Журнал «Социум» №6-7. Июнь-июль 1991 год
Дома и танки помогают?
Польский путь, польская модель, польский опыт... Десять с лишним лет будоражит наше сознание стремительный разворот событий за Бугом. И – справедливо. Польша, первый в «социалистическом содружестве» возмутитель спокойствия, прошла по крутой синусоиде трудный и поучительный путь радикальных преобразований. И одним из самых драматичных моментов на этом пути была попытка коммунистических фундаменталистов спасти угасавший режим введением военного положения в декабре 1981 года.
Военное положение – мера крайняя. Жест не силы, а бессилия и отчаяния, когда все иные средства – политические, экономические, пропагандистские – больше не действуют. И, как показал польский опыт, шаг последний, ведущий в тупик. Такова отправная посылка в рассуждениях о «чрезвычайщине» в мирное время публициста Рудольфа Борецкого, корреспондента журнала «Новое время».
Прежде всего попытаемся представить образ самого явления: военное положение как жизнь, как быт, как мера гражданского состояния.
Из декрета госсовета ПНР о военном положении:
– вводится ограничение передвижения всех граждан;
– обязательно предъявление документов, удостоверяющих личность, начиная с 13 лет;
– запрещаются все виды туризма и спорта, связанные с перемещениями;
– запрещаются любые собрания, массовые мероприятия (кроме религиозных обрядов) без предварительного разрешения;
– запрещаются забастовки и все другие акции протеста;
– прекращается деятельность органов самоуправления;
– запрещаются все виды распространения информации физическими лицами и общественными организациями, включая профсоюзы;
– вводится цензура почтовых отправлений и телефонных переговоров;
– обязательно депонирование (сдача) всех видов оружия...
Предупредительные меры: граждане от 17 лет, которые будут заподозрены в нелояльности (угрозе безопасности государства), могут быть интернированы, то есть изолированы в специально отведённых местах...
Карательные меры: лишение свободы от трёх (например, за продолжение деятельности в запрещённых общественных организациях) до восьми лет (за распространение информации, направленной на подрыв обороноспособности страны)...
На всей территории страны вводится комендантский час – запрет передвижения без специальных пропусков с 22.00 до 6.00.
...Во время военного положения прекращается выпуск всех периодических изданий... Издаваться будут исключительно «Трибуна люду» (орган ЦК ПОРП) и «Жолнеж вольности» (орган министерства обороны)...
Что сохранила память
Был я тогда командирован Минвузом СССР для чтения лекций в Силезском университете, что в самом сердце угольно-металлургического Шленска. 13 декабря, как обычно в воскресенье, встал попозже. Привычно включил телевизор. Странно: в рамке молчащего экрана – то ли стена, то ли броня в заклёпках, то ли решётка... Помеха на линии? Но вдруг на экране возникает лысая голова сурового человека в военной форме, погоны полковника. Отчётливо помню и по сей день жутковато-холодный взгляд и поскрипывающий на низах голос этого первого ТВ-диктора новой эпохи.
Так военное положение пришло ко мне, иностранцу и гостю. Под окнами распласталась серозелёная лягушка БТР. На перекрёстке – рогатки, увитые колючей проволокой. Патруль останавливает машины, обыскивает. Рядом греются солдаты у бочек-буржуек. Спустился за газетой; дело нешутейное – надо изучить новые права и обязанности. По улице с воем неслись «скорые». У киоска – плачущие женщины: говорят, что стреляли в шахтёров. Позднее узнал: польские омоновцы (их здесь называют ЗОМО) застрелили в шахте с ласковым именем «Вуек» («Дядюшка») семерых горняков. Это были первые жертвы военного положения в Польше. Жизнь замерла. Страх и унижение. Унижение и страх...
Из воспоминаний Збигнева Буяка – председателя «Солидарности» региона Мозовше, записанных мной с его слов:
Заседание Всепольской комиссии «Солидарности», проходившее в Гданьске, закончилось поздним вечером в субботу, 12 декабря. Стали расходиться. Двинулись к гостинице, которая, как оказалось, уже была оцеплена отрядами ЗОМО. Там всех и взяли. А мы с Збышком Янасом подались к вокзалу, чтобы ехать домой в Варшаву. Вокзал тоже окружён патрулями зомовцев, солдатами. Спрятались у железнодорожников. Скрывались у них неделю. Потом, переодевшись в железнодорожную форму, добрались до Варшавы. А дальше... четыре с половиной года подполья: явочные квартиры, смена паролей, документов, внешнего вида; типографии, листовки, воззвания по «Радио «Солидарность». Словом, долгие дни и ночи конспиративной жизни.
Арестовали меня в конце мая 1986-го, около пяти утра. Я ещё спал. Слышу – обвал, куда-то с грохотом качусь. Очнулся: дымит взорванная дверь, вокруг – люди в форме десантников с автоматами наготове. Как оказалось, из антитеррористического соединения. Взяли меня сонного, неодетого, оглохшего. Отвезли в следственную тюрьму на Раковецкой (вроде нашей на Лубянке – Р. Б.).
Потом – сто дней заключения. Допросы в любое время суток. Но, признаюсь, вначале почувствовал облегчение: случилось то, чего ждал каждый день, каждую минуту. И главным для меня стало – изо всех сил держаться: забыть имена, адреса, расположение типографий, маршруты перемещения радиостанций. Ничего не выдать, никого не заложить. Позже накатило чувство тревоги. За дело. За «Солидарность». Неужто всё было напрасно? И за себя тоже. Хотя понимал: в 26 лет ещё много всякого впереди, знал, что сидеть здесь долго. А потому нужно внутренне настроиться, не допускать мысли о скором освобождении... Но вот на одном из допросов по поведению следователя, по новым его интонациям почувствовал: дело идёт к концу. Освободят...
Сам факт столь быстрого освобождения, всего через три с половиной месяца, показался мне знаменательным. Политика военного положения шла на убыль. «Они», наверное, поняли, что та политика ничего им не дала. Народ всё больше охватывала враждебность к власти: забастовки, протесты снова заливали страну. Ну а финал всем известен.
Введение военного положения было поражением...
Теперь взгляд с другой стороны баррикады. Размышления одного из тех, кого волна событий вынесла на самый гребень. Мечислав Раковский – публицист, создатель и редактор одного из самых значительных и поныне изданий – газеты «Политика». Как политический деятель высшего ранга пережил трагедию краха, став премьером последнего коммунистического правительства и последним руководителем ушедшей с исторической арены ПОРП. Вот его оценка военного положения в книге «Как это случилось», недавно вышедшей в Польше...
– Я не раз задавал себе вопрос, правильно ли я поступил, соглашаясь на введение военного положения... Честный ответ не должен зависеть от того, что мои оппоненты находятся сегодня у власти. И тогда считал, и теперь считаю, что военное положение было в тех условиях драматически неизбежно. Я никогда не подвергал сомнению трагический масштаб этого решения. Военное положение было поражением, ибо свидетельствовало, что власть не в состоянии погасить общественный конфликт политическими средствами. Но только ли одна сторона обязана отвечать перед судом истории? Разве лишён всякого основания вопрос, который следовало бы задавать лидерам «Солидарности» (не массам!): они что, совершенно не чувствуют ответственности за введение военного положения? Всё ли сделали они, чтобы достичь разумного компромисса и открыть дорогу к ослаблению социального напряжения?(...) Я утверждаю, что в 1981 году обе стороны оказались не на высоте положения, хотя высота у каждой стороны была своя.
Зарождение движения под названием «Солидарность» означало, в сущности, начало глубокого кризиса «реального социализма». Но следует задуматься и над тем, каковы были шансы этого движения в той ситуации, даже если бы противостоящим сторонам удалось найти общий язык, став на относительно бесконфликтную платформу сосуществования? Отнюдь не лишён смысла вопрос: могла бы Польша остаться членом Варшавского Договора, изменив свою политическую структуру, признав независимые профсоюзы, что уже было бы нарушением доктрины о руководящей роли партии и так далее?
Располагая информацией о «состоянии умов» советского руководства, я опасался, что, если в Польше дело дойдёт до серьёзной конфронтации, оно получит удобный повод для интервенции. А если бы это случилось? Можно поручиться на сто процентов, что вторжение советских войск встретило бы со стороны поляков отпор. Интервенция (и справедливо) была бы воспринята как подавление демократических завоеваний 1980 – 1981 годов. Мне кажется, протест не ограничился бы всенародным трауром, как это было после подавления восстания в 1863 году царскими войсками. Следовало бы считаться с возможностью вооружённого сопротивления, причём повсеместного...
В разных странах возникли бы комитеты защиты поляков. Радикально изменились бы отношения между Востоком и Западом. Советский Союз подвергся бы, несомненно, обструкции западных держав и мирового общественного мнения как явный агрессор. И осуждение носило бы более резкий характер, чем в случае с Афганистаном. В международной жизни воцарилась бы холодная зима.
При таком развитии событий в самом Союзе консервативные силы на долгие годы укрепили бы свои позиции. А те силы, которые в 1985 году начали процесс перестройки, не имели бы даже малейшего шанса на успех. Размышляя над всем комплексом внутренних и внешних факторов, приведших к 13 декабря, я пришёл к выводу, что если бы не было военного положения, то не было бы (...) Горбачёва.
...Примиряясь с неизбежностью военного положения, я принимал во внимание и такое соображение: если бы конфликт завершился гражданской войной и интервенцией, логично было бы ожидать от мирового общественного мнения и западных политиков реакции недоумения: дескать, почему команда Ярузельского не выбрала путь «наименьшего зла»? Вполне оправданными были бы обвинения в политическом невежестве, в беззаботном отношении к жизни своих сограждан.
«С чувством искренней сопричастности»
В марте 1991 года в «Правде» появилась статья «То был холодный душ...», где автор в духе «воспоминаний, навеянных некоторыми выступлениями», излагает своё видение польской драмы 1981 – 1982 годов. Польская газета «Выборча» тут же перепечатала публикацию с послесловием своего главного редактора и депутата сейма Адама Михника. Комментарий польского публициста написан не просто как полемический отклик, но и как прямое обращение к советскому читателю. Он явно хотел быть услышан нами. И имеет на это право: в событиях тех лет он был не наблюдателем – он в них участвовал. Вот что он пишет.
«Апология военного положения в Польше, с которой выступила на своих страницах «Правда», прозвучала сигналом просто обескураживающим. Кажется, что решения уже приняты и команды отданы. Если, однако, слова ещё что-либо в таких ситуациях значат, то следует по поводу «польского варианта» сделать некоторые разъяснения.
Автор демонстрирует русскому читателю весь набор газетных штампов эпохи военного положения. Согласно официальной пропагандистской схеме, ситуация в Польше была тогда безнадёжна, экстремисты из «Солидарности» жаждали братоубийственной войны, но большинство поляков одобрило чрезвычайные меры, и анархия была ликвидирована. Читатель узнает также, что «стабилизировалась внутриполитическая обстановка», «был приостановлен спад производства и наметился его постепенный рост».
Более того, были даже «успехи в экономике». Упоминает автор и о «группе безответственных элементов», которая организовывала забастовки «с помощью террора и запугивания». Наконец, читатель открывает для себя, чем, в сущности, было военное положение: «это политическая шоковая терапия, применяемая в тех случаях, когда просто нет другого выхода, чтобы встряхнуть общество, дезориентированное истерической митинговостью».
Военное положение – это также «холодный душ для тех разгорячённых голов, которые ради достижения своих амбициозных целей готовы идти на крайние меры, включая кровопролитную борьбу, вопреки воле подавляющего большинства, вовлекая в неё прежде всего неопытную молодёжь».
На кого же сегодня рассчитано столь блистательное лопотание? Нам остаётся только разделить недоумения Михника.
Сегодня никто в Польше не пишет о военном положении в подобном тоне, хотя сама тема всё ещё животрепещет. Продолжаются споры об истинных причинах, побудивших тогдашнее партийно-государственное руководство к чрезвычайным мерам. Однако ни один человек не утверждает, что этими мерами можно спасти демократию, реформировать государство, а уж тем более оздоровить экономику.
Военное положение стало заключительным аккордом определённого стиля правления в нашем регионе мира. До этого был сталинский террор, оккупация соседних стран, военные интервенции в Венгрию и Чехословакию.
Потом был декабрь 70-го на Побережье, был Радом и Урсус в 1976-м. Были акции протеста и были репрессии. Насилие наталкивалось на сопротивление. Работа демократической мысли продолжалась, оказавшись на редкость живучей.
Предположим даже, что в намерения организаторов военного положения входило продолжение процесса реформ. На самом же деле чрезвычайная ситуация раскрыла над консерваторами и неосталинистами защитный «зонтик», а демократов спихнула в подполье. Таким образом, вновь пришли в движение механизмы полицейского государства. Инициатива реформаторов не способна была пробиться сквозь густую паутину правящего аппарата, охраняемого законами военного времени. Итог этого периода однозначно негативен. Ни одна из польских проблем не решилась с введением военного положения. Сотни людей были брошены в тюрьмы, тысячи лишились работы, а некоторые заплатили жизнью за этот пароксизм самообороны реального социализма. Польша же заплатила за это многолетним застоем. Вместо гражданского мира воцарилось затишье плохо организованного тюремного застенка. Номенклатура спасла свою руководящую роль. Демократические силы проиграли свой шанс.
Есть единственный аргумент, обязывающий рассматривать трагические события тех лет не только в разрезе внутрисоциального конфликта, но и общегосударственных интересов: призрак доктрины Брежнева и страх перед советской интервенцией. Многие у нас, в том числе и автор этих строк, считают, что советское вторжение действительно угрожало Польше. И хотя я никогда не признаю правильным решение о введении военного положения, тем не менее понимаю драматические обстоятельства, определившие выбор.
Но Брежнев уже мёртв. И России не угрожает иностранная оккупация. Военное положение, за которое ратуют сторонники силовых методов, погрузит Россию в ненависть, кровь и безвыходность. Я пишу об этом не только как поляк, жаждущий России демократической и стабильной, а не России затерроризованной, имперской и охваченной огнём гражданской войны. Я пишу об этом с позиции человека, который познал горький вкус борьбы за свободу и понимает высокую цену компромисса, заключаемого во имя свободы.
Никакое военное вмешательство уже не спасёт в России коммунистическую систему, давно разминувшуюся с жизнью и ставшую тормозом общественного развития. Для России и россиян день свободы наступит так же неотвратимо, как он наступил для Польши. Но если станется пережить для этого и военное положение, то освобождение придёт вместе с ненавистью и местью, которую породит пролитая кровь. Зачем же садиться за «круглый стол» после поражения военного режима, если можно это сделать вместо?».
Из журнала «Новое время»
Ещё в главе «Гражданин-государство-мир»:
Ужаснись самого себяДома и танки помогают?
После послевоенной эпохи
