Хиринский Хронограф. События. Люди. Судьбы. Сентябрь 2013
О судьбе Хиринской церкви и её служителей в 1930-е годы (по материалам нижегородских архивов)
В июле 1929 года после «выяснения доходности» хозяйств граждан по Хиринскому сельсовету была произведена очередная раскладка налогов. «Разложили» так, что местного священника – Иоанна Георгиевича Сноведского, как живущего на «нетрудовые доходы» и по этому признаку отнесённого к «эксплуататорскому классу», обязали уплатить государству 4000 рублей налогов живыми деньгами – огромную по тем временам сумму, и это – не считая прочих поборов натурой.
Спустя несколько дней, понимая, что откупиться от государства ему будет не под силу, отец Иоанн после очередного богослужения обратился с церковного амвона к своим прихожанам с просьбой о помощи и проповедью, содержавшей жёсткую критику новой политики государства в отношении церкви и крестьянства, которую Сноведский без стеснения назвал «антихристовым нашествием».
«Православные! – закончил он свою речь. – Советская власть душит церковь налогами. Если дорога вам религия, если нужна вам церковь Божия, если хотите иметь у себя пастыря, – помогите!».
Большинство прихожан хиринской церкви, как, впрочем, и везде, тогда составляли женщины. Заряженные эмоциями, вернувшись после той проповеди в свои дома, они с порога начали «пилить» мужей и взрослых сыновей, втолковывая им, каково оно – «истинное лицо Советской власти». Но этим дело не ограничилось. Сходясь на улицах, «лёгкие на язык» бабы стали тут и там «разбрасывать» угрозы в адрес местных активистов: «мы их так, да мы их эдак», причём больше всех «досталось страху» школьному учителю Александру Андреевичу Лыжову – «первому из антихристов», – вероятно за то, что тот методично отвращал сельских ребятишек от религии и церкви.
И вот в районный отдел ОГПУ поступил тревожный «сигнал».
Вскоре за «слишком красноречивым» священником приехали и под конвоем препроводили «куда следует».
Бывший в то время церковным старостой Николай Михайлович Кочетков, человек в Хирине весьма авторитетный, жёсткий и волевой, собрав верующих женщин в церковной сторожке (мужикам все было «недосуг»), тоже не скупясь на крепкие выражения в адрес советской власти, призвал православных заступиться за своего пастыря и помочь ему уплатить непомерный налог – «быть может, тогда его отпустят».
После собрания возмущенные церковницы гурьбой вышли на улицу. Волею случая в это самое время мимо церковной ограды проходил тогдашний председатель сельсовета Михаил Степанович Ваняшев. Стремительным броском крестьянки окружили его и с криками негодования и угрозами начали хватать за одежду. Ловкий председатель сумел как-то вырваться из отнюдь не ласковых женских объятий и попытался было бежать, но дорогу ему опять преградили церковницы, которые в этой схватке брали «не умением, но числом». Разгорячённая женская толпа снова оказалась в опасной близости…
Тут Ваняшеву ничего уже не оставалось делать, как только броситься с разбегу в хиринский пруд, куда бабы, явно не ожидавшие такого «маневра», лезть не осмелились, но, стоя на берегу, продолжали с пущим усердием клеймить «безбожную Советскую власть» и «потерявшее совесть» местное руководство. И звонкие речи их, отражаясь от водяной глади пруда, разносились почти по всему селу…
Между тем, загнанный в пруд и весь вымокший председатель, увязая ногами в иле, смог, наконец, почувствовать себя там в относительной безопасности. Собравшись с мыслями и для пущей убедительности достав из-за пояса полагавшийся ему по должности револьвер, Ваняшев оттуда – из пруда – предложил женщинам разойтись по домам. Наконец, утешившись своей «малой победой» и продолжая ругать власть, бабы стали неохотно покидать место происшествия.
Все это красочное действо происходило в самом центре Хирина, на глазах у немалого числа сельских обывателей и затем «перемывалось» почти в каждой крестьянской избе. Однако сам загнанный в пруд председатель, надо отдать ему должное, о совершённом на него «бабском покушении», заявление в милицию писать не стал.
Поэтому об инциденте вспомнили лишь полгода спустя, когда план по коллективизации в Хирине с треском провалился, и местным руководителям нужно было списать свои неудачи на «подрывную работу кулацкого элемента». И вот в конце февраля 1930 года хиринским делом занялись, наконец, в Арзамасском окружном отделе ОГПУ.
1 марта в село прибыла опергруппа из района. В сопровождении представителей местного актива оперативники произвели аресты, обыски и описи имущества пяти наиболее активных противленцев колхозному строительству: Н. М. Кочеткова, Ф. М. Столярова, П. Д. Евдокимова, И. М. Субботина и, наконец, хиринского священника И. Г. Сноведского, который, судя по документам, после июльского ареста смог каким-то образом избежать заключения и был «до поры» отпущен домой. Все пятеро задержанных на время проведения следственных действий были препровождены в Лукояновский исправительно-трудовой дом.
Опрошенные в ходе следствия свидетели – все из числа местных коммунистов, комсомольцев и крестьян-бедняков – охотно рассказали следователям, как арестованные на протяжении нескольких месяцев вели в Хирине «подрывную работу»: срывали общие собрания, где решались вопросы о вступлении крестьян в колхоз, о контрактации и другие жизненно важные проблемы села; «идеологически обрабатывали» бедняцко-середняцкую массу, называя советский строй «возвращением крепостного права», колхозы – «новой барщиной», а коммунистическую партию – «аппаратом угнетения, насилия и эксплуатации трудового народа» и т.д.
По словам одного из опрошенных комсомольцев, эти «кулаки» так «начинили» бедняцко-середняцкую массу, что «нет никакой возможности работать; из 300 дворов в колхоз вступило всего 25 хозяйств, […] комсомольской ячейке приходится работать по коллективизации почти в подполье».
Собранных следствием доказательств оказалось достаточно, чтобы постановлением особой тройки ПП ОГПУ Нижкрая от 21 апреля 1930 г. трое из пяти подозреваемых – священник Сноведский, Кочетков и Столяров – были осуждены каждый на 3 года исправительно-трудовых лагерей.
Для отца Иоанна это решение было равносильно смертному приговору: ему, страдающему тяжелой формой порока сердца, были противопоказаны чрезмерные физические нагрузки, что подтвердило и непредвзятое заключение тюремных врачей, гласившее: «пешком следовать не может и к тяжелому труду не способен». Тем не менее больного 50-летнего священника наравне с другими заключёнными отправили на строительство Окского (Канавинского) моста в Нижний Новгород, где его несколько раз успели навестить родные. Там от переутомления на летней жаре, сердце его и остановилось 29 августа 1930 г…
Судьба двух других осуждённых сложилась более благополучно: «искупив свою вину перед советской властью» ударным трудом на стройках коммунизма, и Кочетков, и Столяров вернулись по истечении положенного срока к своим семьям: первый впоследствии перебрался на жительство в Среднюю Азию, к сыну в г. Коканд, где работал на производстве; второй несколько лет трудился каменщиком на стройках Арзамасского и Шатковского районов, многократно удостаивался благодарностей от начальства за перевыполнение трудовых норм, в 1936 году вступил, наконец, в колхоз и умер в 1947 году, пережив гибель четырёх из восьми своих красавцев-сыновей, геройски сражавшихся на фронтах Великой Отечественной войны. Но это уже – отдельная история…
В 1931 году хиринская религиозная община пригласила на вакантное священническое место Михаила Михайловича Знаменского – священника весьма образованного, усердного, но при этом известного в округе как «ярого контрреволюционера», неоднократно бывавшего под арестом за антисоветскую агитацию и изгнанного из села Постникова, где тот прослужил при церкви долгие 24 года.
Поскольку дом его и всё имущество были отобраны при раскулачивании, то в Хирино он прибыл совсем «налегке», привезя с собою лишь требный чемоданчик, ветхое облачение да преданную супругу свою Ольгу Ивановну, разделившую с ним все тяготы и лишения его крестного пути вплоть до рокового октября 1937 года, когда земные пути их разошлись навсегда.
Жили Знаменские сначала в келье, отведённой им в церковной сторожке, где о. Михаил часто привечал разный бродячий богомольный люд. Когда же в 1935 году местные власти добились изъятия сторожки под размещение школы, Знаменские стали ютиться по квартирам прихожан.
Последнюю свою Божественную Литургию о. Михаил совершил в Предтеченской церкви 24 октября 1937 года. А в среду 27-го за ним приехали. На квартире его не застали: по просьбе одной из прихожанок он отправился к ней на дом отслужить панихиду по её покойному отцу. Завершив поминальную службу традиционным запевом: «Душа его во благих водворится, и память его в род и род», о. Михаил, не успев испить предложенного чая, был там же и арестован сотрудниками НКВД.
По пути снова заехали к нему на квартиру для обыска, изъяли наперсный крест, дарохранительницу и требное облачение – других «вещественных доказательств» контрреволюционной деятельности Знаменского обнаружить не удалось.
Единственный блиц-допрос состоялся 28 октября. Никакого обвинения ему предъявлено не было. В разговоре, правда, отец Михаил признался следователю, что, по его мнению, налоговая политика советской власти направлена не к улучшению, а к ухудшению народного благосостояния.
2 декабря 1937 года «тройка» вынесла ему смертный приговор, а 14 декабря отец Михаил Знаменский и еще несколько священников из разных сёл Шатковского района были расстреляны в застенках Горьковского УНКВД…
С той поры богослужения в хиринском храме больше не совершались. Лишь иногда верующие собирались в церкви для пения молебнов и чтения Псалтири, что служило для них великим утешением.
В апреле 1938 года в сельсовете прошло закрытое собрание партийно-комсомольского и колхозного актива, на котором был поставлен вопрос о передаче здания церкви под клуб. Большинством голосов вопрос был решён положительно, а для соблюдения формальностей в протоколе было записано: «общим собранием граждан села Хирина …» и т.д. Райисполком, разумеется, пошел навстречу «пожеланиям трудящихся» и решение утвердил.
Община верующих, в списках которой, по данным на 1935 год, значилось 629 человек в возрасте от 18 лет, узнав страшную для них новость, пыталась, было, оспорить законность этих действий – мол, собрание не было «общим», и его решение никак не отражает мнения большинства. Стали писать жалобы в Шатковский РИК, затем в Горьковский облисполком, причём все письма, не доверяя советской почте, церковницы развозили по инстанциям лично и сами же возвращались за ответом на них.
… И вот наступил новый 1939 год, шла последняя неделя Рождественского поста.
Делегированные от хиринской церковной общины «белые платочки» отправились в областной центр за ответом на очередную жалобу, надеясь, что справедливость восторжествует, незаконное решение РИКа в Горьком отменят и церковь верующим все-таки оставят, ведь, как-никак канун Рождества Христова, праздника надежды и чудес.
Тем временем двух женщин из числа приходской «двадцатки» (имена их история не сохранила) «срочно» вызвали в Хиринский сельсовет, где тогдашний председатель Сергей Михайлович Лазарев и ещё один «товарищ из района» в категорической форме потребовали от них немедленно сдать ключи от храма. Женщины отказались, ссылаясь на то, что без решения общины они не вправе этого делать и должны получить разрешение общего собрания.
Тогда после безуспешных уговоров в ход пошли прямые угрозы: мол, «мы вас отправим, куда следует», и, чтобы не казаться голословным, «товарищ из района» тут же взялся за телефонную трубку и стал звонить в Шатковский райисполком, «чтобы немедленно высылали машину». Последний «железный аргумент» подействовал: церковницы «сломались» ...
Получив ключи, Лазарев вместе с «товарищем из района» и появившимися откуда ни возьмись комсомольцами, ожидавшими развязки «переговоров» где-то в условленном месте, решительно направились к церкви, около которой уже собирался народ, – люди, почувствовав недоброе, потянулись к храму.
Дальнейший ход событий подробно описан в жалобе общины верующих села Хирина, поданной в начале марте 1939 года в Горьковский облисполком: «...председатель Лазарев и представитель РИКа и комсомольцы вошли в церковь, верующих сошлось очень много, и на глазах верующих начали надругаться над святыней и безобразничать, всё ломали, мяли, топтали ногами, сопровождали всё скверными словами. Верующие плакали и просили отдать хотя бы иконы верующим. На них снова стали кричать и громить.
Потом все металлические вещи в безобразном виде отправили в Шатки, а иконы перекололи на дрова. Мы все, верующие, до глубины души возмущены таким хулиганством и надругательством над тем, что нам крайне дорого, и глубоко скорбим о гибели нашего драгоценного храма и просим Облисполком вернуть и оставить наше церковное здание опять в распоряжение верующих…».
Но поруганный храм в центре Хирина так и остался стоять заколоченным. Однако и с организацией клуба дело как-то не заладилось.
Господь не допустил…
А летом 1940 года стало происходить нечто особенное: хиринские ребятишки начали бегать к храму и, прикладывая ухо к церковной стене, слушать какое-то необычное пение, доносившееся изнутри запертой церкви. За ними потянулись и взрослые. Народная молва заговорила о «чуде». Местные власти встревожились, посылали дежурить у церкви комсомольцев, чтобы те отгоняли «неразумный народ»; приезжал даже милиционер из района – тоже пытался слушать, но, говорят, ничего не услышал и уехал; затем кто-то «шибко догадливый» из сельских активистов – то ли директор школы Кабанов, то ли «учитель безбожия» Лыжов – приходил к церкви с ружьём «пошугать» голубей, которые своим воркованием вводят в соблазн «тёмные крестьянские массы».
Были голуби или нет – история о том умалчивает, но в селе тогда заговорили, что «это церковь плачет» – видимо, было, о чём. Затем явление прекратилось так же неожиданно, как и началось.
А ровно через год грянула Великая Отечественная война, и чёрными воронами полетели в Хирино похоронки...
… Закончилась страшная война.
Народ-победитель, оплакивая потери и залечивая раны, небывалыми темпами начал восстанавливать народное хозяйство: отстраивались заново города, заводы и фабрики, мосты и дороги, крепли колхозы.
Но возрождение это не коснулось тысяч храмов по всей стране, полуразрушенных и осквернённых в предвоенные десятилетия.
Предтеченская церковь в селе Хирине не стала исключением.
Ещё в главе «Хиринское лихолетье»:
О судьбе Хиринской церкви и её служителей в 1930-е годы (по материалам нижегородских архивов)2010 г. Хиринское лихолетье
2011 г. Хиринское лихолетье
2012 г. Хиринское лихолетье
2013 г. Хиринское лихолетье
