Журнал «Социум» №1(13). 1992 год

В гостях у журнала Куртуазные маньеристы

Дорогие читатели, с Новым годом! С милым, уютным, домашним праздником, который нельзя запамятовать в суете или запретить декретом (а между прочим, пробовали!); праздником, даже самых взрослых и суровых из нас, хоть на несколько минут возвращающим в детство! Новый год – это замечательно! Новое счастье, новые успехи, новые встречи... Новое платье, сшитое специально к празднику... Квартира, сверкавшая, как новая... пока гости не пришли... (А зато как весело было!) Новенький, хрустящий снежок под ногами... Хорошо!

Но, восхищаясь новым, не будем забывать и старое. Старых друзей... Старые любимые книги... Давние семейные традиции, переходящие из поколения в поколение... Именно они делают дом настоящим Домом, а семью – подлинной Семьёй, а не «ячейкой общества».

Нашему «Социуму» от роду всего только год. Он ещё просто не успел обрасти традициями. Но одну мы решили создать – специально для того, чтобы в нашей «Гостиной при свечах» вы чувствовали себя как дома. Вот наша традиция (надеемся, что она станет незыблемой!): в новом году первыми в нашу гостиную приглашаются рыцари Ордена Куртуазных Маньеристов!

Те из вас, кто читает наш журнал с самого первого номера, разумеется, помнят и самих рыцарей, и их лукавые, изящные стихи, и оригинальный манифест, где за торжественной серьёзностью скрыта ирония, а за нею, если вчитаться, – ещё большая серьёзность...

Тех же, кто ничего не слышал и не знает об Ордене (что почти невероятно, ибо о куртуазном маньеризме сейчас пишут, говорят и спорят!), мы смело отсылаем к стихам наших рыцарей – они всё скажут сами за себя!

Вадим Степанцов, Великий магистр Ордена

Сонет об увядших цветах

Есть какая-то прелесть в увядших цветах,
будь то розы, нарциссы, пионы, тюльпаны,

так и дамы в ещё непреклонных летах
мне порою бывают милы и желанны.

...Осень, красные лапки озябнувших птах,
запах яблок, дождя. Это время нирваны.

День за днём, чувство меры теряя, румяны

растирает Природа на жёлтых листах...

Есть какая-то прелесть в увядших цветах,
даже в тех, что в цветенье имели изъяны.

Пусть младых персиянок крадут атаманы,
пусть Петрарки с нимфетками крутят романы –

я же к Федру хочу уноситься в мечтах,
куртизируя дам в непреклонных летах.

Андрей ДОБРЫНИН, Великий приор Ордена

Бесшумною птицей с крылами из пепла и пыли
Я плавно летаю в пространствах моих сновидений,
Где в свете луны регулярные парки застыли,
Где в цирках фонтанов дрожит толчея отражений.

Фасады дворца облетаю я пепельной тенью,
Где в стройных шеренгах пилястры стоят и колонны.
За бельмами окон скрывается тишь запустенья,
Лишь время, как струйка песка, там шуршит неуклонно.

Фронтон подпирая, согнулись четыре атланта,
На кровле грифоны уселись взамен водостоков.
Сажусь на карниз я, где вырезан стебель аканта, –
И сыч встрепенётся, когтями по камню зацокав.

Отсюда я вижу пустынных террас пониженье,
Порталы аллей, где во мраке живёт Неизвестность.
Беззвучно и скорбно свершая по небу скольженье,
Светящейся мазью луна умащает окрестность.

Мой друг, вы ни в чём не повинны, уймите же слёзы,
Напомните, кем вы мне были: подруга? невеста?
Не стоит меня пробуждать – наяву лишь ясней мои грёзы,
Но в них никому из людей не находится места.

И снова замечу я вдоль балюстрады плывущих
Таинственных дам в отливающих жемчугом платьях;
И сладко мне думать, что их не увидит никто из живущих,
Что жадная персть не сумеет их стиснуть в объятьях.

Константин ГРИГОРЬЕВ, Командор-Ордалиймейстер

Моя любовь нисколько не похожа
На тысячи похожих на неё:
Волшебней взгляд, благоуханней кожа,
И с нею вдохновенней забытьё.

Она мила; всегда мы были склонны
Листать вдвоём стихов заветный том,
Но не зайти с ней в модные салоны –
Ревнивец-муж убьёт её потом.

Ну что с того, что вместе мы читаем?

Достойный муж, к чему ревнуешь ты?
Мы с нею только в шахматы играем,
Мы с нею только смотрим на цветы.

Я знаю, у тебя мораль простая –
Со мной сойтись под медленный отсчёт
В серебряном лесу, где листьев стая
От выстрела с деревьев упадёт.

Я упаду, зажав руками рану,
Жизнь промелькнет в глазах наоборот...
И молча угасать, невинный, стану,
И вдалеке от слёз она умрёт.

Дмитрий БЫКОВ, Командор-послушник

На развалинах замка в Швейцарии

На развалинах замка в Швеции. К. Батюшков

...Представил, что мы в этом замке живём,
И вот я теряю рассудок,
Прознав, что с тобою на ложе твоём –
Твой паж, недоносок, ублюдок.

Как тешились вы над моей сединой!
Тебя заточил я в подвал ледяной,
Где холод и плесень на стенах
Прогонят мечту об изменах.

Я брал тебя замуж, спасая твой род, –
Родня целовала мне руки.
Я снова был молод, кусая твой рот,
Уча тебя нежной науке...
Была ты холодной, покорной, немой...
Я думал, неопытность только виной!
Доверчивый старый вояка,
Как ты обманулся, однако!

Твой паж не держал ни копья, ни меча.
Мальчишку страшила расплата.
Он рухнул мне в ноги, надсадно крича,
Что чист он, а ты виновата.
Молил о пощаде, дрожа и визжа:
«Меня соблазнили!» Я выгнал пажа:
Когда бы прикончил мерзавца,
Всю жизнь бы пришлось угрызаться.

Но ужас-то в том, что и после всего –
В подвале, в измене, в позоре –
Ты свет моей жизни, моё божество,
И в том мое главное горе!
Какие обеды, спускаясь в подвал,
Слуга ежедневно тебе подавал!
Сперва ты постилась, а после
Слуге возвращала лишь кости!

Покончив с обедом, бралась за шитьё.
Любил я, как ты вышивала!
Надеясь увидеть смиренье твоё,
Пришёл я под двери подвала,
Но, в пальцах прозрачных иголку держа,
Ты шьёшь и поёшь, как ты любишь пажа, –
Как будто и в каменной яме
Ты знаешь, что я за дверями!

– Итак, – говорю я, – сознали вы грех?
Но ты отвечаешь: «Нимало!
Сто пыток на выбор – страшнее из всех
Мне та, где я вас обнимала!»
И я говорю, что за этот ответ
Ты больше свиных не получишь котлет,
И ты отвечаешь на это,
Что сам я свиная котлета.

О, если б нормальный я был феодал,
Подобный другим феодалам!
Тогда бы, конечно, тебе я не дал
До гроба расстаться с подвалом,
И запер бы двери, и выбросил ключ –
Ни призрак надежды, ни солнечный луч
К тебе не дошли бы отсюда,
И ты поняла бы, паскуда!..

Запутавшись в собственных длинных тенях,
Светило багровое село,
И страшно мне знать, что на этих камнях
Дрожит твоё хрупкое тело.
Я знаю, подвалы мои глубоки,
Я волосы рву и грызу кулаки,
Я плачу, раздавленный роком,
На ложе своём одиноком.

Мой ангел! Ужели я так виноват,
Ужели так страшно виновен,
Что плоть моя в шрамах, что кости болят,
Что старческий рот мой бескровен?
С тобой обретал я своё естество,
Я стар, одинок, у меня никого;
С тобою я сбрасывал годы...
Но гулко молчат переходы.

... Над замком прозрачный летит самолёт.
Ложатся вечерние тени
На плиты веранды, на каменный лёд
Стены, на крутые ступени,
Турист говорит, оседлав парапет,
Что этому замку четыреста лет,
А может, и больше на двести –

Об этом теряются вести.

По горному лесу проходит черта –

Он рыж, а за нею оснежен, –
И пар изо рта, и кругом пустота,
И мрак, и конец неизбежен.
Спускается ночь на последний приют.
Ночные туманы в долине встают,
И тучи наносит с востока,
И ложе моё одиноко.

Виктор ПЕЛЕНЯГРЭ, архикардинал Ордена

Ночной синематограф

В такую полночь вас не тронет лесть.
Но что я знал, признанья расточая,
В том городе... Ну как его? Бог весть
Когда, желаньям пылким уступая.
Вы пели про достоинство и честь!..
Я вас любил. Как не спросить: зачем?
Я вас любил так искренно, так нежно.
Вдыхая чудный запах хризантем...
Зачем вы раздевались так поспешно
И говорили глупости – зачем?
Открой глаза. Мой ангел тут как тут!
В руках цветы, увядшие от стужи.
Я слышу: «Милый, как тебя зовут?»
Как дует ветер, как темно снаружи.
Чему вас учит Смольный институт!

Журнал «Социум» 1991 год № 10-11

Ещё в главе «При свечах»:

В гостях у журнала Куртуазные маньеристы
Вологодское кружево