Духъ буквы
По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания. Уж хотя бы по одному тому, что никогда человеческая рука не писала ничего подобного тому, что пишется теперь по этому правописанию.
Иван Бунин «Окаянные дни»
Ох, будет в России революция – и какая страшная! А знаете, кто будет её первой жертвой? Буква «ять»! Первым делом отменят букву «ять»... Пустячок? Конечно, пустячок, мне она и не нужна совсем. Но это ещё как взглянуть. В известном смысле и не пустячок. Будет, будет великое упрощение.
Из монолога Достоевского. М. Алданов «Истоки»
Аз да буки – и все науки.
Аз да буки не избавят от муки.
Пословицы русского народа.
Демонтаж памятников советским государственным деятелям, отказ от официальных портретов и транспарантов, ставших неотъемлемой частью архитектуры и дизайна, возвращение к дореволюционным названиям улиц и городов – всё это говорит и о живучести воспитанного советской властью иррационального, мистического отношения к знаку.
Перестроечное «иконоборчество» проявляется и в орфографии. То тут, то там мы всё чаще сталкиваемся с демонстративными попытками возврата к старым нормам правописания, чаще всего – к восстановлению твёрдого знака на конце слова.
Вновь мужское окончание «ъ» – самое простое правило из отменённых в 1917-м – берёт на себя функцию выразителя настроений протеста. Одна из самых популярных независимых газет «Коммерсантъ» сделала опальную букву русского алфавита своим фирменным знаком.
Идеологию советской власти никак нельзя назвать «скачком» по сравнению с идеологиями дореволюционного периода, и лишь предубеждение мешает нам рассмотреть истоки Lingua sovetica в многоголосом общественно-политическом диалоге России XIX века.
Октябрьская революция не стала непреодолимым барьером для многочисленных классово ориентированных идеологем, выработанных русской мыслью. Скорее её можно сравнить с проницаемой мембраной, которая поглотила эти идеологемы, изменила их структуру и направленность и по-новому распределила между различными слоями общества.
Эмансипированная орфография
В дореволюционном литературном русском языке твёрдый знак на конце слова был формальным показателем мужского рода. Значимая оппозиция букв «ъ» – «а» – «о» как окончаний мужского, женского и среднего родов соответственно закреплялась в сознании носителей языка школьными грамматиками.
Отсутствие звука, обозначаемого твёрдым знаком, ещё до 1917 года делало статус этой буквы сомнительным с точки зрения здравого смысла. Как морфологический показатель он был явно избыточен. Тем не менее именно вокруг этой буквы, а не прочих «лишних» букв русского языка развернулась наиболее упорная борьба. Это был вопрос не специально-лингвистический, а сугубо идеологический.
В России и до XIX века замыслы реформы правописания, в частности, упразднения «лишних» букв, возникали на волне преобразовательных идей.
Преобразовал русский алфавит, удалив из него три буквы, Пётр I. Идеи переделки алфавита и правописания выдвигали М. В. Ломоносов и В. К. Тредиаковский. Однако при их жизни норма русского литературного языка ещё не была установившейся и не воплощала в себе символа репрессивной государственной власти.
В XIX веке эта символика получает закрепление, а к концу столетия маниакальный орфографический протестантизм одиночек начала века находит научное обоснование.
.jpg)
Красные расколокольчики: «ять» упраздним мы «значимым нулём»! Автор фото: В. Ковалёв
Бунт против традиционализма в правописании одно время концентрируется в кругах учёных-естественников. Целый ряд работ по медицине, судебной психиатрии, психологии печатается в системе безъерового письма. Затем к естественникам присоединяются педагоги, историки.
Наконец, поветрие орфографического вольнодумства охватывает и филологические науки. Но именно в это время имперские власти выпускают специальный циркуляр, запрещающий употребление безъерового письма в официальных документах, школьных и студенческих работах.
Орфография была законодательно обозначена как область борьбы за власть.
Идеологические обертоны твёрдого знака заслонили его функцию обозначения мужского рода. Слабые возражения противников отмены «ера», указывавших на опасность ломки исторически сложившейся системы морфологических категорий, отметались как реакционные.
Так на переломе столетия связь между властью государственной и властью орфографических правил была осознана и закреплена и документами имперской бюрократии, и высказываниями её либерально-демократической оппозиции, освящена высокими санкциями Науки. Скомпрометированное официальными установками чувство истории, заключённое в «генетической» памяти языка, в эту идеологию не вошло.
.jpg)
Кому и что дало изъЯТЬе? Автор фото: А. Тягны-Рядно
Сотворение тоталитарного андрогина
В 1917–1918 годах большевистское правительство, власть которого висит на волоске, выпускает «Декрет о введении новой орфографии» в целях облегчения широким массам усвоения русской грамоты и освобождения школы от непроизводительного труда. Это был акт, символизирующий перевод русской культуры на новые классовые позиции, адаптацию её ценностей к потребностям и возможностям победивших широких масс. В его первом пункте провозглашалась отмена «лишних» букв – ижицы, фиты, ятя и твёрдого знака (ера) на конце слова.
Вряд ли кто-либо тогда отдавал себе отчёт в том, почему новой власти потребовалась эта манипуляция. Позднейшие объяснения поражают: упразднение «лишних» букв рассматривается как удачная хозяйственная акция, позволившая сэкономить большое количество типографской бумаги и краски.
На самом деле это была акция старого сознания, и она была направлена на подрыв одной из самых корневых метафор в картине мира. Упразднение «ъ» на конце слова, замена его значимым нулём (мужъ – муж) буквально свела к нулю значимую оппозицию мужского и женского рода: «ъ» – «а».
Отныне значение мужского рода определяется негативно – как неженское и несреднее (средний род ассоциируется с ребёнком). Отмена «ъ» – буквы со значением категории рода – подорвала тысячелетиями складывающееся представление человека о самом себе как о существе, реализующемся одновременно в двух противоположных, асимметричных взаимозависимых системах – мужской и женской.
Лишилась своей языковой репрезентации культурообразующая категория, посредством которой человек наделял антропоморфной двуполостью окружающий его мир предметных и непредметных сущностей, познавая мир в его подобии себе самому.
.jpg)
Автор фото В. Ковалёв
Вся история советского государства, сотворение Homo soveticus – идеологического воплощения ожиданий тоталитарного режима – история беспрецедентного физического, экономического, политического, морального и идеологического насилия над человеком – это история сплошного физического уничтожения мужского и безжалостной дрессуры женского населения. «Решение» женского вопроса в СССР фактически произошло за счёт изничтожения мужчин и насильственного втягивания в экономику на освободившиеся таким образом места оставшихся в живых женщин.
Трагическую роль в большевистской культурной революции сыграло традиционное положение женщины как аутсайдера, если не люмпена патриархальной культуры.
Концентрационные лагеря, как это и утверждала официальная пропаганда, которую в этом нельзя считать ни лицемерной, ни лживой, были заведениями прежде всего воспитательными. Через эту «школу» прошли десятки миллионов классово чуждых. Многочисленные лагерные воспоминания наводят на мысль, что общественная изоляция женщин преследовала иные цели, нежели физическое уничтожение.
Особый интерес представляют описания женских политических бараков. Отделённые от бытовичек и уголовниц, женщины-политзаключённые создавали там зачатки общественных структур на социалистических началах. Спорные вопросы решались на общем собрании при подчинении меньшинства большинству, выборная власть (старосты) следила за соблюдением справедливости и равенства при распределении трудовой повинности и пропитания, находила пути компромисса с начальством.
Обитательницы барака стремились поддерживать дух коллективизма, высоко ценились идейность, сознательность, политическая зрелость. Существовали неписаные кодексы достоинства и женской чести, соблюдение которых в условиях мужского начальства было затруднено, несоблюдение же каралось коллективным презрением, бойкотом, остракизмом. Нормы демократического централизма и социалистического общежития помогали переносить моральные и физические тяготы заключения.
Ничего подобного мы не прочтём в воспоминаниях мужчин. И прежде всего обращает на себя внимание различие между мужчинами и женщинами в отношении к лагерному труду. Мужчины вспоминают его как крайнюю форму насилия над личностью, изощрённый способ изничтожения.
Для женщин – и это мы находим у многих мемуаристок ГУЛАГа – непосильный бессмысленный каторжный труд в заключении был единственной отдушиной, единственной возможностью приобщения к миру духовных ценностей человека, к Богу. Одухотворение казни непосильным физическим трудом – вещь немыслимая в мужской зоне.
Принципы сестринства и социалистическую утопию из лагерей и эвакуации женщины вывезли на материк свободной мирной жизни. Идеалы лагерной социалистической утопии, одухотворение каторжного труда, готовность пожертвовать всем ради выживания и отношение к воле начальства как к стихийной силе – всё это они привнесли в свою деятельность, заняв рабочие места на производстве и в подвальных этажах коридоров власти, откуда сталинский террор повыбивал мужчин.
Эта лагерная женская модель социального поведения и впредь определяла поведение советского человека, отвечала ожиданиям государства и была основой репрессивной государственной идеологии. Тоталитарная власть последовательно уничтожала различия между людьми, искореняя прежде всего самое первое, самое простое – различие рода, способность одной половины населения воспринимать себя не такими, как другая половина.
Освободив сознание человека от исторически закреплённой в нём дихотомии рода, советский режим избавил его и от исторической ответственности, от вековых культурных ценностей, связанных с этой дихотомией.
Итак, чисто родовой показатель – буква «ъ» на конце мужского имени приобрела свойства политического лозунга для противоборствующих течений – от монархизма до анархизма.
В наши дни при всей сбивчивости и непоследовательности идеологических течений в современной культуре лишь одна тенденция прослеживается ясно – это стремление к реконструкции патриархальных отношений. Возвращение (или сублимация) истории протекает на фоне бурной эротизации. Кичевые фетиши прежней жизни – сусальные изображения Божьих храмов, встречающиеся на каждом шагу, не составляют контраста грубой порнографии, также заполнившей газетные киоски.
Обретение утраченного чувства истории сопровождается экстатическим переживанием комплекса исторической вины. Характерно, однако, что решение вновь возникших проблем видится в старом доперестроечном методе – магической манипуляции буквой, именем. Так что пока социальная программа, заложенная большевистской реформой правописания, никак не может считаться отработанной.
Ирина Сандомирская. Из журнала «Искусство кино»
***
Прелюбопытнейшая статья, не правда ли? И кстати, господа, относительно буквы «ять»! Много лет назад я услышал необычный тост – дело было, как сейчас помню, в самом начале гражданской войны; собрались гости у моего хозяина – того, что потом уехал в эмиграцию. Говорил один из его друзей – этот уехал несколько позже, чудом избежав ареста. Как бишь это он сказал? Позвольте, позвольте... Я ведь даже записал для памяти... А вот, послушайте:
– Однажды довелось мне встретиться с офицером одного из старинных шотландских полков. У него на спине, на мундире, была нашита чёрная атласная ленточка, назначение которой мне было не ясно. На мой вопрос офицер ответил: «В то время, когда наши стрелки носили пудреные косы, эта лента предохраняла воротники от пудры. Теперь мы не носим кос, но мы сохранили ленту. Мы сохранили её на память о первых стрелках, которые одержали первую победу с косами на затылке».
Наша буква «ять» подобна шотландской ленте. В данное время она не нужна нам, но она – наше славное прошлое, наша юность, наши победы, одержанные Державиным и Пушкиным. Мы не отдадим её!.. Я не за традиции, я предлагаю тост за букву «ять»...
К несчастью, листочек с продолжением я утерял в жизненных бурях. Но могу зато, так сказать, в качестве эпилога к теме, прочитать вам стихи. Не мои, правда, а Валентина Берестова – очень люблю этого поэта!
СТАРАЯ ОРФОГРАФИЯ
И снова Русь зовут святою,
Санкт-Петербург возник опять.
Нет только ижицы с фитою,
«И» с точкою и буквы «ять».
Крушили вечные устои,
Спешили всё ломать и мять,
А свергли ижицу с фитою,
«И» с точкою и букву «ять».
Ещё в главе «Жизнь — слово — дело»:
Как обустроить коммерческий банк, или мирное врастание в рынок
Наше бытие как карнавал (заметки культуролога)
Духъ буквы