Журнал «Социум» №6-7. Июнь-июль 1991 год
Час воли божией (сказка)
Так уж повелось, что, переживая трудные времена, мы непременно обращаемся к классике. И находим там всё: и мудрые советы, и неожиданные параллели, а иногда такое головокружительное сходство, что остаётся только ахнуть и воскликнуть вслух или про себя: «Ну как будто сегодня написано!».
Вот такой же «написанной как будто сегодня» видится нам и эта сказка, созданная больше ста лет назад одним из самых удивительных писателей Земли Русской – Николаем Семёновичем Лесковым. Вслушайтесь только в эти нескончаемые боярские споры о благе государства! А робкая мечта короля Доброхота, чтобы всем хорошо было сегодня, «без метанья очей в непроглядные отдалённости»?
Вам это ничего не напоминает, читатель?
Написанная на сюжет, подсказанный Л. Н.Толстым, сказка тонко стилизована под старинный песенно-былинный лад. Прислушайтесь – она почти поётся. К сожалению, объём нашего журнала не позволяет напечатать эту замечательную вещь без сокращений. И хотя мы постарались быть максимально деликатными при работе с текстом, нас всё же не покидает чувство некоторой неловкости, потому что Николая Семёновича Лескова нельзя ни сокращать, ни править – его нужно любить и перечитывать как можно чаще. И нам, и детям нашим...
В очень древние годы, стародавние, был в некотором незнатном царстве премудрый король по имени Доброхот. Величали его так за то, что он не любил воевать, а всем людям добра хотел. Жить он любил по-старинному и управлял своим королевством с большим благочестием, по всем памятям – по отцовским и дедовским, и из всех сил хлопотал и заботился, чтобы в его земле правда над кривдою верх взяла и всем людям хорошо было у него под державою, но только всё это дело у него не спорилося. Только что начнёт Доброхот с одного конца своё дело налаживать, как – глядит – оно у него на другом конце расплетается. Долго бился Доброхот всяким родом и способом и умаялся в хлопотах до семи потов, а успеха ему всё-таки нет как нет.
* * *
Король Доброхот созвал своих думных бояр со всей земли и начал у них спрашивать:
– Отчего у меня под державою не всё так, как я хочу? Для чего у нас есть холодные и голодные, и отчего не для всех равно всё спорится и ладится?
А бояре Доброхоту ответили:
– Что тебе этим пустым делом тревожиться! Не прогневайся – посмотри вокруг, ведь оно и по всей земле повсеместно так, – не у нас одних всё хорошее не спорится, не ладится!
– Ну пускай, повсеместно так, – отвечал король, – а мне это не нравится, я хочу у себя это вывести. Учредимте пример на целый свет, чтоб от нас всем людям xopoшo стало. Я затем вас к себе и потребовал, чтобы вы мне скорей это дело обдумали.
Советчики засели совет держать и кой час поспали, а после, проснувшись, все между собою заспорили: одни стали говорить, будто всем хорошо было только в старину стародавнюю; а для того и теперь будто надо опять из могилы на свет старину поднять и начать жить всем по-старинному, как было в прошлое время, при дедах и при прадедах. А другие стояли за то, что и в ту старину стародавнюю тоже не всем подряд равно хорошо было; а что станет, мол, для всех поровней и порадостней только в будущем. А потому не надо-де нонешним днём очень сильно печалиться и заниматься до устали, нонче, мол, как ни прожить – это всё равно, – хоть и пострадать, так не важно стать: наш народишко терпеливый, выносливый – ему уж не первый снег стелет головы, и ему ничего от беды не подеется; а надо нам половчей учредиться на предбудущее, чтобы в веки веков было наше имя прославлено.
Принесли сутемень свои суды к королю в терем и все готовьем пред ним и выложили.
Слушал долго король все разводы советчиков, и все их слова ему не понравились.
– Мне, – говорит, – от этого их совета совсем нет ни корысти, ни радости, и сказали они несуразное: потому что не я дам Богу ответ за то время, когда меня не было, и не отвечу я и за то, что после меня в свете станется. А я хочу знать, как я сам теперь должен державствовать, чтобы сейчас всем людям стало полегостней; а вот этого у меня как раз и не спорится, не ладится.
И начал король один в сумерках по палате из угла в угол ходить и вздыхать глубоко.
Тогда подошла к нему тихо в потёмочках старая его мамка, чуждянка, из чужих земель полонённая, и говорит ему попросту:
– Ты чего, моё дитятко, всё вздыхаешь да охаешь? Ты ведь сам виноват – для чего ты задумал искать на бедную долю совета и разума у своих у бояр и советчиков. Им ведь только и дело – особиться, а до общих забот им и нужды нет, потому что все они только себе добра хотят, а ты повели привести к себе старцев Божьих, пустынничков, таких, которым уже свет не мил и земля им давно опостылела. Вот ты их спроси – им врать нечего, им уже ничего в этом свете не надобно, – так они тебе, может быть, правду и выскажут.
Королю это слово понравилось.
(Разослал король послов во все стороны, и они нашли и принесли в столицу в мягких плетушечках трёх братьев – праведных пустынничков: один спасался в диком лесу, имя ему старик Дубовик, а лет ему – за тысячу; второй – в безбрежной степи, называется старик Полевик, а веку ему пятьсот годов; третий же, младший брат, старик Водовик, потопил себя по самую шею среди рамедных болот, а век его – триста лет без единого. Король им обрадовался, стал их выспрашивать: отчего у него всё не спорится и не ладится? А старички ни слова ему не ответили. Разгневался Доброхот, хотел их своим боярам на допрос отдать, да мамка-полонянка отсоветовала и велела лучше позвать гусляра Разлюляя-гудошника, чтобы повыспросил старичков не лаской, так хитростью. Король так и сделал и пообещал ему, коли узнает премудрость, – дать сто рублей, а не узнает – дать сто плетей. С тем Разлюляй и отправился.
* * *
Пошёл Разлюляй к старикам и начал вокруг них, по обычаю, измигульничать: митусить ногами и кланяться да притворно сквозь слёзы приговаривать:
– Ох, вы, гой еси, старички справедливые, треблаженные, Божьи молчальники, не потайте от короля от нашего, милосердного батюшки, отчего у него под державой всё добро не спорится, не ладится?
А старички как молчали, так и теперь молчат.
Тогда Разлюляй начал их пробовать жалостью:
– Мне нужда есть узнать это страшная, потому что, если вы мне скажете, отчего не спорится добро, то король обещал мне дать сто рублей, а если не скажете, то он даст мне тогда сто плетей. Да вам и самим, старичкам, для себя молчать не советую, потому что король вас тогда не отпустит назад, а велит вас подвесить в кошёлочках под полати, в большой избе, где он держит частый совет со своими вельможами. Что там по все дни наслышитесь... спаси только Господи.
Так напугал этим Разлюляй старичков, что они стали глазами водить во все стороны и изгоревшими устами своими начали пошевеливать, а измигул Разлюляй-пустобрёх сейчас побежал к королю и говорит:
– Что мне от твоей милости сказано, я всё это уже выполнил, одевайся скорей да иди-ка их слушать, что они высловят, какие премудрости.
Как пришёл король да нагнулся к первой плетушечке и спросил: «Отчего на свете доброе не спорится и не ладится?».
Старик Дубовик прошептал:
– Оттого, что люди не знают, какой час важнее всех.
Доброхот нагнулся к другому, к Полевику, и того спросил, а тот шепчет:
– Оттого, что не знают, какой человек нужнее всех.
Нагнулся Доброхот и к третьему старичку, а тот ему сказал:
– Оттого, что не знают, какое дело дороже всех.
И так молчальникам трудно это было проговорить с отвычки, что они, как только сказали, – так и ослабели и лежат, едва дышат, на донышках. Ничего от них король больше никак не мог допытаться, доведаться и ещё больше рассердился, потому что сказанные ими слова стали ему загадками, которые понимать можно надвое. Король же привык так всё брать, чтобы было ему всё как на ладонке положено, и приказал он сделать с старичками точь-в-точь так, как им Разлюляй пригрозил: подвесить их в кошёлках в большой советной избе под полатями и держать их там, пока они не скажут, «какой самый важный час, кто самый нужный человек, и какое дело дороже всех».
(Всё по королевскому приказу сделали, а только наутро старичков и след простыл. Испугался король, собрал всех бояр и советчиков и стал спрашивать: куда делись пустыннички и не извёл ли их кто с умыслом? Бояре стали короля успокаивать и сказали, что старчиков, видно, жадный хорь поел, либо уплыли они своей колдовской хитростью в медном ковшике (а ковшик тот мальчонка украл, чтобы променять на пряники!). Король велел было взломать полы во всех домах, чтобы найти их пути тайные, но тут пришла мамка-чуждянка и сказала ему, что ушли старички своею волею, испугавшись век висеть в плетушечках да слушать разговоры боярские. А потому раскачались они – на пол выпали, да и уползли на карачках с королевского двора, и в буйной траве сокрылися. А искать их вовсе не надобно, оттого что привиделся ей, мамке, вещий сон, что отгадать всю премудрость может только одна девица – чистая жалостница, которая всех жалеет, а о себе вовсе не думает. И послал король дворян и боярских детей искать девицу. А те, чуть отъехали, взялись пить, гулять да бражничать, а как хмель сошёл, вернулись домой и стали божиться пред иконами, что весь свет прошли, а такой девушки нигде не видели. Король даже захворал от огорчения, но тут мамка его опять ему присоветовала: послать на розыски девицы-разгадчицы всё того ж Разлюляя-гудошника).
– Хорошо, – отвечал король, – все твои рассуждения умные, и они мне всегда очень нравятся: пошлём Разлюляя во место больших бояр, а только не вздумаю, какое ему посулить за его службу жалованье?
– Ну так, пожалуй, его опять и в этот раз в одностай против прежнего. Если он исполнит свою службу и найдёт девицу-разгадчицу, дай ему в те поры полных сто рублей, а если не исполнит, – дать ему полностью сто плетей, да и отпусти его тогда, Бог с ним.
– А как он и девицы не найдёт и сюда к нам со страху совсем не воротится? Он ведь пустой человек, ему везде всё равно – в целом мире отечество.
– Ну про это, – сказала старуха, – я, друг мой, не сведуща. Позови к себе из приказа посольского судового дьяка, дьяк тебе это дело всё оборудует.
Пришёл дьяк и привёл с собою самого хитрого подьячего с приписью, и подали королю такой совет – сказать Разлюляю, что даётся ему сроку ходить по свету всего три года, и если он к концу третьего года своей службы не выполнит, то ему самому зла не последует на чужой земле, а тут, дома, его дети с их матерью каждую неделю будут ставлены на площадь по три утра и будут биты в три прута, а при том битье у них будут спрашивать: знают ли, где их отец и когда перед светлые королевские очи воротится?
– Пригрози-ка так, – сказал дьяк, – Разлюляй хотя и пустой человек, а дети всякому своя кровь: небось, и он пожалеет ребят и жену и назад придёт.
Король молвил втишь, что ему самого Разлюляя жаль, но и дьяк, и подьячий с приписью его успокоили.
– Нельзя никого сожалеть нам в особину, пока всё вообще ещё не устроилось.
Измигул же и нетяг Разлюляй Разлюляевич не дурак тоже был: не взманила его большая честь, чтобы быть в послах, и начал он сильно отпрашиваться. Только просьбы его ни король, ни бояре не слушали.
Нечего было больше делать Разлюляю – и пошёл он искать девицу-разгадчицу. И шёл он всё честь честью, самым смирным обычаем: нигде ничего, кроме съестного, не крал и, когда не давали вина, не пьянствовал, а всё шёл вперёд; долго ли, коротко ли, и зашёл он страсть как далеко – на самый почти край света. Тут-то над ним, наконец, Бог и сжалился – даровал ему встречу желанную.
* * *
Встретил Разлюляй в тёмном лесу старичка старого. И рассказал ему старичок, что есть у него внучка – молодая девица, что всех жалеет, а о себе самой совсем не думает. Обрадовался Разлюляй, ведь её-то он и искал столько времени.
И забыл Разлюляй про всю усталь свою, побежал шибко к девушке. Прибежал и увидел – стоит хромой журавль, одна нога в лубочке увязана. А на взлобочке, прислонившись у дерева, – ветвяной шалаш, а пред тем шалашом старый пень, а на пне сидит молодая пригожая девушка с большою русою косой, в самотканной сорочке, и прядёт овечью шерсть, а лицо её добротою всё светится. Вокруг неё ходит небольшое стадо овец, а у самых у её ног приютился старый подлезлый заяц – рваные уши мотаются, а сам лапками, как кот, умывается.
Рисунки: В. Ковригин
* * *
Враз понял Разлюляй, что с ней кучерявых слов сыпать не надобно, и не стал он дробить пустолайкою, а повёл сразу речь, коротко и всё начисто.
Выслушала девица Разлюляеву речь, улыбнулась и молвила:
– Хорошо, что ты не задал мне дело трудное, сверх моего простого понятия, а загадал дело Божие, самое простое и лёгкое. Изволь же ты меня теперь про эту простую премудрость твою по порядку расспрашивать, а я тебе и ответы дам.
Разлюляй говорит:
– Молви, девица: какой час важнее всех?
– Теперешний, – отвечала девица. – Потому, что всякий человек только в одном в теперешнем своём часе властен.
– Правда! А какой человек нужнее всех?
– Тот, с которым сейчас дело имеешь. Это потому, что от тебя зависит, как ему ответить, чтоб он рад или печален стал.
– А какое же дело дороже всех?
– Добро, которое ты в сей час этому человеку поспеешь сделать. Если станете все жить по этому, то всё у вас заспорится и сладится. А не захотите, так то и не сладите.
(А потом научила девица Разлюляя, как ему говорить с королём, чтобы не усомнился тот, что слова принесённые вправду от неё, от девицы, а не самим скоморохом повыдуманы).
* * *
С тем отошёл Разлюляй от девушки, и как она его научила, так он всё и сделал: пришёл он и стал говорить с королём всё по истине, не боясь ни дьяка, ни бояр, ни обещанных ему ста плетей; а потом не принял от него приобещанных ста рублей, а сказал ему слово про Божий дар – простоту разумения, за который нельзя ничьей платы брать и не надобно, потому что разумение дано нам от Господа.
Тут бояре, и дьяки, и подьячие все поднялися с свистом и с хохотом – и все враз над ответами Разлюляя смеялися и старалися сбить короля, чтобы он не верил словам Разлюляевым, потому что скоморох будто сам эти слова все повыдумал. Но, однако, король Доброхот показал и своё разумение и на их наученья не подался.
И захотел было король Доброхот править по всей этой простой, явленной ему мудрости, чтобы было в его земле добро каждому в настоящий час, в теперешний, без метанья очей в непроглядные отдалённости, да вступил ему в мысли страх, что «а ну как другие в соседних землях так не сделают? Ведь тогда одному-то мне у себя на такой манер не управиться посреди других временителей». И решил он, что лучше ему сидеть, как сидел, на престоле своём по-старинному, как и все временители, и держать в одной руке меч, а в другой золотое яблоко. Разлюляю же он указал, чтоб отъехать далеко от стольного города и поселиться жить навсегда там, на пасеке, в тёплом омшанике, а на базар не ходить, и в село не заглядывать, и ввечеру за воротами не садиться на лавочке, и про то, что слыхал от ласковой девушки, ни встречному, ни поперечному не рассказывать.
(Но зато, когда стал Доброхот завещать свой престол королевичу, повелел он дьяку, чтобы списали всю эту историю без одной без ошибочки, и положили список в золотой ларец, и убрали в теремной подвал под семь замков и за семью же печатями – пусть лежит там до времени, пока перейдут временители.)
Так это всё в аккурате и сделано, и списание до сих пор лежит под печатями, а дела в королевстве идут опять по-старинному, и всё там опять не спорится, не ладится, а идёт всё, как было при дедах и прадедах. Не пришёл ещё, видно, час воли Божией.
На том старая сказка и кончена.
Из книги: Н. С. Лесков, Собр. соч., т. 9, ГИХЛ, Москва, 1958
Ещё в главе «Неравнодушное зерцало»:
Час воли божией (сказка)Прислушивайтесь к колоколам
