Журнал «Социум» №9. 1991 год

Кому сегодня легче – «отцам» или «детям»?

Этот дайджест был подготовлен по публикациям времени «пика» застоя перестройки: 1989-1990 – начала 1991 годов.

Но время движется вперёд... И когда журнал сдавался в производство, грянул август 1991 года. И наши дети – те, кому посвящена эта публикация, – встали наперерез танкам и БТРам, посланным на разгон демократии ГКЧПовскими путчистами.

Сейчас, когда вы читаете наш журнал, уже пережито время победной эйфории. Изменилась ли сегодня наша позиция по отношению к молодёжи, которая заставила взглянуть на неё по-новому после событий московского августа? Изменилось ли её отношение к нам, отцам?

В лучшем случае с недоумением (откуда они, такие?), в худшем – с нескрываемой враждой относится сегодня мир «отцов» к миру «детей».

Вот если бы молодёжь носила причёски, которые нравятся нам, пела бы наши песни, была бы предана нашим идеалам, тогда бы мы гордились ею и считали, что воспитали достойную смену... Случись подобное – всё обернулось бы застойным житием ещё одного поколения, и ещё...

Образцы мышления и поведения, которые мы старались привить молодым, вызвали у них мощную реакцию отторжения. Бунт против взрослого мира выплеснулся с началом перестройки более мощной, чем прежде, волной хиппи и панков, рокеров и «металлистов». Конечно же, была у нас возможность понять этот протест и договориться с «младшей стороной» о мирном сосуществовании. Но мы растерялись и замерли в ожидании: а вдруг пронесёт? В самом деле пронесло, но не так, как хотелось.

Шторм обернулся штилем, что гораздо более тревожно.

Молодёжь, побуйствовав, отгородилась от взрослых глухой стеной. Она хочет лишь одного, чтобы её оставили в покое.

А чего хотят «отцы» от притихших (или затаившихся) «детей»? И что им делать с этой глухой стеной?

«Совок» – враг №1

Так провозглашено в редакционной статье рок-журнала «Сдвиг» (№2, 1988 год). Откуда эта агрессивность? Или это чрезмерная категоричность и бескомпромиссность позиции, вообще присущая молодым?

Но прежде об этимологии самого лозунгового слова. «Совок» – это советский человек и вообще всё советское – быт, образ мыслей и так далее. Это слово имело раньше узко сленговое значение и было распространено преимущественно в молодёжной среде. Постепенно оно всё сильнее вторгалось в общую повседневную речь, обрастая устойчивыми характеристиками. Вот лишь некоторые примеры того, как понимается «совковость».

«Совки», вы знаете, что она вам скажет. Вам же нечего ей сказать

«Это – психологические оковы, наручники. Знал бы, где ключ, разомкнул бы...» (художник). «Когда простые, ясные, на уровне здравого смысла идеи приходится объяснять очень долго» (кооператор). «Королевство кривых зеркал, царство снов и иррациональности, кособокая мифология...» (учёный).

Суждения различны, но суть их сводится к одному. В них – существенный момент констатации состояния нашего общества. Однако констатация констатацией, а где же выход из непростой ситуации? Часть молодых мучается и бьётся «головой о стену», часть – отгораживается, стараясь не замечать ничего вокруг, некоторые же в «совковости» находят нечто положительное. Как, например, молодой психолог О. Заярная:

«В годы застоя страх сменил смех. Страшный гротеск постепенно обернулся смешным гротеском. Мы притворялись, мы играли в «советское», а затем смеялись над этими играми... Именно этот смех породил детско-садовское «совок». И я приветствую «совок» как способ карнавального самосознания, как способ обругивания для возрождения, для нового рождения. Если мы проникнемся «совком», тогда он выполнит свою карнавальную функцию «выноса мусора из избы». И вынет из наших сердец осколки Империи Страха окончательно».

Что ж, подобный оптимизм достоин уважения, как и внимания – оригинальность мысли автора. Действительно, в годы «застоя» мы умели посмеяться над собой. Веселилась и молодёжь, инкорпорированная, так сказать, вживлённая в «систему». Это слово изустно бралось в кавычки с особой иронией, за которой прослушивалось отрицание какой-либо системы вообще.

«Дети цветов» – это были лишь цветочки...

Они проросли, как пишет Александр Кабаков, в семидесятые из-под асфальта советских улиц. Их вышитые рубахи, драные штаны и ленточки вокруг раннехристианских прядей были почти неотличимы от встречавшихся на Карнаби-стрит в Лондоне. Они разрисовывали стены, подражая детским рисункам, писали наивные, но искренние стихи. И вслед за западными сверстниками называли себя хиппи. Но они не были просто подражателями, скорее, последователями «общемировых» идей хиппизма, спроецированных на местные условия.

Плакат: Ю. Боксер

Наши «дети цветов» резонно полагали, что любая организация рано или поздно приведёт к заорганизованности. Поэтому свои социальные перспективы видели в общности, лишённой малейшей регламентации и любых структур. Нет лидеров и аутсайдеров – есть просто люди, равные и свободные.

«Свобода для хиппи – самый ценный дар», утверждали они в своих программных документах. Свобода – это возможность вырваться из пут мещанства и обывательщины. Свобода – это неприятие угнетения человека. Свобода – это равенство наций, презрение к шовинизму. Внутренняя свобода не мыслится без свободы внешней, то есть без полного разрыва с общественной жизнью. Уход из социума сопрягался с пренебрежением к политике как к «грязному делу», неприятием науки, породившей атомное оружие и так далее.

Неизвестный у нас американский религиозный проповедник и писатель Чэннинг ещё полтора века назад весьма точно заметил, что для воспитания молодых требуется более проникновенное мышление, более основательная мудрость, чем для управления государством... Государства этого у нас в преизбытке; не просто мышления, а самого что ни на есть «нового» сколько угодно. Вот только с мудростью как его... ну это ...недовыполнение!

Они выдвигали лозунг «Мир во всём мире». Но этот призыв превращался порой в некий абсолют, отрицающий как нападение, так и оборону. Произошла трансформация идеи мира в пацифизм. Хиппи отказывались служить в армии, прибегая к симуляции. Появился даже сленговый глагол «закосить», то есть лечь в психиатрическую больницу. Отсюда возник устойчивый стереотип в обществе: хиппи – психически больные люди. Их пытались «канонизировать» в качестве сброда наркоманов, проституток, вообще анормальных людей. Но они, при всех исключениях, не были таковыми. Хиппи жадно искали выхода из мира фальши и лицемерия. И, протестуя, пытались разбудить, разбудоражить нас, потому что ещё в нас верили.

Народ! Пока я это вижу,

Я жив ещё!

И на судьбу я не обижен,

Хоть возмущён: над духом и над волей,

Что здесь творят.

Но недоверием не болен...

(Неизвестный поэт-хиппи)

Такое мироощущение – редкое явление для молодёжи новой волны, потому что они уже не верят в нас; потому что уже всё дальше отдаляются от нас не только внешне, но, что гораздо трагичнее, и внутренне.

Спокойно, бабульки! У вас же в запасе не только «молодёжь – из рук вон» и «мы были другими», но и какие-то умные байки-притчи, пословья-присловья. Попробуйте рассказать вашим «антагонисткам» о своём девичестве, о Кольке-Петьке, о сватовстве- замужестве. Увидите, что вы поладите. Коли спор, то на равных, без «молод ещё!». Нет глупее аргумента, тем более что известно: «молодость – единственный недостаток, который с годами проходит». Вопрос: как этим «недостатком» распорядиться?

Приватизм, экстремизм, пассивизм

Вот, пожалуй, три главные сегодняшние характеристики племени «младого, незнакомого», пугающего взрослых всё сильнее. Ещё совсем недавно к «приватам» относились лишь две молодёжные категории – «мажоры» и «хайлайфисты». Их невозможно было представить принимающими повышенные обязательства, собирающими на общее благо макулатуру, сдающими «Ленинский зачёт», словом, делающими то, что Солженицын называл «чирикать». Они отгораживались личным благополучием (одни жили фарцовкой, другие потрошили выездных родителей) от «уверенного движения страны к коммунизму», находя вкус в жизни частной, приватной.

Когда же Михаил Горбачёв отпустил вожжи экономической плановости и ослабил узду идеологии, всеобщая тяга к приватизму из скрытой сделалась явной. Молодые нувориши подались в разного рода и веса бизнес. А те, что не сумели последовать их примеру, по крайней мере перестали играть в комсомол, предпочитая просто «балдеть» под музыку. Приватизм – это, по сути, не более чем надёжный замок в двери, и молодые дорвались до права запираться на ключ.

Может быть, из сегодняшних «приватов» будет сформирован будущий средний класс, высказывают в своей статье предположение психолог Александр Файн и журналист Дмитрий Губарев, устойчивый класс, который не даст раскачаться государственному кораблю. Может быть... если они захотят перебраться на корабль...

Приватизм пугает взрослых. Но ведь испугом ничего не изменишь. Надо постараться понять, что это род молодёжной партии, целое движение, представить себе, что нам нечем переиграть привлекательность знамён, под которые встают юные создания. Кстати, а почему нас не пугают заведомые аутсайдеры, тинейджеры из ПТУ с пьющими отцами и бьющими отчимами?

Задумываемся ли над тем, что чувствует ребёнок, который живёт в доме, где всегда избыток выпить, но недостаток поесть. Как приспосабливаются к нашей блистательной жизни его нервишки, уловившие из всех идей о счастливом детстве элементарное: все богатые – воры, а все бедные – гегемоны. Почему нас не пугает этот слой? Почему нас не страшит формирующаяся колоссальная подростковая армия, вырывающаяся сегодня на свободу в ярой жажде социального самоутверждения и реванша за недавнюю пионерско-комсомольскую спелёнутость?

Теперь об экстремизме... Расцвет молодёжного экстремизма не случайно пришёлся на перестройку. Она «удобрила» его, поскольку убила прежнее оцепенение, царившее в обществе, но не дала новых идей. Расплывчатые «демокра-плюра-гласности» привлекли и утешили образованную публику зрелых возрастов. Но наивно было бы впечатлять набором этих слов юных волчат, жаждущих романтики, боя и риска. И не мог же шагнуть в этот тёмный лес братец-комсомол? Тут могла бы худо-бедно маячить некая перспектива для создания ассоциации типа скаутов, но какое там!

Когда-то семья именовала себя просто семьёй. Тогда не знали ни полого термина «ячейка», ни мудрёного «первичный элемент социалистического общества»

И вот тогда, в ужасе от многоголосой хулы и ёрничества в адрес всего «прежнего», взрослые стали исподволь поощрять тех молодых, что встали на страже «святых и нетленных идеалов» и взялись отремонтировать (отсюда название «красные бригады ремонтников») мозги своим безыдейным сверстникам. Взрослые у власти, несколько морщась, принялись мирволить и «гопникам», и «отрядам активных действий», а тем более «большевикам» и «ленинцам», оравшим: «Бей врагов Советской власти!».

По мере перестройки «идейный крайний радикализм» вообще, в том числе и поощряемый, сошёл на нет, но джинн экстремизма был выпущен из бутылки. Группы обернулись живучими бандами. Столкновения между ними и близко не напоминают кулачные бои времён купца Калашникова. Это драки, в которых нет ни правил, ни кодекса чести, ни тем более милосердия к одолеваемым. Это экстремисты.

А вот «пассивиты» (пусть никого не смутит неадекватность названия сути «движения»). За их счёт сильно растёт статистика «немотивированных» преступлений. Подростки идут на немыслимые зверства безо всякого повода, потому что им «всё по фигу». Это значительно страшнее кулачных боёв. На вопрос «Ну как у вас рука поднялась?» они тупо отвечают: «А чо?».

И если «приваты» отлично знают, что такое преступление (и потому стараются не совершать его), а «экстремисты» по крайней мере соображают, что творят, то «пассивиты» даже не задумываются над тем, преступление ли совершаемое ими или нет.

Тогда не суесловили бесконечно о проблемах «семьи и школы», особого «трудового» и прочего воспитания. Жили, трудились, воспитывали, образовывали детей (разнообразно и совсем не сверхколлективно). Не «ячейничали», не «структурничали». Жили

Перестройка разорила (конечно же, не желая того) гнездо школы-семьи-комсомола, и «пассивиты» кувырком полетели вниз. Они не смогли, как «приваты», залезть в дупло комфортного приспособления или, как экстремисты, усесться на ветке с грозным карканьем. Они выпали в никуда, обречённые на роль люмпенизированного арьергарда.

О великий советский народ! Пассивизм – зеркало, которое отражает нас. Не умеющие и не желающие работать, хнычущие, недовольные благополучием соседа, – песок, сыпучий балласт в трюме. Но он может стать страшным грузом в дни политической качки. Ведь кровавые события в ряде республик вряд ли опирались на массу экстремистов, основу составили «пассивиты». Детсадовцы после раскуроченного будильника добрались до автомата...

Вряд ли будет оригинальным вывод о том, что молодёжь нам нужна, что без неё мы не сможем ничего. А вот мы молодёжи не нужны, и не стоит тешить себя иллюзиями, что она без нас пропадёт, это мы без неё пропадём.

Кто без кого обойдётся, а кто нет?

Вряд ли будет оригинальным вывод о том, что молодёжь нам нужна, что без неё мы не сможем ничего. А вот мы молодёжи не нужны, и не стоит тешить себя иллюзиями, что она без нас пропадёт, это мы без неё пропадём. Она же плевать хотела и на перестройку, и вообще на всю политику. Молодёжи совершенно безразлично, кто победит – Центр или республики, потому что наши чада ничего не ждут от этого. И вряд ли можно кивать на чьё бы то ни было вредоносное влияние на них, потому что от любых идей они шарахаются и доверяют лишь своему личному опыту.

Во всём происшедшем виноваты мы, взрослые. Вспомним хотя бы, как в начально-романтический период перестройки именно «отцы» учинили дикий разгром всех проявлений молодёжной самостоятельности и какой ни на есть относительной независимости своими объектами выбрав рок-музыку, американскую символику, хиппи и кришнаитов. Всё это подравнивалось, подрезалось, укорачивалось, чему же теперь удивляться?

Мы совсем не честнее, не умнее и не храбрее «детей», а учитывая печальный перестроечный опыт, и не опытнее. Всмотритесь в вислопузых, мало зарабатывающих, бесконечно обсуждающих Ельцина – Горбачёва – Полозкова мужчин, в этих злобнолицых, требующих повышения зарплат, неряшливо одетых и по любому поводу кричащих женщин, иначе говоря, всмотритесь в себя, в тех, что составляют в глазах младших взрослую массу. И что же – им учить? Им – воспитывать? Им – оценивать?

Они могут лишь предложить молодёжи условия для совместного дела, которые должны быть не хуже тех, что предлагаются в подобных случаях взрослым же. Если, конечно, взрослым есть ещё что предложить. На этих условиях ненасильственного сотрудничества мальчики и девочки смогут безболезненно пройти политическую и социальную адаптацию как процесс, естественно сопутствующий взрослению.

Но пока мы бросаем их, будто хотим проучить, подобно тому, как сверхдержава хочет проучить независимую, но маленькую страну. Ах, суверенитета захотелось? А ну-ка, перекроем им энерго-нефте- и прочие краны, и пусть выпутываются, как знают... А против закона пойдут – накажем. Всей силой империи взрослых.

Мы идём войной на своих детей, не замечая, что они первыми среди нас пытаются стать действительно свободными. Мы не приемлем их, и это не что иное, как род ксенофобии – ненависти к чужому. А они – свои, только освободившиеся. И разве виноваты наши чада в том, что их переходный возраст совпал с переходным периодом взросления и, дал бы Бог, поумнения взрослых?

По материалам журнальной и газетной периодики

Журнал «Социум» 1991 год №9(9)

Ещё в главе «Семья - нация - страна»:

Кому сегодня легче – «отцам» или «детям»?
Можно ли помирить СССР с историей?
Вариации на тему: «Что делать?»
География