Журнал «Социум» №1(13). 1992 год

Кратократия

Помните, скоты, что вы – люди.
Я. Гашек «Похождения бравого солдата Швейка»

Формы социальности, примитивизация общества и десубъективация

Господство коллектива над индивидом и одних колективов над другими, позволяющее в определённых ситуациях превращать атомизированную толпу в огромный квазиколлектив стадного типа (стадом легче управлять, чем отдельной особью, поскольку в стаде действуют коллективные рефлексы, коллективное бессознательное), – повседневная бытовая реальность кратократического общества и его идеал.

Непременные официозные и псевдообщественные утверждения о примате социальной значимости производственно-властной (властно-производственной) коллективной сферы жизни – это не просто социальная демагогия, отражающая реальность. Это – сама реальность, у которой есть исторические корни и истоки, то есть нечто, что, существуя в прошлом, прорвалось бы в специфической форме в XX веке. У этого «нечто» два измерения: частнороссийское и общечеловеческое («социоантропологическое»).

О российском аспекте возникновения кратократии, о её логической связи с российским прошлым мы поговорим в другой раз, ибо это требует экскурса в российскую историю и анализа её под не совсем привычным углом. А вот об общесоциальном аспекте поразмышляем здесь и сейчас.

В своём историческом развитии человек проходит через разные формы социальной организации, социальных отношений, которые в «сконденсированном» и активном (а не атрибутивном) виде представляют собой формы социальности. В доклассовом обществе (1) господствует естественный тип социальности.

Под естественной социальностью я имею в виду такие отношения, которые определяются взаимодействием коллектива и индивида, коллективов и коллективов и индивидов, и индивидов как исключительно естественных сущностей. Иными словами, это процесс межгрупповых и внутригрупповых отношений, определяемых такими естественными факторами, как сила, возраст и так далее.

В отличие от классового общества тут нет различий между коллективами и индивидами как относящимися к социально разнородным группам (классам, государствам). Групповые связи и связи между группой и индивидом – по поводу территории, ресурсов, воспроизводства, родства и союзов – не опосредуются здесь какими-то принципиально иными институтами и формами социальности.

Даёшь демократию! Автор рисунка: Игорь Смирнов

До появления классов модифицированные формы естественных факторов – возрастные «классы» (пусть даже отструктурировавшись в варнах, то есть сословных группах), власть вождя-вожака и так далее – были единственной организующей и регулирующей силой общества. Индивид здесь был полностью подчинён коллективу, растворён в нём. Но это не было рабством или зависимостью от коллектива: сама социальная жизнь выступала здесь как реализация совместной со-принадлежности, со-присвоения, не дифференцированных на свободу и несвободу.

Этим последним ещё предстояло исторически возникнуть при распаде со-присвоения как целостности, в процессе которого состояние несвободы утрачивало свою положительную естественную характеристику и приобретало отрицательное качество, созданное уже самим человеком, отчуждающим волю другого.

С возникновением классового общества, например антично-рабовладельческого, появляется принципиально иной тип социальности – классовый, или системный (это, правда, не значит, что доклассовое общество не представляло собой социальную систему).

Одна часть общества – рабовладельцы – становится субъектом, организованным особым системным образом: классовым (при всей условности этого термина вообще и применительно к некапиталистическим антагонистическим обществам в частности), господствующе противостоящим другой части общества. Той, что в социальном отношении есть самостоятельно неорганизованный (дезорганизованный) субъект, воспроизводство которого в целом не могло не сопрягаться с его десубъективацией.

Хотя «физически», субстанционально, по отношению к природе человек всегда остаётся субъектом (то есть носителем её целостных сторон, способным ввиду этого господствовать над всеми элементами природы, включая самого себя как её части) с точки зрения социальных, производственных отношений он превращается в не-субъекта. Естественная социальность человека начинает подавляться системной, классовой социальностью, что, скажем, отражается в сфере идей (особенно интересных и до утончённости разработанных в древнегреческой и – специфически – в древнеиндийской мифологии). Эта естественная социальность ограничивается законами и институтами классового общества, как бы надстраивающимися над ней или замещающими её.

Само собой разумеется, возникает конфликт между естественной и системной – классовой – формами социальности. В нём проявляется стремление человека как родового существа избавиться от классовых (в данном случае – вторичных) качеств: раба, крепостного – и стать «просто» человеком. Свободным.

Нужно ли говорить, что стремление это в классовом обществе не может не быть постоянным. Я называю этот процесс универсальной социальностью, стремлением человека «сбросить» свои специфические характеристики и стать универсальным общественным существом.

... День за днём идут года – зори новых поколений... Автор рисунка: Александр Кореньков

Универсальная социальность как качество, процесс и реальность имеет несколько особенностей, о некоторых из них необходимо сказать.

Во-первых, это не просто механическое сохранение и существование естественной социальности в классовых условиях. Будучи результатом взаимодействия естественной и системной социальности, социальность универсальная впитывает в себя общественную энергию, информацию, достижения классового общества. И не в узкоклассовом, а в универсальном, цивилизационном смысле (потребности, ценности, представления, операционный интеллект и так далее). Она – аккумулятор достижений классового общества в их неклассовой (а значит, и для всех классов) форме.

Во-вторых, разные социальные группы имеют различный универсально-социальный потенциал, «количественно» и «качественно» различные возможности и формы его проявления. Только лишь отдельные представители господствующего класса в силу случая, особых личностных качеств или особых исторических ситуаций делают «рывок» к универсальной социальности, за которым чаще всего – интеллектуально-рафинированное действо, акт самоусовершенствования.

А вот у представителей угнетённого или эксплуатируемого класса универсальная социальность реализуется прежде всего как стремление к минимуму жизнеобеспечения по социально принятым нормам и правилам, то есть в рамках отношения к Абсолюту, необходимого для физического выживания.

Эта социальная группа реализует свою универсальную социальность прежде всего в предметно-вещественной сфере (как заметил Джордж Оруэлл: если для социалиста – выходца из господствующего или среднего класса социализм – это принципы свободы, справедливости и так далее, то для социалиста-рабочего – это лишняя бутылка молока в неделю).

Мир, перевёрнутый ради правды, ещё не есть мир правды

Универсально-социальный потенциал угнетённых классов реализуется внутри и посредством действия его «естественного» коллектива – общины, деревни.

Примечательно, что в среде рабочего класса наибольшую активность и организованность демонстрируют именно те группы, социальная практика которых воспроизводит некоторые квазиобщинные, квазилокалистские черты – шахтёры, докеры. Конкретными средствами противостояния господствующему классу в сфере общественного бытия и общественного сознания становятся профанация господствующих ценностей, селективный подход к ним («народный католицизм» в Европе), локализация классовых отношений и так далее.

Давайте хоронить свои мифы, не задерживаясь на похороны. Автор рисунка: Д. Бораб-Тарле

Цель – свести угнетение и эксплуатацию к минимуму, вернуться в прошлое, когда угнетения и эксплуатации либо не существовало, либо они были незначительны. Короче говоря, вернуться в «золотой век» господства естественной социальности.

И эта мечта, нашедшая отражение в легендах, народных (и «ненародных») утопиях отражает важную реальность: универсальная социальность как процесс сопротивления угнетённых (особенно крестьянства) проявляется в таких формах, которые очень близки к естественной социальности, а внешне нередко трудноотличимы от неё – это те самые коллективизм, локализм, «антицивилизованность» в виде афронта господствующим ценностям, идеалам, их, как уже говорилось, профанация.

Автор рисунка: И. Смирнов

Наиболее адекватными носителями уверсальной социальности оказываются промежуточные социальные группы, средние слои. Их действия носят коллективный характер, их коллективы суть сознательные объединения индивидов. Конечно, конкретные возможности и формы выражения универсальной социальности средними слоями зависят от общего уровня развития общества, от степени «культурной гегемонии» господствующего класса, от его силы в целом и степени «открытости», от меры разрыва между ним и угнетённым классом и, особенно, от специфики средних слоёв.

Заметим, что далеко не всякое сопротивление системной социальности констатирует социальность универсальную, а только такое, которое опирается на отношение (в той или иной форме) к Абсолюту, которое саму реальность воспринимает сквозь призму Абсолюта.

Не тот уже перст указующий... Может быть, в этом перст Божий? Автор рисунка: И. Смирнов

Преступность, например, будучи противостоянием системной социальности, не есть универсальная социальность. Это – сопротивление системной социальности не как конкретному строю, а как социальности вообще. В этом смысле преступность, тем более в её институциональных формах, есть антисоциальность или – не избежим негативного определения – «патологическая», «зоологическая» социальность.

В каждом обществе существует зона такой социальности, и чем она больше и организованнее, тем большую опасность несёт для общества и нормальной социальности – как системной, так и универсальной.

При этом зона патосоциальности или зоосоциальности способна формироваться как результат деятельности не только криминальных элементов.

Автор рисунка: Л. Рохин

Речь может идти и о существующем в течение длительного времени и самовоспроизводящемся комплексе отношений революционеров и полиции, например. Комплекс, в котором стираются границы между добром и злом, место ценности и критерия добра и зла занимает операциональный успех, этика вообще исчезает, а потому оказывается возможным переход с одной стороны на другую – и наоборот (Дега, Малиновский, Азеф, примеры можно множить).

Небезызвестный Лев Тихомиров заметил, что жизнь революционера сходна с жизнью полицейского агента тем, что представляет собой непрерывную цепь нарушений нравственных правил, а потому сторона, которой служат, может легко перемениться; «недаром же революционеры первые создали во Франции настоящий усовершенствованный тип тайной полиции» (2).

Если революционно-полицейская («провокаторская») субкультура охватывает значительную часть общества или хотя бы средних слоёв, то это уже серьёзная проблема и – серьёзная деформация социальности. Ещё одна проблема – как реализуется и воспроизводится универсальная социальность? Только в противостоянии системной социальности. Однако с устранением последней (восстание, революция, война, катастрофа и так далее) исчезает и универсальная социальность.

На месте субъектного взрыва образуется либо новая система, либо хроноклазм. Однако возможны, хотя исторически нечасты, и промежуточные варианты, своеобразные организованные и даже институциализированные «социальные воронки», исторические «пикники на обочине».

Бывают ситуации, когда уровень развития общества невысок; когда значительная часть его (прежде всего угнетённые группы) не ушла далеко в своём общественном развитии от естественной социальности; когда «цивилизационный аккумулятор» не обладает сильным зарядом и, следовательно, сопротивление естественной социальности – системной – ещё не успело обрести прочной универсально-социальной формы.

В таких случаях происходит не возникновение более высокой формы социальной организации, а, напротив, её примитивизация; универсальная социальность, обладавшая слабым потенциалом, тоже претерпевает метаторфозу.

Однако она не превращается в естественную социальность (в истории не бывает абсолютных возвратов и циклов), а в некую иную, особую форму её, которая не частично, а в принципе, целостно отрицает системную социальность. И в этом смысле похожа на преступность, на криминальные формы.

Интересно и то, что в то же время она похожа на естественную социальность («первобытность»), представляя её зеркальное отражение. В условиях революции, распада, хроноклазма в обществе со слабым универсально-социальным потенциалом – связью интересов и ценностей классов, слоёв, сословий – возникает ситуация, когда непреодолённая до конца естественная социальность или та самая «первобытность», стихия толпы, прорывается, сметает и классовость и цивилизованность, используя их для самооформления («кто был ничем, тот станет всем»).

Итак, не естественная социальность пропускается сквозь системную (как это происходит на пути, привычно называемом магистральным, ортоэволюционным путём развития), а системная модифицируется естественной социальностью, носители которой отбирают из системной социальности то, что годится для упрочения и институциализации примитивных форм власти и социальной организации.

При этом, повторю, сами системные институты, разумеется, максимально упрощаются, варваризуются; классовость внешне преодолевается путём возвращения к предклассовым, поздневарварским формам. Однако по сути это не доклассовость, а пост-, анти-, или, в крайнем случае, параклассовость. Возможно ещё одно определение – негативная классовость.

Автор рисунка: И. Мисюко

История знает несколько случаев, когда часть общества «выпрыгивала» из классовости и создавала неоварварские структуры в порах мира классовых обществ. Это — швейцарские кантоны и вольное казачество России XVII–XVIII вв. За всё приходилось платить: «отключение» от классово-городской цивилизации, сохранение с ней лишь специфических контактов (торговля, военный найм, разбой) дало волю, но оно же заблокировало реальное развитие, архаизировало социальную структуру, создав при помощи классовых институтов и форм в их позитивном и особенно негативном виде поздневарварское общество не месте ранее формировавшегося классового!

Архаизации, варваризации и натурализации подвержены не только общества прошлого, но и целые сегменты современного общества.

Архаизации и примитивизации (почти до социозоологизации) подвержены не только общества прошлого, но и специфические социальные сегменты современного общества.

В результате возникает их сходство с первобытным обществом. Леонид Самойлов заметил: «Когда почему-либо образуется дефицит культуры; когда отбрасываются современные социальные связи, мы говорим: асоциальное поведение, асоциальные элементы – из этого вакуума к нам выскакивает дикарь (то есть человек как носитель естественной социальности, социально-психофизиологического комплекса, оформившегося ещё в верхнем палеолите – примечание автора).

Когда же дикари сосредотачиваются в своеобразной резервации и стихийно создают свой порядок, возникает – с некоторыми отклонениями, конечно, – первобытное общество» (3). Это Самойлов написал о лагере, о «зоне», в которых он нашёл удивительные содержательные и функциональные аналогии с первобытным обществом.

Показательно, что некоторые историки обосновывают аналогию между общественным устройством вольного казачества и доклассовыми обществами или даже связывают это устройство как с доклассовой организацией, так и с описанной Самойловым лагерно-уголовной организацией.

К сожалению, они не формулируют то общее, что замыкается этим треугольником: в «выпавших» по тем или иным причинам из классово-организованного, цивилизованного мира структурах (будь то швейцарские или казацкие республики или современная советская тюрьма) возрождаются определённые социальные формы.

Будучи негативны по отношению к классовым или «нормально-социальным», эти формы воспроизводят нечто похожее на естественную социальность, но возникшую вторично, искусственно, как преодоление нормы, то есть воспроизводят не норму, существовавшую ранее, а патологическую социальность. Последняя прорывается не только в тюрьме.

Как заметил в интервью один из наших военных, объяснивший причины дедовщины в Советской Армии, квазикриминальные, патологические социальные формы отношений, иерархия, основанная на силе, страхе и унижении, появляются всякий раз, когда значительная масса людей остаётся предоставленной самой себе, то есть без нормальной цивилизованной, социальной регуляции. В результате выскакивает всё тот же дикарь, варвар, который создаёт свою неоварварскую организацию в отдельном социальном сегменте.

Но ведь дефицит социальных норм, культуры и гражданственности может возникнуть не только в отдельном социальном сегменте, но и «в одной, отдельно взятой стране». Особенно если в этой стране тонок слой не только хранителей «интеллектуального банка нации», но и носителей системной социальности, а универсально-социальный потенциал массы населения слаб. Если добавить к этому ситуацию социального кризиса, распада, то мы получаем идеальную питательную среду для кратократии, как это и произошло в России.

Однако прежде чем взглянуть, как это происходило, обратим более пристальное внимание на ту форму социальности, что генетически близка универсально-социальной, а по явленной сути, содержанию представляет собой отклонение от неё, её деградировавшую форму (Дьявол как падший Ангел).

Что происходит с естественной социальностью, когда потенциал её сопротивления невелик, когда универсальная социальность оказывается скорее формальной, намеченной пунктиром, чем овеществившейся сущностью? Особенно: что происходит, когда противостоящая этой социальности системная социальность рушится – внезапно, весьма быстро?

(Продолжение в следующем номере)

***

1 – Сознаю всю неадекватность этого термина. Во-первых, по сравнению с длительностью его существования «классовый период» – это очень короткий отрезок времени, взлёт экспоненты, существующей как «экспоненциальный миг» между двумя длительными «несовпадающими кривыми» – положительной и отрицательной («доклассовой» и «постклассовой»). Во-вторых, «доклассовый период» – самостоятельная целостность, в рамках которой существуют свои стадии, формы и так далее. В-третьих, далеко не все «доклассовые» общества должны автоматически превратиться в классовые и далеко не все превратились в них. Тем не менее, я использую этот термин вместо не очень содержательного термина «первобытный» и для акцентирования противопоставления данного общества классовому как одной положительно определяемой целостности – другой.

2 – Л. Тихомиров. Воспоминания Льва Тихомирова. – М. -Л.: Центрархив. – 1927. – С. 314.

3 – Л. Самойлов. Путешествие в перевёрнутый мир. – Нева, 1989, № 4, с. 163.

Журнал «Социум» 1991 год № 10-11

Ещё в главе «Прошлое - настоящее - будущее»:

Рубрика научного обозревателя «Социума» Андрея Фурсова
Кратократия
Нострадамус ХХ века? (парадоксальные идеи и прогнозы Жана Гимпела)