Елена Крюкова. Пир Валтасара
Содвинулись медные круглые чаши
Над бедным, в газетах, столом.
Вот гулкое, куцее счастие наше –
Общага, наш временный дом.
Общага, и кружево пены, бутыли,
Селёдка на рвани бумаг –
И, юные, мы среди песни застыли,
Друг друга зачуяв впотьмах.
Какие там юные!.. – Грудь моя сыном
В те годы отпита была...
И двум сыновьям во квартирных теснинах
Мерцали твои зеркала.
Какие там свежие!.. – Галочьи лапы
Морщин, недоступных глазам,
И – вниз по годам, по солёному трапу,
Не ведая, что́ ахнет там...
Подобно то было небесному свету.
Тугое мужское лицо
Катилось в меня искромётной планетой,
Огнями сжималось кольцо.
А то, что златое колечко блестело
Меж чёрных мозолей и вен... –
Вот тело мужское.
Вот женское тело.
И жизнь – за секунду – взамен.
И как мы над жирной лазурной селёдкой,
Над звоном стакана в пиру
Друг к другу рванулись!
Эх, век наш короткий!
Эх, вечное наше: «Умру!..»
Но ясная песня цвела и кричала
И в щёки нам била, как снег:
«Любите друг друга, начните сначала
Бровей ваших нежность... и век...»
И под общежитскую злую гитару
Мы друг через друга текли –
И маслом кухо́нным,
и детским пожаром,
И кровью небес и Земли,
И шёпотом писем, похожих на воздух,
Что – из кислородных резин, –
И слёзы всходили, как кратные звёзды,
Над нитями наших седин!..
Улыбкой, дыханьем смыкались, впивались,
Сливая затылки, ступни...
Мы только глядели. Мы не целовались.
Мы были в застолье одни.
И замер гогочущий пир Валтасара,
И буквы вкруг лампы зажглись,
Табачные, дымные...
Я прочитала...
И солью глаза налили́сь.
Ты тоже те буквы прочёл... Содрогнулся...
Но всё! Пропитались насквозь
Друг другом! Дотла!.. И ты мне улыбнулся.
И остро коснулся волос...
А кто-то селёдку норвежскую резал!
А кто-то стаканы вздымал!
И, пьяный, безумный, больной и тверёзый,
Всей песней – всю жизнь
Обнимал.
Ещё в главе «Отражения»:
Елена Крюкова. Нечто вроде credo
Елена Крюкова. Пир Валтасара
Елена Крюкова. Снятие со креста