Журнал «Социум» №6-7. Июнь-июль 1991 год
Семь струн философии Ницше
О чём мы больше знаем – о фашизме германского образца или о социализме в его советском варианте? Пожалуй, последнее явление сегодня исследуется куда как энергичнее (что, правда, не всегда совпадает со степенью основательности анализа). О столпах и идеологических «кураторах» социализма мы вроде бы начинаем выстраивать более или менее адекватное представление. Можем ли мы то же самое сказать применительно к предтечам фашизма? Едва ли. Ведь нельзя же всерьёз воспринимать тот пропагандистский набор об идеологии и идеологах фашизма, который нам предлагали к усвоению в течение долгих десятилетий?
Советские обществознатцы многогласно, многопечатно и безапелляционно внушали нам, что одним из идейных «патриархов» германского национал-социализма следует считать Фридриха Ницше (1844 – 1900 гг.). Ложь выполняла двойную работу: приписывала философу и его философии то, чего ни в нём, ни в его трудах не было, а с другой стороны, как бы оправдывала руководителей третьего рейха в их бесцеремонном нарушении «авторских прав» Ницше, в криминальной произвольности толкования и использования его мироучения в интересах фашистской системы взглядов.
Основной настрой ума и души Ницше – вера в абсолютные, самодовлеющие ценности, вера в творчество. В написанном им нельзя не увидеть борьбы между верой и неверием в силу человека, между человеческим и космическим, между отрицанием и утверждением смысла бытия. Но свободу он призывал одолевать в стиле, сообразующемся с современными ему умонастроениями, – через возрождение идеала сильной и свободной личности, идеала античности и эпохи Ренессанса. «Сверхчеловек» Ницше – это «тип высшей гармоничности» в противоположность типичному в своей расслабленности человеку его времени. Книги Ницше, широко издававшиеся в начале века в России, уже с 20-х годов были запрещены, преданы анафеме. Но не забыты. Оказавший сильное воздействие на русскую интеллигенцию, русскую философию и литературу, Ницше не мог бесследно исчезнуть из нашего культурного пространства. Ныне доступ к его трудам открыт – издано полное собрание сочинений, вышли в свет и отдельные произведения мыслителя. Мы считаем, что до или после прочтения книг Ницше было бы небесполезно посмотреть на него глазами его современника – немецкого философа-идеалиста, профессора университета в Страсбурге и Гале Ханса Файхингера (1852 – 1933 гг.)*.
* В статье сохранены особенности орфографии и пунктуации издания 1903 года.
В воспроизводимой ниже статье Файхингер рисует общий портрет Ницше-философа предельно и даже жёстко объективно, не беря в расчёт возможный душевный дискомфорт, который способны вызвать у читающей публики некоторые черты этого портрета.
Восприятие функциональной сути текста Файхингера очень хорошо предваряют своего рода ремарки автора.
С одной стороны, учение Ницше разрушительно и в руках неосторожных и недозрелых может действовать как умственный и нравственный динамит. Но с другой стороны, оно... может вывести нас из «догматической дремоты» и принудить пересмотреть и заново обосновать наши интеллектуальные и моральные блага и ценности. Что есть в них прочного – выдержит это испытание. В этом смысле борьба и тут будет благоприятствовать жизни... Только основательно изучив это миро- и жизнепонимание, зрелые умы будут в состоянии предотвратить злоупотребления, которые могут наделать с ним умы незрелые.
Я не намерен ни писать панегирик Ницше, ни разражаться громовой филиппикой против него, я хочу просто попытаться понять его и его философию генетически и дать на этой основе объяснение его необычного влияния. Мне хочется развернуть перед читателем учение Ницше, по меткому старому выражению (sine ira et studio ) – гнева и пристрастия.
В большой публике известно лишь то учение Ницше, которое можно назвать, по его собственному выражению, «по ту сторону добра и зла». Оно состоит в утверждении, что обычное различие добра и зла неверно. Оно заключается в отрицании или, лучше, в переоценке всех прежних моральных ценностей, в признании морали, противной природе, «противоестеством» (Widernatur) и в замене её естественной моралью «сверхчеловека», который, не заботясь об этой псевдоморальной оценке, беспрепятственно проводит свою естественную «волю к могуществу». То, что толпа называет «моралью» и считает священным, – ничтожный фетиш, презираемый сильным и умным. Сверхчеловек не руководствуется традиционным разграничением добра и зла. Эту тенденцию (условно выделим её первой), можно назвать антиморалистической. Но она представляет собой лишь маленький кусочек всего учения.
В действительности Ницше обнаруживает гораздо большую многосторонность или, выражаясь образным языком самого Ницше, – многострунность. Его справедливо называют «многозвучной натурой».
Родственно с антиморалистической тенденцией, но отнюдь не тождественно, у Ницше то, что можно считать антисоциалистической тенденцией. Ницше – ожесточённый противник всякого стеснения индивидуума обществом и государством. Социалисты стремятся, как известно, социализировать в будущем все функции с устранением индивидуальной свободы действий, чтобы этим предотвратить эксплуатацию людей единичными сильными лицами.
Ницше же, наоборот, проповедует, что культура зиждется на отдельных личностях, подчиняющих себе массу, ибо люди существуют в его глазах лишь для повиновения и нуждаются в могучих, властных натурах. Спасение человечества Ницше видит не в массах, а в сильных индивидуумах, которые... не могут развиваться ни в социалистическом обществе, ни в государстве, служащем обычным идеалом современности...
Мы ошиблись бы, однако, если бы приняли этот анархический индивидуализм за демократический. Ницше – заядлый враг всякой демократии и горячий защитник аристократии. Это его третья главная тенденция, которую можно обозначить антидемократической.
Для масс у Ницше имеется лишь одно презрительное выражение: «слишком многие» (избыточные, die Viel – zu – Vielen) – это одно из известнейших его выражений. Масса для него лишь пушечное мясо в борьбе за существование, лишь фон, на котором вырисовываются немногие лучшие... Эта аристократическая тенденция Ницше находится в связи с его верой в совершенствующую силу борьбы за существование. Жизнь – это война всех живых существ друг против друга; в этой войне всех против всех (bellum omnium contra omnes) побеждает сильнейший...
Правом сильного считается и право мужчины по отношению к женщине. Поэтому Ницше – энергический противник всякой так называемой эмансипации женщин. Поскольку эти освободительные стремления женщин можно назвать феминизмом. Ницше – самый ожесточённый антифеминист, какого только можно себе представить, и это четвёртая характеристическая черта Ницше. Женщина от природы слабее, следовательно, она предназначена к служению... Всем известен его афоризм: «Ты идёшь к женщинам? Не забудь же плётку!»... В возрастающей «эмансипации женщин» – освобождении от естественного рабского подчинения мужчине – Ницше видит проявление современного культурного упадка.
Не думайте однако, что Ницше выступает против женщин с обычными аргументами противников женской эмансипации, выставляющих мужской ум более высокоразвитым по сравнению с женским. Столь обыкновенные доводы для Ницше не годятся; интеллект он вообще ставит не слишком высоко. Наоборот, интеллект он ценит меньше воли: в умственном просвещении видит опасность для энергии инстинктивной воли. Одним словом, Ницше – антиинтеллектуалист, и это пятая существенная черта его учения. В чрезмерно высокой оценке интеллекта и в низкой оценке воли он видит главный источник нынешнего упадка... Эта тенденция доходит иногда у Ницше до антилогического презрения к науке, до полного пренебрежения логикой, до скептического издевательства над стремлением к «истине».
...В большой публике очень распространён предрассудок, будто Ницше пессимист. Это ошибочно. Ницше, наоборот, решительный антипессимист, какого только можно себе представить. В этом – шестой составляющий элемент миросозерцания Ницше. Столь распространённый в наше время пессимизм представляется ему признаком глубокого застоя нашей культуры: разочарование жизнью, отрицание жизненных ценностей в его глазах – явления разложения. Всякое отречение есть не что иное, как романтика, и Ницше называет себя в этом смысле «антиромантиком». Из этого не следует, чтобы он отрицал тёмные стороны жизни: он слишком честный ум для этого. Наоборот, Ницше лучше многих других знает внутренние и внешние страдания людей. Но отрицание жизни из-за страданий он считает жалкой слабостью.
Должно любить жизнь, не только вопреки её горестям, но и ради них: страдания и преодоления их именно и дают ценность жизни. Сильный мужественно преодолевает скорбь и боль. Сильный принимает жизнь, хочет постоянного повторения её. Ницше признаёт в этом смысле «вечное возвращение» всех вещей, ...«вечную жизнь». Но как не похоже это понятие на понятие того же написания в религии. Христианство обещает вечную жизнь тому, кто в этой преходящей жизни распинает свою плоть, отрекается от своего эгоистического «я» и следует заповеди всеобщей любви к людям, – тому, кто поступает совершенно иначе, чем наставляет Ницше. Поэтому у Ницше замечается сильная антирелигиозная и в частности антихристианская тенденция, и это седьмая характеристическая особенность его учения. Со времени Вольтера и Фейербаха религия не имела больше ни одного столь ожесточённого врага...
Христианство пессимистично по отношению к миру чувств, оно демократично, оно родственно социализму и феминизму; но всего важнее – противоположность христианства и учения Ницше в области морали. Христианство поучает состраданию, любви, самоутверждению до аскетизма... учит заботиться о бедных и больных, о слабых и страждущих. Оно не признаёт права сильного, а, наоборот, провозглашает лишь право на внимание и сострадание. Поэтому Ницше совершенно естественно должен был увидеть в христианстве корень всего культурного упадка. Где торжествует христианство, там торжествует и масса слабых рабов над немногими сильными, которых природа предназначила быть владыками массы. В этом смысле Ницше называет христианство «рабским восстанием морали» (Sklavenaufstand der Moral) и старается исторически доказать, что христианство было прежде всего принято и распространено рабами.
...Указанные семь нитей – важнейшие в своеобразной ткани этого замечательного ума... Мы видим резко очерченный облик человека, который с беспощадной энергией разбивает все авторитеты и проповедует новое, суровое учение – евангелие силы, власти, мощи. Не удивительно, что он вызывает брожение умов и что он пробуждает дух возмущения.
...Ницше – сторонник исторической аристократии. Что он под этим подразумевает? Говоря о наследственном подборе людей будущего, он имеет в виду аристократию воли, которая может развиваться везде. Для этих аристократических людей Ницше устанавливает кодекс исключительности и изысканности, совершенно обособляющих их, в качестве избранных, от подвластной массы... Кому не лестно причислить себя к избранным?.. Многие вознаграждают себя чтением Ницше за тот роковой факт, что в наше нивелирующее, демократическое время... действует «одинаковое право для всех». ...Этому боевому выражению французской революции о равенстве всех Ницше противопоставляет признание неравенства людей: Ницше ненавидит уравнительную тенденцию демократии и видит в ней несправедливость по отношению к природе, создавшей людей и все живые существа неравными... И это неравенство вида должно повлечь за собой и неравенство прав. Избранные, сильные, энергичные рождены быть господами, масса же мелких людей, слабых и безвольных, существует лишь для подчинения; её следует держать на надлежащей «дистанции зависимости».
...Столь же естественно вытекает из общего миросозерцания Ницше и его антисоциалистическая тенденция. Социализм ставит благо общества, массы, большинства над желаниями и целями отдельных лиц, он подавляет индивидуальность для блага общества. Это полная противоположность направления Ницше. Куда делась бы в социалистическом обществе «воля к могуществу»? Отдельная личность осуждена в нём на бессилие, индивидуальная воля подавляется. Борьба... из-за могущества в нём прекращается или по крайней мере фальсифицируется, ибо всё здесь урегулировано, упорядочено, сглажено. У личности отнята её сила; в лучшем случае вместо свободной силы может действовать тайная хитрость и низкая интрига...
Эта антисоциалистическая тенденция тоже доставила Ницше большое число сторонников. Многие видят в этом подчёркивании естественного неравенства людей необходимый противовес преувеличениям социалистических стремлений. Алоиз Риль*... метко говорит: «Наше время настроено коллективистически, и из-за своих социальных задач оно часто забывает подумать об основной ценности личности. И может быть, в том и состоит истинное назначение Ницше, чтобы сильно и убедительно указать нашей эпохе на те опасности, которые происходят от всякого слепого уравнения и приравнивания и грозят привести к измельчению человеческого типа».
Алоиз Риль (1884 – 1924) – немецкий философ-идеалист. – ред.
Для возвышающихся над принципом равенства людей-господ Ницше придумал, или точнее, позаимствовал у Гёте (который сам подобрал его у Гердера*) знаменитое выражение «сверхчеловек». Ницше употребляет его, однако, в двояком смысле, и без знания двойственности смысла этого слова всё учение останется непонятным. С одной стороны, словом «сверхчеловек» обозначаются отдельные представители высшей, по Ницше, породы людей в прошлом, выдающиеся личности, исторически осуществившие идеал людей-господ; следовательно, в этом смысле названное слово означает исторического «сверхчеловека». С другой стороны, «сверхчеловек» воплощает общий идеал человечества, подлежащий достижению в будущем путём совершенствования и подбора, следовательно, тут мы имеем дело с идеальным «сверхчеловеком». Если мы назовём этого последнего сверхвидом, то первых мы можем назвать сверхличностями. Такими сверхличностями в историческом смысле были: Александр Великий, Цезарь, Август, Карл Великий, Чезаре Борджиа, Наполеон...
Когда Ницше рисует «сверхчеловека» прошлого, его изложение теряет часто всякую меру и приобретает больше поэтической силы и логической убедительности, когда он рисует идеального сверхчеловека будущего... Не вздыхая и не жалуясь, а с гордым самообладанием и с радостной решимостью несут эти люди, как мужественные стоики, страдания жизни: amor fali (любовь к превратностям судьбы), гласит волшебное слово, подкрепляющее их во всяких страданиях и закаляющее к страданиям. Только рабские натуры филистеров вздыхают под тяжестью страданий...
Героические господские натуры охотно берут на себя страдания мира, оно принадлежит к миру, ибо это лишь фон, на котором тем резче выделяется жизненная энергия и наслаждение жизнью, и потому ещё, что это conditio sine qua non (непременное условие) деятельности. Именно в деятельности и в творчестве, а не в удовольствии эти героические натуры находят своё счастье, ...они суровы к себе, но веселы... Это не аскеты в старом смысле, отказывавшие себе в самом необходимом ради мистических призраков, а аскеты в смысле античных мудрецов, избегающие превысить меру, чтобы не понести ущерба своей жизненной энергии, упражняющиеся в самообладании для возможного полного достижения идеала «цветущей телесности» (bliihende Lieblich- keit). Такие люди веселы и радостны как дети. И Ницше рисует перед нами, погруженный в meditatio generis futuri (размышления о грядущем человечества), воображаемую «страну детей» будущего. Подобные люди суть земные боги, это – созидающие существа, которые сами берут в руки свою судьбу и своё будущее. Ибо никто не может снять с человека эту обязанность: нет богов, творящих и мешающих нам творить. «Создавать ценности» должен сам человек, «чтобы дать смысл земле». ...На человеке будущего, освобождённом от иллюзий прошлого и ясно, холодно и светло смотрящем в глаза вселенной, лежит огромная ответственность.
...Несмотря на свою афористическую форму, несмотря на свою бессистемность, идеи Ницше представляют строго законченное, логически выдержанное целое; они вытекают с имманентной необходимостью из единого основного принципа и смыкаются в неразрывный круг... Нашей задачей было понять важнейшие стороны его учения, не как случайные вспышки парадоксального ума, а как необходимые свойства его субстанциального содержания. Конечно, свет Ницше сверкает тысячью переливов, но в пёстром и часто запутанном изобилии искр его духа попадаются всё-таки известные прочные черты.
...Одни осудят это учение, другие станут восхвалять, третьи частью примут его, частью отвергнут. Но все согласятся, что это учение – заслуживающий внимания и важный фермент времени. Мы сказали бы слишком мало, если бы признали просто, что оно «будит» нашу мысль. Оно не только будит, но и заставляет задуматься.
*Гердер Иоганн Готфрид (1744 – 1803) – немецкий философ, писатель-просветитель. – ред.
Из книги X. Файхингера
«Ницше как философ»,
перевод с немецкого, издание
С. Скирмунта, Москва, 1903 год
Ещё в главе «Семья-нация-страна»:
Вина по наследствуЗнала бы Екатерина Вторая
Нежелательный вариант
Семь струн философии Ницше
