Экономика +- икономия
Психологию нашего общества, в его отношении к рыночной экономике, определяют сейчас две основные составляющие. Первая – инерция антикапиталистических настроений. Целые поколения были приучены гудеть в классе капиталистов – воплощении мирового зла. То, что осталось от этого предубеждения, может получить новую пищу, ибо нарождающийся класс нуворишей не столько делает настоящее дело, сколько спешит напомнить о тех сторонах капитализма, которые во все времена были действительно отталкивающими.
Беспардонное флибустьерство и необузданное жуирование, коими отличаются наши новоявленные «бароны-разбойники», особенно режут глаза на фоне усиливающегося обнищания значительной части населения.
Вновь богатый зол и рад,
Вновь унижен бедный...
Это, между прочим, Блок написал, а не Демьян Бедный.
Вторую составляющую назовём голым прагматизмом, или экономическим эгоизмом.
Наверное, многие наши соотечественники готовы теперь разделить мысль, высказанную одним из корреспондентов Достоевского и попавшую в его «Дневник писателя»: «Пусть лучше идеалы будут дурны, да действительность хороша». Но в том-то и дело, что действительность бывает хороша лишь тогда, когда с идеалами тоже всё в порядке. Нужна вязка практического с идеальным. Вот чего нам остро не хватает: мировоззрения, которое отводило бы хозяйственным заботам именно то место, которого они заслуживают.
Где его взять, мировоззрение?
Самый простой ответ: перечеркнуть коммунистическое прошлое, вернуться в 1913 год, там и поискать. Полагаю, что это в общем и целом правильный ответ, надо только иметь в виду, что ничего годного к употреблению мы там не найдём, а найдём лишь богатый материал для переосмысления. Оно тем более необходимо, что коммунистическая идеология опиралась у нас не только на Маркса, но и на некоторые собственно российские традиции.
За редким исключением купцы и промышленники в нашем отечестве всегда были обойдены любовью, в которой они нуждаются, как и все остальные люди. Более других испытывает потребность в общественной поддержке инициативный предприниматель, создающий новое, перспективное дело, множащее рабочие места, расширяющее рынок и т. д. Французский экономист Жан Батист Сей, чью книгу (вероятно, «Катехизис политической экономии») Андрей Штольц подарил Илье Обломову в день его именин, сравнил предпринимателя с канатоходцем: бывает, что он смертельно рискует и потому нуждается в том, чтобы те, кто внизу, следили за ним с сочувствием, а не с осуждением.
Впервые в истории сей указал, что именно предприниматель (а не просто капиталист или, скажем, менеджер) является душой индустриального общества и что им движет не столько стремление к прибыли, сколько жажда отличиться, выйти в люди или паче того – прославиться. У нас же долгое время преобладал торговый капитализм, обычно движимый наиболее элементарными приобретательско-накопительскими мотивами. Когда дедушка Крылов жаловался на современных ему скопидомов, он, может, что-то и сгущал, но, в общем-то, наверное, основывался на известных фактах:
Почти у всех во всём один расчёт,
Кого кто лучше подведёт,
И кто кого хитрей обманет...
Опять же, факты говорят о высокой порядочности очень многих купцов и промышленников из старообрядческой среды. Вообще, феномен старообрядческого предпринимательства никем ещё, кажется, всерьёз не исследован. Чем объяснить довольно неожиданную, на первый взгляд, деловитость у тех, кто в религиозных вопросах были сугубыми традиционалистами? Может быть, всё дело в относительной маргинальности старообрядцев, насильственно выброшенных на обочину русской жизни, в том, что они были как бы «сами себе хозяева»?
В конце XIX – начале XX века складывается ещё один тип делового человека – более просвещённого, а подчас и высококультурного. Лучшие его представители вошли в историю благодаря своей общественной и филантропической деятельности; нет нужды называть их имена – они у всех на виду и на слуху.
Но так как старообрядцы составили меньшую часть русского торгово-промышленного класса, а европейская косточка – и вовсе малую, то общий уровень торговой части оставлял желать лучшего. Георгий Федотов объяснял этот факт исторически: в России никогда не существовало развитого, хорошо организованного торгово-ремесленного сословия, сколько-нибудь влиятельного в народной жизни; отсюда, в отличие от Запада, слабость корпоративного самосознания.
А с распространением просвещения у нас получил развитие антикапиталистический дух, который сбивал с толку наших капиталистов, загоняя их в угол. «Русская интеллигенция, – по словам Федотова, – отказывалась понять разницу между торговлей и спекуляцией, между эксплуатацией и предпринимательством. Что удивительного, если сами представители торговли и промышленники легко теряли сознание этой разницы?» (1)
Слабость профессиональной этики можно объяснить также и исходя из особенностей российского сознания, в своих основах сформированного христианством.
.jpg)
Не говори, что святыни разрушены, что не вернуть ничего!.. Автор фото: К. Завражин
Сейчас стали заслуженно популярными взгляды Макса Вебера (который сам был неверующим, точнее, агностиком), показавшего в своих работах, что решающий толчок развитию капитализма дала именно теология. Над колыбелью «экономического человека» склонялся женевский реформатор Жан Кальвин, благословивший свою паству трудиться в поте лица на ниве хозяйственной жизни. Ни о какой пользе, ни о каком земном счастье здесь не было речи.
Для кальвинистов и пуритан жизнь состояла из сплошных постов и воздержаний; в сущности, они были монахами в миру, выполнявшими небесный урок, как они его понимали, – преобразовывать земную, хозяйственную жизнь на рациональной основе, не столько ради неё самой, сколько ради того, чтобы показать себя достойным спасения (2) и войти в Царствие Небесное.
Работы Вебера подтвержают то, что у нас долго считалось крамолой: сознание определяет бытие. Правда, перегибать палку в обратную сторону тоже не стоит: бытие, в свою очередь, в большой степени определяет сознание: общественная практика подталкивала реформаторов в определённом направлении. Но никакая практика не привела бы к капитализму, если бы не произошли решающие перемены на уровне религиозного сознания.
Не следует представлять дело упрощённо: yзкий богослов нашёл счастливую формулу, которая направила западное человечество на путь истинный, приведший в конечном счёте к нынешнему обществу изобилия. За этой формулой «работа веков» (а может быть, и природа этноса), нащупывание, шаг за шагом, своего пути и, главное, сложная диалектика отношений «сознание – бытие» – словом, всё то, что создаёт облик цивилизации, её конкретно-исторический тип.
Отличие русского пути от западного нередко преувеличивается
Всё-таки в обоих случаях направляющей силой было христианство. В конце концов католическая и православная его версии весьма близки друг другу. Лишь Реформация существенно выломилась из этой двуединой традиции.
Принято считать созерцательность склонностью русского ума, отличающей его от западного активно-практического типа (пара Обломов – Штольц). Но элемент созерцательности всегда был и в католическом христианстве, оно без него немыслимо. Святой Бернард Клервоский отнюдь не выглядел в своё время (XII век) белой вороной, когда писал, например, такое: «Работать на мельнице хорошо, в поле лучше, но ещё лучше – лежать на печи». (Надо ли пояснять, что лежание на печи в данном случае бесконечно далеко от того, что сегодня именуется кайфом.)
Антиномичная обращённость одновременно к миру иному и к миру сему равно свойственна католичеству и православию, только выражается несколько по-разному. В православии (русском, во всяком случае) сильнее «мистический запой» и в то же время больше доверия к «плотяному» миру, зато в католичестве больше заботы об устранении здешнего бытия. Эта его черта была резко акцентирована кальвинизмом, ставшим на путь методической организации всей хозяйственной жизни (ценой почти полного отвержения мистико-поэтической и созерцательной стороны христианства).
«Хозяйственный запой» кальвинизма постепенно был усвоен всем Западом: и за последнее десятилетие, например, католическая Италия опередила в этом отношении протестантскую Англию.
.jpg)
...Истинный храм созидается душами. Каждый – строитель его. Г. Фролов.
Автор фото: Е. Федоровский
О справедливости
Из христианского источника берут начало и представления о справедливости, в определённых условиях претворяющиеся в требования экономического равенства (в нехристианских странах всегда было сколько угодно бедных, которые завидовали богатым и хотели бы очутиться на их месте, но идея равенства там никогда не рождалась).
Сегодня, наверное, уже нет необходимости доказывать, что идея справедливого уравнения материальных благ есть вульгаризация христианской идеи, годной только для монастырской жизни, о чём писал ещё в IV веке Василий Великий. Христос учил, что все люди равны перед Богом. Не только «на небеси», на земле тоже. Но – перед Богом. Этим нисколько не перечёркивалось естественное неравенство людей, слишком очевидное, чтобы оно нуждалось в каких-то специальных подтверждениях.
Коммунистическая идеология, оформившаяся в XIX веке и наломавшая столько дров в XX, была нова лишь своим «научным» обличьем; соблазн же, сидевший в её основе, далеко не нов, он возник задолго даже до первых социалистов-утопистов (сочетавших принцип равенства, взятый ими из христианства, с принципом всеобщей регламентации, заимствованным у языческих деспотий вроде Китая или империи инков).
Хорошо известно, что коммунистический идеал зародился в некоторых христианских сектах ещё в эпоху средневековья. Что лозунг «Грабь награбленное!» впервые выдвинул в XIV веке Иоанн Брюнский, проповедник-хилиаст из Кёльна. Что развёрнутая программа уничтожения частной собственности была, например, у гуситов в XV веке и у анабаптистов в XVI веке.
«Ход» мысли был один и тот же: высшее мерило всех вещей пытались превратить в некий элементарный, естественный аршин, с которым можно было бы подходить к явлениям повседневной жизни. Те, кого обуревает такого рода «революционное нетерпение», ставят себя в положение людей, о ком говорят, что они слышат звон, да не знают, где он.
Особенность коммунизма нового времени в том, что он возник на волне механицистского и редукционистского мышления, которое в XIX веке культивировалось в научных кругах, от них перешло к разным семинаристам-расстригам и прочим недоучкам, а в нашем веке овладело массами. Сам по себе этот тип мышления совершенно независим от коммунистической идеи и совсем не обязательно к ней ведёт, напротив, он может вести в противоположную сторону – эгоистического прагматизма, и потому благополучно её пережил.
Сейчас остро не хватает того интуитивизма, который веками воспитывался христианством и умел обходиться без угловатых формулировок. Религиозное мышление сродни художественному в том смысле, что способно «объять необъятное»; оно сочетает противоречивые суждения, которые с логической точки зрения сочетать нельзя. Партитура живой жизни вмещает и то и другое.
Евангельские строки, относящиеся к богатству и богатым, слишком известны, не будем их здесь приводить. Менее известны высказывания некоторых отцов Церкви, например, святого Иоанна Златоуста, обличавшего богачей столь же решительно, как и Карл Маркс, и за пятнадцать веков до Прудона сказавшего, что «собственность есть воровство» (но, конечно, в отличие от этих двух мыслителей, никогда не призывавшего что-то отнимать у богатых).
У немцев есть пословица: за богатым стоит один чёрт, за бедным – сразу двое. Когда бедному выпадает жребий стать богатым, он может стать лучше в нравственном отношении, а может стать хуже. Ибо корень зла – в природе человека. Это-то не хотели признать все коммунистические и социалистические перестроители. Ложь коммунизма сейчас понимается у нас преимущественно как ложь конкретных социально-экономических и политических программ; тогда как принципиальные, стратегические ошибки метафизического свойства, лежащие в их основе, осознаны явно недостаточно.
По нынешним временам переварить нелегко, что не так важно, богат ты или беден, гораздо важнее другое – степень внутренней свободы от каких бы то ни было материальных благ. Сам апостол Павел служит в этом смысле примером: «Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем, насыщаться и терпеть голод, быть и в обилии и в недостатке...» (Фил. 4:12). Это очень высокий пример, но каждый, наверное, мог бы привести примеры, взятые из жизни. Мне, скажем, приходят на память многие из тех, кого в советское время называли бывшими и кто легко переносил утрату прежнего благосостояния, а иногда и подлинного богатства.
.jpg)
И мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдает сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе. Послание апостола Павла к Филиппийцам, 4:7. Авторы фото: О. Каплин и П. Кривцов
И всё же... будем!
Как бы ни были тяжки сегодняшние наличествующие проблемы, полезно иметь некоторые представления о должном, не в последнюю очередь и в той части, которую Вебер назвал «морально-хозяйственным климатом».
Во-первых, необходимо подлинное религиозное возрождение. Нельзя отказать в высокой нравственности многим из тех, кто сами себя считают атеистами, но можно усомниться в их атеизме. Очень туманная это вещь – атеизм; обычно за ним скрывается подсознательное ощущение Бога, которое даёт о себе знать или позитивно, или негативно, то есть как богоборчество (3). И уж во всяком случае, никогда не был и, наверное, не будет безрелигиозным целый народ (не был безрелигиозным и советский народ, в чьём подсознании произошло смешение различных богов и идолов).
Так что речь, в сущности, о том, чтобы от разных преходящих вер и полувер обратиться к великой религии, вере отцов, которая всё или почти всё расставит по своим местам.
Если исключить нечто чудесное, на что можно надеяться, но рассчитывать нельзя, станется допустить, что это произойдёт (если произойдёт) в результате усилий, приложенных главным образом снизу: где-то появятся крепкие приходы, а за ними и своего рода освобождённые зоны (освобождённые от всех разновидностей духовного рассада), с которых начнётся собирание воцерковлённой России.
Хотя, конечно, должны выграть свою роль и какие-то централизованные, так сказать, усилия, идущие сверху, в частности, по каналам масс-медиа.
Но вот что ещё важно: воцерковление России не должно привести к какому-то новому изоляционизму. Нельзя свернуть с того пути – в мировой простор, по которому направил её Петр Великий. Чем бы ни отталкивал сегодня Запад, тщетно пытаться как-то опять от него отгородиться (да и от чего отгораживаться? Всё худшее, что там есть, уже перетекло к нам. Так, может быть, ещё и лучшее потечёт). Россия всегда была своеобразной частью христианской цивилизации, и её судьба сплетена с судьбой всего христианского человечества.
Юрий Каграманов
Из журнала «Континент»
***
1 – Федотов Г. Проблемы будущей России. «Современные записки. – 1930, № 43. С. 422.
2 – Интересно в этой связи вспомнить идеи святого Иосифа Волоцкого. «Социум» 1993, № 25. А. Кореньков, А. Медведев «Путь сей краток есть».
3 – Сошлюсь на Б. П. Вышеславцева, считавшего, что «безрелигиозность в своём чистом виде» встречается редко и «очень загадочна и мало исследована» и что «в атеистическом миросозерцании всякая "гуманность" есть непоследовательность, религиозный атавизм, остаток благоволения». (В. Вышеславцев. Религия и безрелигиозность. Проблемы русского религиозного сознания. Берлин, 1924. С. 11, 20).
Ещё в главе «Идеи - дела - судьбы»:
Конфликт-невидимка, или Заметки о правоте товарища Сталина...
Новый русский национализм: амбиции, фобии, комплексы
Экономика +- икономия