Что же такое «потёмкинские деревни»?
КУЛЬТУРНЫЙ МИФ
«Потёмкинские деревни» – так говорят о чём-либо, специально устроенном для создания ложного впечатления видимого, показного благополучия, скрывающего истинное положение (из словаря современного русского литературного языка). Общепринято, что это выражение – реакция трезво мыслящих и наблюдательных людей, русских и иностранцев, которые во время путешествия Екатерины II в Новороссию и Крым не дали ослепить себя празднествами, устроенными Потёмкиным. За пышным фасадом эти люди разглядели истинное положение.
В самом деле, современники путешествия 1787 года высказали немало резких суждений о «чудесах», показанных императрице. Из соотечественников это князь Щербатов, а также такие государственные умы, как граф Румянцев и канцлер Безбородко. Особенно же отчётливо выражен скепсис иностранцев. В окружении императора Иосифа II бытовало мнение, что живописные селения были всего-навсего театральными декорациями; Екатерине несколько раз кряду показывали одно и то же стадо скота, которое перегоняли по ночам на новое место; в воинских магазинах мешки были наполнены не зерном, а песком.
Типично высказывание шведа-очевидца Иоанна-Альберта Эренстрема: «От природы пустые степи... были распоряжениями Потёмкина населены людьми, на большом расстоянии видны были деревни, но они были намалёваны на ширмах; люди же и стада пригнаны фигурировать для этого случая, чтобы дать самодержице выгодное понятие о богатстве этой страны...» Правда, это выдержка не из дневника, а из мемуаров, сочинявшихся спустя десятилетия после путешествия. Этот жанр вообще не свободен от анахронизмов – не только фактических, но и умозрительных, оценочных. К тому же швед-очевидец – сам по себе человек ненадёжный: политический авантюрист, служивший то своей родине, то России, он стаивал у позорного столба (в буквальном смысле слова) и однажды чуть не потерял голову на эшафоте.
Вообще было бы наивно верить на слово как иноземным, так и русским хулителям Потёмкина. Канцлер Безбородко всегда составлял ему оппозицию. Граф Румянцев в качестве генерал-губернатора Малороссии явился естественным соперником человека, которому было вверено новороссийское наместничество. Что до князя Щербатова, то его неприязнь к «прожектам» Екатерины и Потёмкина достаточно хорошо известна.
Но нельзя считать, что «таков был общий глас». Вовсе не легковерный принц де Линь, возвращаясь из Тавриды в Петербург, в Туле назвал рассказы о декорациях «нелепой басней», из чего ясно, в частности, что миф о «потёмкинских деревнях» современен самому событию.
Итак, миф о «потёмкинских деревнях» – именно миф, а не достоверно установленный факт. Как миф его и надлежит анализировать.
В какой обстановке он возник и насколько соответствует реальности? Можно ли в толковании его ограничиться указанием на борьбу придворных группировок и «злобу и зависть» иностранных наблюдателей к постоянно усиливающейся России? Не было ли в «чудесах» Потёмкина чего-то большего, нежели элементарное карьеристское желание угодить царице?
.jpg)
Князь Потёмкин-Таврический. Скульптура Ф. Шубина
«Да не пребудет на кого-либо похож или после кого-либо вторым»
ПОТЁМКИНСКАЯ ФЕЕРИЯ
Мысль о «потёмкинских деревнях» возникла за несколько месяцев до того, как Екатерина II ступила на новоприобретённые российские земли. Миф предварял реальность, и в этом нет никакого парадокса, если учитывать атмосферу соперничества, наговоров и взаимной ненависти, в которой жил петербургский высший свет. Ещё в Петербурге царице твердили, что её ожидает лицезрение размалёванных декораций, а не долговременных построек. В Киеве разговоры о непременной мистификации стали ещё оживлённее, и Екатерина II вполне серьёзно к ним прислушивалась.
В дневнике А. Храповицкого 4 апреля 1787 года записано, что императрица порывается как можно скорее отбыть в Новороссию, «невзирая на неготовность князя Потёмкина, тот поход удерживающего». Перлюстрация депеш европейских дипломатов часто укрепляла и усиливала сомнения Екатерины. Например, английский посланник Фиц-Герберт отправлял донесения о непомерном, переходящем все мыслимые границы честолюбии Потёмкина, скептически замечая, что он ищет первенства только ради первенства. Фиц-Герберт даже придумал новороссийскому генерал-губернатору подходящий латинский девиз: «Да не пребудет на кого-либо похож или после кого-либо вторым».
Что же в действительности увидели в Новороссии императрица и её великолепная свита? Что им показал Потёмкин?
Было приготовлено невиданное по разнообразию и пышности зрелище. Разумеется, многие его частности были проявлением прихотливого самодурства, которым славился Потёмкин. Такова, бесспорно, история с пресловутой амазонской ротой. Согласно тогдашнему анекдоту Потёмкин, незадолго до путешествия, в разговоре с царицей «выхвалял храбрость греков и даже жён их».
Екатерина выразила сомнение по этому поводу, и Потёмкин обещался представить доказательства в Крыму. Тотчас в Балаклавский греческий полк поскакал курьер – с предписанием «непременно устроить амазонскую роту из вооружённых женщин». Её командиром сделали Елену Сарданову, жену ротного капитана, «сто дам собрались под её начальство».
Балаклавским амазонкам придумали маскарадный наряд: «юпки из малинового бархата, обшитые золотым галуном и золотою бахромою, курточки зеленого бархата, обшитые также золотым галуном; на головах тюрбаны из белой дымки, вышитые золотом и блестками, с белыми страусовыми перьями». Их даже вооружили – дали по ружью и по три холостых патрона. Недалеко от Балаклавы императрица в сопровождении Иосифа II делала смотр амазонкам. «Тут устроена была аллея из лавровых деревьев, усеянная лимонами и апельсинами» и т. д. Это штрих характерный, но мелкий и в нашей теме ничего не проясняющий.
Многие потёмкинские зрелища дают интересный материал для истории развлечений XVIII века. Таковы прежде всего иллюминации и фейерверки. В Каневе вечером 7 мая при отъезде польского короля Станислава-Августа «ему салютовали пушками с флотилии, как утром. Иллюминация обелиска с вензелем императрицы была весьма удачна, также милы были жирандоль с букетом в четыре тысячи ракет и огненная гора, которая казалась лавою».
Наибольшее впечатление произвёл фейерверк в Севастополе. Принц Карл-Генрих Нассау-Зиген так описывает восторженную реакцию Иосифа II: «Император говорит, что никогда не видел ничего подобного. Сноп состоял из 20 тысяч больших ракет. ...Все горы были увенчаны вензелями императрицы, составленными из 55 тысяч плошек. Сады также были иллюминированы; я никогда не видал такого великолепия!» Столь роскошные и расточительные иллюминации были в Бахчисарае и других городах.
.jpg)
– Где ж ты, мой маршал Потёмкин? Где ж ты, мой Гришка Орлов? Автор рисунка: А. Меринов
Конечно, многое, очень многое в задуманной Потёмкиным феерии имело чисто развлекательные цели. Конечно, на это ушла уйма казённых денег, миллионы и миллионы, которым можно и должно было найти лучшее применение. В этом отношении, пожалуй, прав был граф де Людольф, заметивший, что «для разорения России надобно не особенно много таких путешествий и таких расходов». Но вот что важно: Потёмкин действительно декорировал города и селения, но никогда не скрывал, что это декорации.
Сохранились десятки описаний путешествия по Новороссии и Тавриде. Ни в одном из описаний, сделанных по горячим следам событий, нет и намёка на «потёмкинские деревни», хотя о декорировании упоминается неоднократно. Вот характерный пример из записок графа Сегюра: «Города, деревни, усадьбы, а иногда и простые хижины так были изукрашены цветами, расписанными декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор, и они представлялись какими-то дивными, волшебно созданными замками, великолепными садами».
Важно и другое: потёмкинская феерия была так блестяща, так разнообразна и непрерывна, что не всякий наблюдатель был в состоянии отличить развлечения от идей – в высшей степени серьёзных, поистине государственного масштаба.
.jpg)
Madame, при Вас на диво
Порядок и расцвет! –
Писали ей учтиво
Вольтер и Дидерот
СВЕРШЕНИЯ И ПРОЖЕКТЫ
Обозревая путешествие Екатерины II, внимательно и день за днём, мы в силах отделить плевелы от зёрен, выявить сквозные мотивы, на которых делался постоянный акцент.
Прежде всего, это флот. Тема флота звучит начиная с Киева, где Потёмкин принял от Румянцева попечение над державной гостьей. Екатерина со спутниками отплыла вниз по Днепру на галерах. Они были построены в римском стиле, отличались колоссальными размерами (на галере «Десна» была даже особая обеденная зала) и богатейшим декорумом. Окружённые малыми судами, шлюпками и лодками, галеры возглавляли целую флотилию, которая и вправду представляла собой величественную картину.
Быть может, это просто-напросто «царский поезд», роскошное средство передвижения? Ничуть не бывало. Галеры были вооружены, производили манёвры, салюты. При встрече польского короля «все галеры выстроятся в боевом порядке и будут салютовать из орудий». Пока это выглядит как развлечение, но тема флота продолжается и звучит громче и в переносном смысле, и в буквальном, поскольку становится всё мощнее гром корабельных пушек.
Последние дни мая 1787 года. Херсон. Иосиф II уже присоединился к русской царице. Предоставляем слово графу де Людольфу: «26-го я присутствовал при самом великолепном в мире зрелище, так как в этот день был назначен спуск военных кораблей. ...Все сделано только на скорую руку. Тем не менее я был поражен прилагаемою ко всему деятельностью. Это страна вещей удивительных, и я их всегда сравниваю с тепличными произведениями, только уж не знаю, будут ли они долговечны».
Далее описывается спуск на воду трёх кораблей, одному из которых из любезности по отношению к австрийскому императору было дано название «Иосиф II». Восхищение, перемешанное со скепсисом, вообще свойственно отзывам иностранцев. Европейцы оставались неисправимо самодовольными – всякий русский успех казался им нонсенсом: «Строитель русский и никогда не выезжал из своего отечества, но, по-видимому, он хорошо знает свое дело, потому что знатоки говорят, что корабли эти очень хорошо сделаны».
Апофеоз флотской темы – посещение Севастополя. Нет нужды описывать знаменитый парадный обед в Инкерманском дворце, из окон которого открывался великолепный вид на севастопольский рейд. По знаку, данному Потёмкиным, занавеси были отдёрнуты и стоявший на рейде черноморский флот салютовал Екатерине и её гостям. Нет нужды описывать также объезд кораблей. Впрочем, одну деталь стоит упомянуть: Екатерина объезжала суда на катере, который был точной копией султанского.
Чрезвычайно интересна реакция иностранцев, присутствовавших на обеде в Инкерманском дворце. «Император был поражен, увидев прекрасные боевые суда, созданные как бы по волшебству. Это было великолепно. Первой нашей мыслию было аплодировать»; «кажется, что это страница из «Тысячи и одной ночи»...»
Следующий сквозной мотив – армия. «Переехав через Борисфен, мы увидели детей знатнейших татар, собравшихся тут, чтобы приветствовать императрицу. Поговорив с ними, мы двинулись к каменному мосту, до которого оставалось около 30 верст... тут ожидало нас до трех тысяч донских казаков со своим атаманом. Мы проехали мимо фронта, весьма растянутого, так как они строятся в одну линию. Когда мы их миновали, то эта трехтысячная ватага пустилась вскачь, мимо нашей кареты, со своим обычным гиканьем. Равнина мгновенно покрылась солдатами и представляла воинственную картину, способную всякого воодушевить».
«Воодушевление» не раз охватывало участников путешествия. В Кременчуге состоялись большие манёвры – «блистательный смотр войск»: татарская конница в качестве почётной охраны сопровождала Екатерину от Перекопа; демонстрировалось регулярное и иррегулярное войско, в том числе калмыцкие полки.
.jpg)
– Мне казалось, что я вижу волшебную палочку феи, которая всюду создаёт дворцы и города. Офорт А. Мельникова
Третий мотив, воплощённый столь же наглядно, – цивилизация. Все знали, что Новороссия совсем недавно была присоединена к империи Екатерины II, что это пустынная степь без городов и дорог, без оседлого населения. Целью Потёмкина было продемонстрировать, что этот обширный край энергично цивилизуется. «Я был поражён всем, что видел, – писал граф де Людольф, – мне казалось, что я вижу волшебную палочку феи, которая всюду создаёт дворцы и города. Палочка князя Потёмкина могущественна, но она ложится тяжёлым гнетом на Россию...
Вы, без сомнения, думаете, мой друг, что Херсон пустыня, что мы живем под землей; разуверьтесь. ...Князь Потемкин бросил на учреждение здесь города семь миллионов рублей». И дальше следуют похвалы «кремлю», домам, планировке улиц, «саду императрицы» («в нем 80 тысяч всевозможных плодовых деревьев»), построенному для императрицы дворцу, верфи...
Символом цивилизаторских усилий стала закладка Екатеринослава. Не всё в этой церемонии удалось так, как было задумано, например, не прибыла из Берлина гигантская статуя Екатерины. Но грандиозность планов Потёмкина и без того поражала воображение. После молебна в походной церкви (то есть в раскинутом на берегу Днепра шатре) два монарха заложили первый камень в основу Екатеринославского собора. Согласно проекту он должен был походить на собор св. Петра в Риме, причём Потёмкин приказал архитектору превзойти эту главную святыню католического мира, «пустить на аршинчик длиннее, чем собор в Риме».
Пусть иностранцы смеялись над Потёмкиным, пусть постройка так и не осуществилась (возвели только фундамент, обошедшийся в 70 тысяч рублей; когда же Екатеринослав из проекта превратился в реальный город, церковь всё же выстроили, но такую обыкновенную и скромную, что фундамент стал её оградой). Нас занимает не только реальность, но и планы Потёмкина. Они были грандиозны до фантастичности.
Екатеринослав предполагали сделать столицей Новороссии. Всё было предусмотрено – даже музыкальная академия, которой предназначалось заведовать знаменитому Сарти. Если и позволительно говорить о «потёмкинских деревнях», то к ним относился один Екатеринослав – город-мираж. Парадоксальность ситуации в том, что Потёмкин более всего потряс путешественников не тем, что он им показал, а тем, что было только на планах. Здесь мы вступаем в мир идей – и это, вне всякого сомнения, самое интересное в новороссийском путешествии.
.jpg)
Бандурист. Работа И. Кордвина
– Разумею я, православные, что Святая Русь-матушка есть наиболее обильная проектами в мире страна
ТЕНИ ВЕЛИКОГО ПРОШЛОГО
Над путешественниками витал дух истории. И русские, и иностранцы, сколько можно судить по документам, всё время о ней думали и разговаривали. Послав Станиславу-Августу знаки и ленту ордена Андрея Первозванного, царица сопроводила этот жест грамотой, в которой упоминалось легендарное путешествие апостола Андрея по Днепру «из Грек в Варяги». Граф де Людольф писал: «При раскопках в развалинах Херсонеса найдено множество монет Александра Великого, некоторых римских императоров и русского царя Владимира Первого, явившегося сюда в 988 году, чтобы креститься. Он женился на дочери константинопольского императора Анне».
Граф очертил исторические вехи, присутствовавшие в сознании путешественников; идею преемства от Греции прежде всего. Возникавшие в Новороссии и Тавриде города отнюдь не случайно получали греческие названия. Не случайно столицей Крыма не был оставлен Бахчисарай. Его должен был заменить Симферополь, ибо в глазах Потёмкина и Екатерины это уже не татарский Крым, а именно Таврида.
Вторая веха обозначена именем Владимира I Святославича. Каждому было ясно, что речь идёт о законных и стародавних правах России на новые земли. И наконец, третья – и главнейшая веха, связанная с именем и делом Петра I. В высшей степени характерен разговор графа Сегюра с Екатериной II: «Ваше величество... Основанием Севастополя вы довершили на Юге то, что Пётр начал на Севере...»
Тема Петра отмечена и А. В. Храповицким, передавшим слова императрицы: «Жаль, что не тут построен Петербург, ибо, проезжая сии места, воображаются времена Владимира I...»
Другая запись – спустя две недели: «Говорено с жаром о Тавриде. Приобретение сие важно; предки дорого бы заплатили за то; но есть люди мнения противного, которые жалеют еще о бородах, Петром I выбритых».
Херсон сопоставляют с Воронежем (там Пётр начал строить первый русский флот) и с Амстердамом, где Пётр учился корабельному делу. На этом фоне особое значение приобретает закладка Екатеринослава, становится понятной потёмкинская мегаломания. Екатеринослав призван стать соперником Петербурга. Это вполне русская традиция: со времён Московской Руси идея преемства и государственного развития символизировалась «обновлением» столиц и патрональных храмов. Иван Грозный противопоставляет Москве Александровскую слободу и Вологду.
Первая – это личная резиденция царя, зато вторая призвана быть столицей новой России. В Вологде строится Успенский собор по образцу московского, который в свою очередь через владимирский Успенский собор преемственно связан с киевской Софией. При Петре I роль Александровской слободы играет Преображенское, роль Вологды – Петербург, олицетворяющий, по словам Феофана Прокоповича, новую «златую» Россию – противовес Московской «древянной» Руси.
Та же линия очевидна в деятельности Екатерины II и Потёмкина. Присоединённые к империи земли прямо именуются «Новороссией». Екатеринослав по названию своему ассоциируется с Петербургом, «городом Петра». Идея сделать задуманный екатеринославский собор «на аршинчик длиннее» собора св. Петра в Риме – это тоже попытка конкурировать с Петром I. Как некогда соперничали Константинополь и Рим, так ныне Екатеринослав, столица наместничества, включающего Тавриду, то есть перенимающего ответственность за греческое и византийское наследство, бросает вызов Европе.
Если Пётр «прорубил окно в Европу» на Балтике и создал там флот, то Екатерина добилась выхода к Чёрному морю, что Петру не удалось. Гром пушек севастопольской эскадры призван был ещё раз напомнить о том, что Екатерина – счастливая продолжательница дела Петра. Пётр I, до него русские монархи и не «нумеровали» себя, непременно именуясь по отчеству, подчёркивая этим эволюционность престолонаследия, мысль о традиции и верности заветам страны.
Назвав себя Первым, чему в русской истории не было прецедента, Пётр тем самым подчеркнул, что Россия при нём решительно и бесповоротно преобразуется. Екатерина именовалась Второй; с чисто легитимной точки зрения она соотносилась с Екатериной I. Но с точки зрения культурологической Второй она была по отношению к Петру Первому; именно таков смысл надписи на Медном Всаднике.
Понимали ли эти намёки иностранцы? Если и нет, им, по всей видимости, постарались это разъяснить. Среди иностранных гостей ходило много толков о русских прожектах: «В этой стране ежедневно являются новые планы; они могут быть лишь вредными, если они не выполняются с мудростью и если они не представляют собой никакой действительной пользы; но я замечаю, что в данную минуту это есть наиболее обильная проектами в мире страна» (граф де Людольф).
Посланники европейских держав превосходно поняли, с какой целью взяла их в путешествие Екатерина. Их скепсис был скорее маской. За нею скрывался страх, что Россия сумеет осуществить свои грандиозные планы. В этой среде и появился миф о «потёмкинских деревнях». Конечно, нельзя забывать и о русских подголосках; о них речь шла выше; их позиция конкурентов Потёмкина, их поползновения были прежде всего карьеристскими.
Заметим, что уже во время путешествия и особенно сразу после него буквально все иностранные наблюдатели пишут о неизбежной и близкой войне России с Турцией. Известно, что не только Франция, Англия и Пруссия, но даже союзная внешне Австрия буквально толкали Турцию на открытый конфликт. Коль скоро в Новороссии и Тавриде нет хорошего войска и хорошего флота, коль скоро там есть только «потёмкинские деревни», – значит, победа Турции возможна, значит, Крым снова будет ей принадлежать.
Турции пришлось убедиться, что миф о «потёмкинских деревнях» – это действительно миф.
Александр Панченко
Из сборника «XVIII век...»
Ещё в главе «Семья - дом - отечество»:
Что же такое «потёмкинские деревни»?
Состав русского общества. Проба диссидентствующего пера. Век XIX