Журнал «Социум» №8. 1991 год

Антимарксизм – ещё одна догма

Из выступлений в дискуссионном клубе творческой интеллигенции г. Москвы «Свободное слово» по теме: «Умер ли Маркс?»

Я думаю, нынешние наши ниспровергатели марксизма всё-таки правы в одном: учение Маркса в той своей части, которая формулирует конечные цели общественного движения, плохо согласуется с нашими сегодняшними реформистскими процессами. Лозунги перехода к свободной рыночной экономике и правовому государству действительно немарксистские лозунги.

Сколько бы мы ни говорили о совместимости социализма с рыночной экономикой и парламентской демократией, нельзя забывать, что Маркс вошёл в историю мысли как один из наиболее радикальных критиков того и другого. Здесь исток той драмы и даже трагедии, которые переживают в наши дни люди, придерживающиеся марксистских убеждений.

Идя вслед за Марксом, очень трудно усмотреть в товарном производстве, денежном обращении, индивидуальном предпринимательстве и даже демократическом государстве парламентского типа то общественное состояние, которое он называл социализмом, шире – коммунизмом. Если бы в своих представлениях о будущем обществе Маркс отстаивал идею вечности и незыблемости этих институтов, он не был бы Марксом.

Признавая правомочность и прогрессивность их существования на определённом этапе истории, он в то же время своё основное усилие сосредоточил на доказательстве их относительной ценности для целей достижения подлинной свободы каждого индивида и его всестороннего развития.

Многое в этом доказательстве достаточно актуально и сегодня. Но как быть марксистом там, где даже эта, по мнению Маркса, относительная, исторически ограниченная и несовершенная степень свободы, представленная институтами частной собственности, рынка и парламентаризма, остаётся пока ещё далёким и только желаемым состоянием? Что может дать идея социализма стране, не достигшей уровня нормального цивилизованного общества? Надо сказать, что вопрос этот поистине роковой для любого марксиста.

«Минуя капитализм», не получится...

Опыт послереволюционного развития нашей страны заставляет усомниться в возможности социалистических преобразований на нецивилизованном этапе существования общества или, как писали у нас, «минуя капитализм». Попытка ввести социализм на этом этапе приводит к противоположному результату, сопровождается эксцессами крайнего насилия над людьми, оборачивается их ещё большей несвободой.

На мой взгляд, не сбылась и надежда Ленина на особый путь перехода к цивилизации, предполагавший сосредоточение государственной власти в руках коммунистов. Почему, спрашивал Ленин, имея власть в своих руках, нельзя сначала создать основы цивилизации, чтобы затем двигаться дальше к социализму? Жизнь показала несочетаемость, несовместимость власти одной партии с теми элементами экономической и политической демократии, которые необходимы для вхождения в цивилизацию.

На нашем примере история подтвердила то, что уже давно было понятно из теории: цивилизация и социализм – отнюдь не однопорядковые явления.

«Что делать»-то будем?

Социалистическая теория, одной из форм развития которой был марксизм, возникает в истории мысли не как апология, а как критика цивилизации, которая в самом марксизме достигает её предельно радикального, революционного отрицания. А поскольку во всей предшествующей истории адекватным для цивилизации (во всяком случае, в её промышленной, индустриальной фазе) механизмом её становления стал капитализм, социалистическая критика цивилизации обретает чётко выраженную антикапиталистическую, антибуржуазную направленность.

Заметим, что и Маркс своей теорией социализма и коммунизма, признавая «великую цивилизующую роль капитала», выдвинул альтернативу не просто капитализму самому по себе, а всей до сих пор существовавшей цивилизации, которая на этапе капитализма достигает лишь своего наивысшего расцвета.

Решающую роль капитализма в развитии цивилизации, его, так сказать, ведущую цивилизаторскую функцию в истории Маркс никогда не отрицал. И если мы хотим ограничить историю человечества лишь историей цивилизации, то лучше капитализма ничего не придумаем. Но ведь помимо истории цивилизации есть ещё и история культуры, в центре которой стоит развитие человеческой личности, формирование «свободной индивидуальности». И вот в силу причин, которые и пытался выяснить Маркс, обе эти истории почему-то до сих пор плохо стыковались друг с другом, оказывались во взаимоисключающем отношении.

На этапе капитализма причина этой нестыковки становится лишь более понятной, очевидной, чем на всех предыдущих.

Сопрягаются ли цивилизация и культура?

По мысли Маркса, предшествующая история цивилизации постепенно, но неуклонно утверждала принцип общественного разделения людей, проводя его с неумолимой последовательностью через все стороны и сферы их общественной жизни – разделение их труда, собственности, власти, сознания и так далее.

История цивилизации есть история победы разделённого, или частного, индивида (частного собственника или работника) над всеми формами и видами первоначальной и непосредственной коллективности и целостности людей, где части ещё не выделились из целого, сливаются друг с другом в какой-то однородной и неразличимой внутри себя общности. Но частное отнюдь не синоним индивидуального.

В обществе частных (разделённых) интересов индивидуальное есть, скорее, юридическая, правовая видимость (иллюзия) частного, чем его реальная характеристика. Части на то и части, что могут удерживаться в составе целого по причинам, так сказать, от них не зависящим, находящейся вне их и противостоящей им силой – то ли возвышающимся над ними государством, то ли механизмами товарного производства и рыночного обмена – вплоть до господства денег и капитала.

Компенсацией разделения людей на частных индивидов становится концентрация на другом полюсе цивилизации развившихся до всеобщности, до универсальности, но существующих в отрыве, отчуждении от большинства людей их собственных сил и отношений. Вся цивилизация движется в этой противоположности частного и всеобщего, каждая из которых в отрыве от другой тяготеет к чистейшей абстракции.

Цивилизация не знает иного способа объединения людей, чем их объединение как частных, или абстрактных, индивидов, связанных между собой узами, не имеющими прямого отношения к их личности, индивидуальности. В этом смысле она и противостоит культуре, в которой принцип и одновременно основа коммуникации между людьми – это неповторимая, уникальная, самобытная личность, индивидуальность каждого человека, его индивидуальная свобода («свобода каждого»).

Возможно ли такую культурную связь сделать – если не сразу, то хотя бы постепенно, – не исключением из общего правила, а всеобщим основанием общественного устройства человеческой жизни? Иными словами, можно ли, не отвергая положительных результатов предшествующей цивилизации, положить в основу общественной жизни людей не принцип их социального разделения и частного существования (цивилизованный принцип), а принцип их всемирного объединения на базе межиндивидуальной, межличностной коммуникации (культурный принцип)?

В терминах социально-исторической теории Маркса различие между этими двумя принципами (то есть между цивилизацией и культурой) фиксируется как различие между капитализмом в качестве высшего этапа всего цивилизованного развития и коммунизмом (включая социализм) как ранее всего уходящей в историческую бесконечность культурной альтернативой этому развитию.

Переход от одного состояния к другому в разные времена может видеться по-разному – и в смысле сроков, и в смысле путей и способов его осуществления (от революционных до самых умеренных и реформистских), – но в любом случае он выглядит неизбежным, если речь идёт о реализации прав человека не только на свою частную жизнь, но и на своё индивидуальное существование и развитие.

Социалистическая критика цивилизации – порождение самой же цивилизации

Не только Марксу принадлежит в истории мысли заслуга критики глубинных противоречий цивилизации, её негативных – экологических, социальных, духовных, культурных последствий для человека. Эта критика – центральная тема всей европейской культуры нового времени, самых разных её художественных и интеллектуальных течений.

Неприятие Марксом буржуазной, то есть наиболее развитой, по его мнению, цивилизации в качестве окончательной и единственной формы человеческой жизни ставит его в один ряд со многими мыслителями прошлого и настоящего, хотя и отличает от них предложенными им способами и средствами выхода из её тупиков и противоречий. И как бы ни оспаривать правомочность и оправданность этих средств в наше время, нельзя вместе с ними отвергать и главный, общий смысл его учения.

Догматический ум сделает из сказанного следующее заключение: раз мы установили, что цивилизация и социализм «две вещи несовместные», то, значит, одну из них надо отбросить. Либо социализм, либо цивилизация с её рынком, гражданским обществом и прочим. Раньше мы строили социализм, отбросив все институты и нормы цивилизованного общества. Ничего из этого не получилось.

Сегодня мы хотим построить цивилизованное общество, и, следовательно, нам надо отказаться от социализма не только на практике (где его, собственно, никогда и не было), но и в теории, а заодно и от марксизма. Могу уверить, что из этого ничего не получится. Ибо социалистическая критика и даже отрицание цивилизации есть закономерное порождение той же самой цивилизации – её самокритика и самоотрицание, без которых она просто не способна выжить и двигаться дальше.

Я бы даже сказал: без такой критики капитализм не стал бы тем, что он есть в настоящее время. Как и любая другая динамическая и развивающаяся система, цивилизация включает в своё развитие момент собственного отрицания, преодолевая который, она только и обретает способность к саморазвитию.

В этом её отличие от статических, традиционно-замкнутых систем древнего общества, когда та или иная цивилизация видела своего противника не в самой себе, а в другой цивилизации, истощая и разрушая себя в непрерывных войнах. Застойный характер таких систем объясняется тем, что они не допускали критики в собственный адрес, испытывали по отношению к себе «чувство глубокого удовлетворения», самообожествляли себя, приписывая все мыслимые и немыслимые недостатки лишь своим ближним и далёким соседям.

Цивилизация, родившаяся в средневековых европейских городах, несомненно, разделила бы судьбу всех предшествующих ей земледельческих цивилизаций, если бы с момента своего возникновения в лице своей культуры (религии, морали, философии, искусства, науки) постоянно не опровергала, не критиковала, не отрицала себя, не стремилась бы к собственному самопреодолению. В этом культурном контексте только и можно понять смысл и значение появления таких радикально-критических учений, как марксизм и социализм в целом.

Радикализм этих учений во многом объясняется тем, что они сопровождали ранний этап становления новой цивилизации, когда её отрицательные и бедственные для многих людей последствия были слишком заметны и остры. Чем более несовершенна нарождающаяся цивилизация, тем, естественно, более негативную критику в свой адрес она вызывает. Марксизм по отношению к ней выполняет свою историческую задачу тем, что способствует её большей демократизации, гуманизации, перерастанию в новое качество, выявлению её собственного культурного смысла.

Критика цивилизации и сегодня сохраняет своё значение, но по мере развития последней всё более утрачивают своё значение факторы, поддерживающие состояние классовой непримиримости и нетерпимости в обществе и связанное с этим применение революционного насилия с целью его изменения и исправления. История развития марксистской и постмарксистской мысли на Западе подтверждает это в полной мере.

Не крутите голову, вчерашние «марксисты», без царя в башке вы – сами по себе

Неприятие капитализма ещё не есть марксизм

Иное дело, когда учение, претендующее на обоснование более совершенной, чем цивилизация, формы общественной жизни, берётся на вооружение в странах, где цивилизацией ещё и «не пахло». В этом случае оно, это учение, может обернуться совсем другой и, прямо скажем, опасной стороной – стать оправданием антицивилизационных (антизападнических, антимодернизаторских, то есть патриархально-консервативных или традиционно-реставраторских) тенденций в общественном развитии, выражением умонастроений, изначально отвергающих цивилизацию, отметающих её с порога.

Не случайно в дореволюционной России марксизм был воспринят первоначально теми слоями революционной интеллигенции, которые воспитывались в традициях скорее народнической, чем западнической, идеологии с типичным для неё неприятием западных моделей жизни. Принятие марксизма на Руси вопреки действительному смыслу этого учения стало своеобразной расплатой за её нежелание (или неготовность) пойти по пути развития цивилизованных стран Запада.

«Русский коммунизм» увидел в марксизме лишь наиболее радикальную форму отрицания буржуазной (западной) цивилизации, не придав существенного значения заключённому в нём обоснованию её огромной исторической ценности, её обязательности и необходимости для последующего движения. Во всяком случае, наиболее крайняя в своей левизне часть социал-демократического движения в России не заметила того, что критика цивилизации у Маркса ведётся с позиции цивилизованного человека, уже успевшего оценить её основные приобретения и достоинства, но не желающего примириться с её изъянами и пороками. В нецивилизованном же обществе такая критика, обосновывается ли она марксизмом или каким-либо другим учением, может легко обернуться (и обернулась!) отрицанием и разрушением самих основ цивилизованной жизни, придающих и самому социализму черты какого-то варварского и античеловеческого строя («грубый коммунизм»).

К чести самого Маркса надо отметить, что он никогда не придавал своей теории значения «универсальной отмычки» к истории любой страны или народа. Отнюдь не всюду и не все «марксисты» пользовались его безусловной поддержкой и доверием.

Русские коммунисты и большевики получили титул «верных марксистов» не от Маркса. И оценивать их действия нужно по логике той политической борьбы, которая шла в самой России. Да и о Марксе нельзя судить по действиям тех, кто зачислял себя, возможно даже и искренне, в его ученики и сторонники. Тем, кто сваливает сегодня на Маркса ошибки и просчёты собственной истории, следует задуматься и о своей коллективной ответственности. Вошедшая ныне в моду разносная критика марксизма, особенно со стороны тех, кто ещё вчера клялся в верности ему, видимо, из соображений карьерной выгоды, наводит на мысль, что она, эта критика, стала весьма удобной формой собственной реабилитации и самооправдания, снятия с себя вины (не обязательно личной, но, во всяком случае, гражданской, партийной, национальной) перед собственной страной и народом.

Если во всём виноват Маркс, то с нас вроде бы и спроса нет. И что это за аргумент в речах учёного: во всём Россия хороша, да вот только «Маркс попутал»? Можно не любить Маркса, но нельзя же так принижать собственную страну, полагая, что один человек – даже такой, как Маркс, – смог своими идеями в корне изменить её судьбу, доведя её чуть ли не до погибели.

Если для нас так опасны заимствованные из-за рубежа идеи, то как мы собираемся жить дальше? Где гарантия, что, наконец, избавившись от марксистского соблазна, мы не впадём в иной соблазн, не попадём под влияние какой-то другой теории? Вот и сейчас кому-то кажется, что рыночная экономика, гражданское общество, правовое государство суть чуждые для нас западные идеи, грозящие нашей исконной самобытности.

Так и будем бояться чужих мыслей, подозревая за каждой из них враждебное поползновение против нашего «органического развития»? Предъявляя Марксу счёт за беды и несчастия советской истории, мы обнаруживаем лишь собственное неумение жить своим умом и осуществлять собственный выбор, что прямо свидетельствует о ещё во многом не преодолённом нами комплексе исторической неполноценности.

Кто кого опередил?

Нет, в чём-то очень важном и существенном мы не переросли Маркса, а ещё не доросли до него. Наивно и смешно пытаться «похоронить Маркса» с помощью идей, возникших задолго до того, как он появился на свет. То-то Маркс не знал, не понимал пользы рыночной экономики, преимуществ правовой системы перед деспотической и частной собственности перед государственной. Знал и понимал лучше, чем мы, но видел дальше, хотя и стремился в духе своего времени ускорить и приблизить наступление этого далёкого будущего.

Как часто мы воюем с Марксом с позиций, уже в его время пройденных наиболее цивилизованными странами, но которые для нас пока ещё остаются передовым рубежом. Можно ли опровергнуть Маркса доводами наших отечественных рыночников и товарников (не говоря уже о радетелях нашей патриархальной самобытности), возможно, уместных в ситуации нашей страны, но бьющих мимо цели там, где рынок давно уже не представляет никакой проблемы?

Отождествив «реальный социализм» с каким-то дорыночным, доправовым состоянием, ещё не преобразованным длительным развитием цивилизации, мы хотим ниспровергнуть марксистскую теорию социализма соображениями, более пригодными для борьбы с добуржуазными (азиатскими или феодальными) отношениями и представлениями. И с такой-то идейной амуницией, снятой с плеча ранних предшественников Маркса по политической экономии и правовой теории, мы думаем его победить? Глядя в нашу сторону, Маркс может спать спокойно – с этого фланга ему ничего не угрожает.

Сказанное, разумеется, не избавляет науку от анализа как слабых, так и сильных сторон марксизма. Те и другие, как мне представляется, лучше видны в контексте всё-таки не русской, а европейской истории, то есть той самой цивилизации, критикой которой он, марксизм, и был занят в первую очередь.

Недаром в классических странах капитализма, к которым это учение и было преимущественно обращено, имя Маркса не вызывало ни доведённого до абсурда догматического почитания, как это было у нас вчера, ни столь же абсурдного поношения и охаивания, как это есть у нас сегодня. Влияние Маркса на развитие общественной мысли при всех передержках, перехлёстах, революционных и классовых перегибах его учения, вызванных обстоятельствами, в которых оно создавалось, признавалось на Западе не только его прямыми последователями, но и теми учёными, которые никогда не считали себя марксистами. И разве для людей, мыслящих свободно и в согласии с совестью, а не с меняющейся политической конъюнктурой, может быть иначе?

Никакой я тебе не папа Карло и меняться с тобой не буду. Без «Капитала» найдёшь дорогу в страну Дураков. Рисунок: Р. Бабаян

* * *

Итак, есть нецивилизованное и цивилизованное отношение к марксизму. Первое превращает марксизм либо в икону, либо в исчадие ада. Одно другого стоит. Пусть даже оголтелый антимарксизм стал у нас реакцией на нашу былую марксистскую ортодоксию и идолопоклонство, но от этого он не оказался более убедительным и привлекательным по сравнению со своим антиподом.

Оба они в своей нетерпимости суть проявления такого же варварства и бескультурья, какими предстают, например, религиозный фанатизм и агрессивный «воинствующий атеизм». Цивилизация не пожирает своих детей, не предаёт анафеме свои собственные идейные порождения, а извлекает пользу и урок для себя даже из той духовной продукции, которая направлена против неё самой, заключает в себе её радикальное отрицание и критику (тем более, что эта критика часто и во многом бывает права).

Не только марксизм, но и многие другие мощные течения духовной жизни западного общества – романтизм, модернизм, постмодернизм и прочее – родились на свет отнюдь не со словами любви и благодарности к этому обществу. И тем не менее оно не отвергло их с негодованием, а признало в них своих законных и глубоко чтимых культурных отпрысков.

Трудно сегодня верить людям, которые когда-то любое отклонение от марксизма выдавали за вражеский происк против собственного народа и «всего прогрессивного человечества», но невозможно верить и тем, кто приверженность марксизму квалифицирует как человеконенавистническую позицию, заслуживающую всяческого осуждения и искоренения. Видимо, сначала надо освободиться от крайностей нашего отечественного отношения к марксизму, имеющих своим основанием зигзаги и резкие повороты нашей собственной истории, чтобы судить о нём спокойно, трезво и непредвзято.

Из журнала «Вопросы философии»

Журнал «Социум» 1991 год №8(8)

Ещё в главе «Наука - политика - практика»:

Антимарксизм – ещё одна догма
Кратократия