшего на гражданской войне, и всех, иже с ним, русских юношей, отрывки из которой мы предлагаем вниманию наших читателей, оказалась как бы духовным завещанием беззаветно любившего своё Отечество русского человека, который умер в эмиграции в 1924 году.

Всегда люби природу.
Заветы бабушки

О Rus!
Гораций

О Русь!
«Евгений Онегин»

БАРСКОЕ ЛИ ДЕЛО – ТРЕТЬЯ ОХОТА?

Август – наименее любимый мною месяц в году, лето, не лето, чувствуется уже усталость природы, но и осень не настоящая. Воздух тяжёлый и мглистый, а ночи уже холодные, и купаться больше нельзя.

Единственная его прелесть – это белые грибы. В наших местах их бывало гораздо меньше, чем в южных уездах губернии, например в Подольском, где их привозили возами. Но там зато они были какие-то бледные, бескровные. То ли дело наши красавцы всяких размеров и видов, но все круглые, крепкие, с белыми корешками и подкладкой цвета весеннего масла или слоновой кости, с шапками благородного и тёплого красно-коричневого оттенка, который бывает только на портретах старых мастеров или на столетних бутылках токайского или мадеры.

В хороший год на знакомых местах можно было с уверенностью натолкнуться на таких красавцев, сидящих поодиночке или целыми семьями. И до того они бывали красивы, что не насмотришься на них и жалко их снимать и класть в свою корзину.

Грибы имели и свою мистику. Уже не говоря о том, что, сидя в траве, во мху или в хвое, они чем-то друг от друга отличались и сидели по-разному, но с годами без всяких видимых причин они перекочёвывали с места на место, и все попытки возобновить их на покинутых местах путём посева по способу, рекомендованному профессором Кайгородовым, не приводили у нас ни к чему.

Старые люди говорили, что гриб сразу вырастает из земли и таким уже и останется. Не знаю, так ли это, но я часто наблюдаю, что замеченный и оставленный гриб, как бы мал он ни был, более не рос, а в конце концов засыхал.

Эта страсть собирания грибов настолько заполняла внимание и глазные нервы, что в течение грибного сезона всем любителям обыкновенно каждую ночь только и снились белые грибы.

Остальные разновидности собирались не для эстетики или спорта, а только для целей гастрономических, имея каждая свою кухонную специальность, но особого интереса, кроме разве крепких и пахучих рыжиков, их сбор не представлял.

Все семейные рекорды по собиранию и заготовке грибов побила моя жена, которая не знала в этом устали, равно как и в варке самых диковинных и замысловатых варений, компотов и желе. Угольные жаровни с медными тазами и бесконечные повторения музыкальных гамм и экзерсисов, разыгрываемых сёстрами, особенно слиты у меня в памяти с деревенской жизнью моего детства.

ОСЕННИЕ ЗАБОТЫ И РАДОСТИ

Обыкновенно в конце августа, ближе к бабьему лету, после сильного дождя горизонт сразу проясняется, точно с него сняли кисейную занавесь, и воздух получает кристальную прозрачность и начинает струиться на солнце.

Это значит наступила осень и, несмотря на светлые и яркие дни, настоящего тепла уже больше не будет. По утрам пошли заморозки. Усиленно идёт уборка яровых. «В багрец и золото» расцвечиваются леса. Столь презираемая, и напрасно, осина начинает играть теперь первую роль, давая самую яркую и красную ноту в общей радуге цветов. Она не может только тягаться с диким виноградом, алым заревом залившим стены и балконы.

Небо и особенно река синеют до густоты индиго, облака, словно надутые паруса, белеют и клубятся не по-летнему. Левитан и здесь лучше всех уловил богатство этих красок.

На гумне весело и задорно стучит молотилка, выбрасывая вороха золотой, пахнущей хлебом соломы и золотого зерна. Парни бойко пересмешничают с девками, перекидывая им тяжёлые снопы.

Кругом на ярких, атласных зеленях блестит парчою паутина, и хмельной, терпкий воздух струится на солнце, как вино в гранёной хрустальной чаше.

Стоит золотая осень. Идёт подсчёт трудового года. Но этот период у нас, к сожалению, недолог. Его сменяют дожди, и осень скоро надоедает своей однообразной бесконечностью. Частая непогода загоняет нас в уютную обстановку дома, где приветливо потрескивают печи и попахивает дымком и оконной замазкой.

После полугодовой жизни на лоне природы в первобытном царстве древнего Пана возвращаешься к более интеллектуальной жизни, к головной работе. И как всякая перемена, как всякое возвращение к старым любимым привычкам, и этот переход бывает очень приятным и наполненным какой-то тихой прелести. Но в конце октября, в ноябре осень уже не имеет никаких приманок и в деревне становится нестерпимо. Начались морозы, хоть и несильные, но самые холодные – без привычки к ним и без снега.

Северный пронизывающий ветер всё погоняет новые седые и свинцовые лохматые обрывки туч, низко нависших над чёрным горизонтом.

Летнее солнце клонилось к закату.
Ветер вечерний донёс
Горечь полыни, душистую мяту,
Странную свежесть берёз.

Дон Аминадо

Художник И. Горюшкин-Сорокопудов

Ходить по колоти больно, ездить – одно мучение: подковы так и летят, и лошади до нар (1) забивают себе ноги.

Над мрачным, заброшенным и опустевшим садом носится крикливое вороньё, и кое-где попрыгивают откуда-то появившиеся белобокие сороки. «Это к снегу», – авторитетно говорит одна прачка другой, неся большую корзину с бельём.

Как бы смеясь над всей этой безотрадной тоской, по усадьбе ходуном ходит бойкий и назойливый стук от рубки капусты, но он не бодрит, а как бы подчёркивает царящую везде кругом скуку.

В четыре часа уже темно, и начинается бесконечный осенний вечер, прерываемый лишь монотонным счётом часов на сельской колокольне.

И счастлив тот, кого нужда не гонит в эти часы в дорогу и кто может провести их в тёплой комнате перед весёлым камином за хорошей книгой или шумной детской игрой.

Утром почему-то тянет к окошку. Отдёргиваешь занавеску и невольно вскрикиваешь от неожиданности и восторга: снег.

BLANC ЕТ NOIR

Вчерашнее однообразие и мрачная чернота офорта обратились в тонкую графику Blапс et noir (2).

Небо серо, деревья черны, но земля, и река, и вся даль бесконечно и одноцветно белы. Только кое-где тёмная зелень хвои и неслетевшие ржавые листья дуба нарушают спокойную двуцветность этой картины.

Скорее на улицу. Если для горожанина снег только приятная подробность, которая порадует его первопутком и тишиною улицы, то для сельского жителя это новая фаза его жизни. Теперь опять всюду можно проехать, вновь возобновится всякая работа и возка. А сколько её предстоит – дай Бог только справиться за всю зиму.

Сменив надоевшие тяжёлые сапоги на лёгкие, тёплые валенки, выходишь на крыльцо и полной грудью, будто дышишь впервые, вдыхаешь в себя новый, мягкий, пахучий снежный воздух. Что за благодать!

Кругом тишина, все звуки как бы скрадываются пушистой пеленой, ветра никакого, и совсем тепло. Широким размашистым шагом начинаешь скользить на лыжах и сразу запыхаешься. Странное чувство с непривычки – ходить целиком по всему запретному. То ли не клумба, то ли не пруд, то ли не река, а идёшь себе всё дальше и дальше, и каждое место представляется совсем новым и иным, чем оно казалось летом. И вся эта белая, снежная поверхность более напоминает воду, а лыжи скорее челнок одноимённого названия, чем хождение по земле.

Положительно снег – это особая стихия, не менее других кладущая свой отпечаток на природу и на душу человека.

После обеда новое удовольствие. Подано несколько саней, и ровною рысью застоявшихся лошадей скользим по гладкой дороге, почти сравнявшей все колеи и колдобины, отравлявшие жизнь в течение трёх месяцев.

Мы переезжаем через реку и не то летим, не то плывём под высокой нагорной опушкой мачтового леса, словно мимо берега бесконечного белого моря, кое-где чернеющего архипелагами кустарных островов.

И всё та же непоборимая тишина, и всё та же мягкая острота пропитанного озоном воздуха, бодрящего тело, умиротворяющего душу. В сумерках возвращаешься домой, где радостным визгом и прыжками встречают домашние собаки, ныряющие в снегу, как дельфины. Тут и красавец колли Роб-Рой, выросший со старшими детьми, и целая стая быстрых, как ртуть, фокстерьеров.

Детей домой не загонишь, сначала с собаками, потом между собой они начинают усиленную перестрелку снежками, и долго ещё слышатся их радостные и возбуждённые крики.

Смутно эхо разносится с бора,
Дорог осени плач золотой,
Каркнул ворон в небесном просторе,
Рад я жизни неспешной, простой.

П. Родимов

Художник А. Мазурин

Деревня проснулась и ожила со снегом. А недели через две, когда его подвалит достаточно, радости детей нет предела. С самого балкона и до реки, на четверть версты расстояния, расчищена и полита гора, и кто-то из кучеров на подмороженной скамейке уже переехал на тот берег, на Мары.

Подойдёшь к балконной двери полюбоваться на их веселье. Вот они трое в чёрных тулупчиках и ярких кушаках с радостными и раскрасневшимися лицами по очереди катают на салазках то младших брата и сестру, то неустрашимую гувернантку-француженку, милейшую и образованнейшую мадмуазель де Бонтейе. Но не всегда спуск бывает удачным, и на полдороге иногда взлетает к небу не одна пара ног.

Вот один или двое увидели вас и, подбежав к двери, со смехом приплюснули носы к стеклу, отчего носы побелели, как пуговки, а щёки стали красными, как крымские крепкие яблоки. И кому веселье, им ли, или нам, на них глядя, того не взвесишь и не смеришь, – но хорошо всем.

Значительно позднее, так, перед Святками, когда зима не только войдёт в свои права, но заполнит всё, покрыв снегом не только землю, но и дома и деревья, в лунную ночь в лесу можно пережить минуты чисто сказочной красоты.

До того светла луна, до того нестерпим парчовый блеск инея на великанах-елях, беспомощно опустивших свои тяжёлые ветки, и так тепло, неcмотря на мороз, в этой пушистой, словно горностаевой, гуще леса, что всякое сознание действительности исчезает и вы не отдаёте себе отчёта, где находитесь.

Не чувствуемый вами порыв ветра вдруг разбудит высокие верхушки деревьев, которые, слегка пошатываясь и отряхнув с себя серебряную пыль и пуховые комья, начали важно гудеть, словно обмениваясь затаёнными под снегом думами. Потом опять тишина и такая, что кажется никакой звук не в силах её нарушить.

Бывает же Божия красота на нашей земле.

ВЕСЕННИЕ ОЖИДАНИЯ

Но в феврале зима тоже становится невыносимой. Деревню совершенно заносит снегом, и, как в ноябре, передвижение на хороших лошадях становится почти невыполнимым.

Протоптанный след дорог узок, как ленточка, и приходится ездить только ночью, когда меньше вcтречных. Помню, как мы с кучером, ловким и сильным Моисеем, повстречались в темноте с обозом верстах в пяти от дому, а потом бились несколько часов, чтобы поставить вновь нашу горячую пару на дорогу.

Единственное утешение, что уже терпеть недолго. Дни стали заметно длиннее, и на солнце припекает, иногда и каплет. Воробьи веселее прыгают, охорашиваются и громче чирикают. Ещё какой-нибудь месяц, и опять новая и ещё более поразительная метаморфоза природы, всего уклада жизни и душевного настроения, освящённого весной, постом и Пасхой.

По тысяче наглядных и ясных признаков, с каждым днём всё усиливающихся в своём качестве и количестве, весна приближается – весна идёт – весна пришла. Ручейки уже не журчат, а ревут, соединившись в бурные, мутные потоки, которые уносят дороги и размывают новые овраги. Тут-то самое веселье с ними бороться, направляя их в сторону и тем спасая не один десяток рублей на починку дорог. Помню, какая была радость, когда под глыбой жёлтого, набухшего снега, унесённого водой, младший сын вдруг нашёл блестящий серебряный рубль.

Шум и крик стоит весь день. Кто работает лопатой, кто нарочно сочинённой для того киркой, и только к вечеру, усталые и возбуждённые весенним солнцем и мокрые от головы до ног, возвращались домой, чтобы назавтра начать ту же работу вдоль другого спуска от нашей высоко стоящей над округой усадьбы... Но после этого бурного воинственного периода весны сразу наступает какое-то затишье.

Снега нет и в помине, разве только по склонам глубоких оврагов. Вода, окружавшая нас с трёх сторон на целые вёрсты, сошла, и только полная до берегов река не по-летнему мчит свои мутные воды.

Зелени ещё нет, вернее, она только пробивается в виде подснежников, душистых фиалок и яркой мохнатой крапивы. Для охотников это знакомое время токов и тяги. Это время также запахов, и самых опьяняющих.

Преобладает, конечно, запах талой, воскресшей от долгого сна земли, в которой сразу забродили все её животворные соки. Приятным брожением пахнет от силосного под снегом старого листа, через который с усилием пробивается молодая пахучая травка.

Ель и сосна пускают смолу, берёза через клейкие и готовые сейчас распуститься почки разносит по воздуху свою сладкую горечь. На огороде благоухает чёрная смородина, и кое-где уже распустились розовые бутоны яблочного цвета, на которые с жадным жужжанием садится голодная пчела.

Лягушки поют и звенят в прудах, как колокольчики, и тысячи птиц носятся в кустах и в воздухе, еле успевая перекликаться между собой хлопотливым свистом и чириканьем. Но к вечеру и птицы затихают, и только мимо самого уха, гудя, как соборный колокол, иногда пролетит майский жук.

С какой бы негой самый жёсткий
И современный человек
Вернулся в медленный, громоздкий,
В тот неоформившийся век...

Дон Аминадо

Художник Н. Бунин

Воздух лёгок и мягок как никогда. В нём нет этой остроты снежного озона, ни пряности осеннего увядания, ни всей полноты устойчивых и тяжёлых запахов лета. Весенний воздух пьянит мимолётными, как намёк, благоуханиями, но главное самим собой – теплом и светом.

Вот если в такой весенний вечер взять лопату и поработать над чёрной и рыхлой грядой, то через полчаса познается высшая, быть может, степень доступного на земле тихого счастья.

Вы телесно и духовно преобразились, растворились в общем воскресении окружающей природы и составляете с ней одну вселенскую любовь. Если же окружающие вас чувствуют и дышат с вами в унисон, то разлитая кругом благодать достигает степени блаженства.

И ничуть не нарушается настроение, когда, будто спустившись на землю, кто-то спрашивает: «А что сегодня будет к ужину?» А другой отвечает: «На первое – холодные яйца с эстрагоном». – И все радостно на это отзываются не потому, что это блюдо было особенно любимо, а просто что бы ни ответить в данную минуту – всё показалось бы необыкновенно хорошо.

Я подчеркнул общее настроение, все поняли, и долго потом в моей молодости это блюдо ходило у нас под названием «тихого счастья».

Если май не холодный, что зачастую бывает в наших местах, да и на западе тоже, то потом всё идёт столь быстрым ходом, что не успеваешь даже насладиться вдоволь всей прелестью нашей весны, лучшей, конечно, из всех вёсен. Лес однотонно, кудряво зелен, соловьи и другие певчие птицы заливаются по опушкам и садам, а луга, как золотые, блестят всей разновидностью своего первого жёлтого цветения, дающего молоко-масло цвета слоновой кости.

Густые зелёные и дружные всходы яровых веселят хозяйский глаз. А рожь уже выколосилась и из ярко-зелёной стала светлой, колеблясь волнами от малейшего ветерка. Это короткое время «междупарья», перерыв в работах, паломничества стариков по монастырям и весёлого свадебного сезона Красной Горки.

ВЕНЕЦ ГОДА

Но как ни хороша весна, всё же самый любимый месяц, конечно, июнь. В нём сосредоточен наш полный расцвет природы, которая уже всё обещает, но ещё держит у себя и не поступилась ещё ни одним из своих украшений.

Июнь – это возраст от восемнадцати до двадцати пяти лет. И будучи сам по себе так хорош, покос всё же является первым и самым жестоким нарушителем всей этой многоцветной красоты. Но случалось ли вам до покоса в жаркий полдень броситься в высокую густую траву, испещрённую злаками и цветами, каждый из них пахнет по-своему, и все вместе они имеют общий, не похожий ни на что густой запах травы, влажной и зелёной внизу и пронизанной жаром и радугой цветов и света сверху.

Когда лежишь на спине, трава представляется снизу сказочным тропическим лесом или золотым дворцом, и если Соломон не одевался, как каждый из этих цветков, то не стоил он и таких чертогов, сень которых расстилается и слегка колеблется над вашей головой.

Под вечер тянет на лошадь и вдаль. Не знаешь, где лучше, на лесной ли поляне, покрытой, как свечками перед иконой, белыми ночными фиалками, от которых кружится голова, или на дымной, прямой меже, протянувшейся вдоль пунцовой фаты клеверного поля. Этот всенаполняющий запах клевера по времени и по качеству средний между любимым моим запахом цветущей ржи и запахом липы, которая расцветает у нас около Казанской.

И среди этих благоуханий в облаках золотистой пыли, поднимаемой бойкими жеребятами-стригунами, движутся вереницы телег с чёрным, блестящим и для меня тоже благоухающим навозом.

Я возвращаюсь
к детству своему,
Я возвращаюсь
к первому порогу,
Откуда по земле
немало лет
Шагами мерил
дальнюю дорогу.

Художник Г. Рыбаков

Местные красавицы, при виде которых умная лошадь как-то сама замедляла шаг, а порою и останавливалась, чисто эпическими движениями спины и рук складывали навоз равными кучами на пестрящую цветами полосу, где он, кстати сказать, безнадёжно засыхал и терял до пахоты всю свою силу.

Вернувшись домой, бежишь с крутой горы к реке и долго наслаждаешься тёплой свежестью, плавая между пахучими жёлтыми и белыми купавнами с трепещущими на них прозрачными синими стрекозами.

Освежённый водой и вечером, поднимаешься к дому и задерживаешься на балконе перед свежеполитыми клумбами и среди усыпанных, как снегом, кустов жасмина.

Июньской ночью цветов дыханье
Льёт примиренье и упованье...

СПОРТ ДЛЯ НАСТОЯЩИХ МУЖЧИН

После Петрова дня у меня в хозяйстве покос бывал в полном разгаре. Здоровый прогресс никогда, по-моему, не портит ни жизни, ни поэзии. Так и в этом. Поэзия конной косилки, на мой взгляд, во много выше столько раз описанной ручной косьбы, красивой и приятной только на лесных полянах, но столь тихой и какой-то беспомощной на поёмных лугах или в поле.

Я мог часами не только ездить на косилке, но ходить за ней и смотреть, как стройными, густыми валами ложится сеяная трава.

Ритмический треск машин, имеющий что-то схожее со столь летним звуком, как пение кузнечиков, и эти ровно ложащиеся ряды как бы гипнотизируют вас и отгоняют всякую постороннюю мысль. Весь интерес жизни сосредоточивается на вопросе, докончит ли та или другая из косилок свою геометрическую фигуру – треугольник или параллелограмм – или придётся возвращаться сюда и назавтра.

Я знаю: нет твоей вины,
Как нет конца пути.
Я знаю, что продолжить надо путь,
Хоть некуда уйти.

Ю. Кукин

Художник Д. Пахомов

Я не знаю другого более всепоглощающего занятия, и почему-то жатва жнейкой, при всей схожести работы, не имеет совсем этого свойства.

Несколько позднее, когда уже не было опасности потревожить птичьи гнёзда, я брался за топор по примеру Гладстона и Александра Ш. Начиная с 14-15 лет, я, если не считать верховой езды, исключительно предавался этому спорту, так как разных теннисов и тому подобного по их бесцельности и пространственной ограниченности я никогда не любил.

То ли дело с топором и пилой где-нибудь на крутом берегу нашей красавицы Озерны́ или в живописных долинах Батурова, славящегося у нас своим видом и необыкновенными солнечными закатами, зависящими от имеющегося на западе рефлекса в виде леса или горы. В Батурове было как раз и то и другое.

Я рубил всегда с целью эстетической – открыть новый вид или очистить хорошие деревья от душившего их ольшняка или орешника. Но кроме красоты для глаза сколько это придавало здоровья и бодрости всему телу. Никакое дурное настроение, никакая тоска не удерживались в душе после нескольких часов работы, и сменялись они чувством любования природой, жизнью и людьми.

Последние годы я с ранних лет приучал к этому моих детей, и они здорово орудовали моими большими и особыми топорами (русский топор, насаженный на длинное американской формы топорище), так что мы весело и добычливо работали артелью.

В сердце мир, печаль и безмятежность...
Умолкает жизненная битва,
А в груди – задумчивая нежность
И простая детская молитва...

Д. Мережковский

Художник И. Павлов

О ПОЛЬЗЕ СЕЛЬСКОГО ТРУДА. РЕЦЕПТЫ РУССКОГО ПОМЕЩИКА

Я серьёзно думаю, что многие настроения русской жизни, приведшие нас к катастрофе, зависели частью от того, что крестьянин слишком много работал за короткое лето и недоедал, отчего он не любил своего труда, а интеллигент, обыкновенно питавшийся чрезмерно, никогда, наоборот, не знал физического труда.

Это развивало в последнем не только профессиональные болезни, но и вечное брюзжание и недовольство существующим, от кого бы оно ни исходило, от Господа Бога, от правительства или от кухарки Мавры, пережарившей битки. Кроме того, эти два класса не понимали друг друга, имея совершенно различные повседневные интересы и образ жизни.

В будущей России для нравственного и физического возрождения народа физическое воспитание должно занять в школе, начиная с низшей и до высшей, то место, которое оно теперь занимает в Англии.

Помещичья жизнь в деревне и сельское хозяйство были немыслимы без той или иной отрасли животноводства. Так и у нас всего было понемногу, и мы с помощью иностранных кровей улучшали наших рабочих лошадей, овец, свиней, кур, уток. Но в области рогатого скота мы с женой сделались ярыми националистами, не признавая других коров, кроме чернопегих красавиц ярославок.

Как раньше, наслаждаясь игрой борзых щенков, я теперь часами мог смотреть на резвящихся жеребят или на степенно пасущееся стадо, весь уходя в это созерцание и совершенно забывая другую жизнь.

Все эти интересы сельского хозяйства и красота нашего лета настолько затягивали меня, что, не говоря уже о дальних путешествиях, даже поездки на несколько дней в эти летние месяцы по родственникам и соседям являлись для меня большой жертвой или даже наказанием.

Так страстно и более всего в жизни я любил деревню, природу и связанное с ними сельское хозяйство. Любовь к природе я унаследовал от моей матери и от её матери, моей бабушки, до глубокой старости любившей и чувствовавшей природу, как это бывает только в ранней молодости.

Раз, заметив, что я подростком чем-то долго любовался, она спросила, люблю ли я природу, и на мой восторженный ответ прибавила: «Всегда люби природу». Этот завет мне нетрудно было выполнить.

Эстетически будучи эклектиком во всём, начиная с искусства, в природе я большой националист и даже исповедую патриотизм колокольни, как говорят французы.

Я любуюсь и преклоняюсь перед всякой красотой, будь она у подножия Эльбруса, на Босфоре или на Адриатике, но мила мне, но непрестанно зовёт меня к себе только наша среднерусская красота.

Высокий берег реки, текущей в заливных лугах, берёзовые рощи, липовые и кленовые сады и даль, голубая даль с белыми церквами...

Всё это живо и неотходно стоит перед моими глазами, но увижу ли это вновь?

Из журнала «Искусство кино»

***

1 – Нары – раны (диалект.).

2 – Белого и чёрного (фр.).

• Журнал «Социум»
• 1994 год
• №8-9(39-40)

Ещё в главе «Сердце - разум - дух»:

Вещие слова

Привет, Россия!

Голубая даль с белыми церквами. Ностальгические воспоминания русского помещика на чужбине

Над вечным покоем